Петр Великий

С государственными фабриками дело обстояло совсем по-другому. Здесь было самым обычным явлением повсеместное приписывание к предприятиям крестьян, его возрастающий масштаб и трудности, которые оно порождало, были невыносимо тяжелы. В последние годы жизни Петра вырисовывалась возрастающая тенденция расценивать государственных крестьян как постоянный резерв рабочих, отдаваемых в распоряжение правительства для любых целей, так что ко времени его смерти из приблизительно 54 000 человек, приписанных только к металлургическим работам, подавляющее большинство принадлежало государству. Во-первых, часто эти приписанные крестьяне должны были строить фабрики, а после того, как они были построены, те же рабочие поставляли дрова для топлива, жженый древесный уголь, выполняли широкий спектр услуг и даже обеспечивали учеников, которые должны были обучаться для квалифицированной работы. В развитии промышленности в России принуждение не могло преобладать так сильно, как оно доминировало в росте вооруженных сил, и все же к нему обращались часто и в крупных масштабах. Кроме того, на фабриках и в мастерских была практически армейская дисциплина. Ленивые, пьяные или просто небрежные рабочие наказывались не только штрафами, но и подвергались порке, заковывались в цепи или помещались в тюрьму. В развитии промышленности, как и во всем, что делал Петр, рост и прогресс, не доступные для чувств его подданных, мощь государства, а не индивидуальное благосостояние были ключевыми мотивами.

Несмотря на многие провалы и неудачные начинания, царствование Петра было временем больших достижений в развитий российской промышленности. Подсчитано, что к 1726 году, год спустя после его смерти, 52 % объема экспорта всей России состояло из простых мануфактурных товаров (главным образом, полотно, холст и железо) [106] . Некоторые из фабрик, основанных в течение этих лет, считались крупнейшими в Европе — например, фабрика парусного полотна в Москве, которая в конце царствования использовала 1162 рабочих. Важнейшая из всех, большая новая металлургическая промышленность, производившая железо и медь в огромных количествах, концентрировалась на Урале. Хотя железная руда была обнаружена там в 1620-х годах и в 1651 году там был построен маленький литейный завод, Тула, Олонец и некоторые другие области до конца семнадцатого столетия считались гораздо более важными производителями металлов. С конца 1690-х годов, однако, большие правительственные литейные заводы, построенные на Урале, — процесс, в котором А. А. Виниус, глава Сибирского приказа в течение нескольких лет после 1694 года и в течение некоторого времени близкий соратник царя, — сыграли решающую роль. Богатые рудоносные жилы, большие запасы топлива, переселение (часто принудительное) квалифицированных рабочих из Центральной России и использование приписных крестьян, чтобы выполнять работы низкой квалификации, — все это позволило резко увеличить выпуск продукции в 1699–1703 годах [107] . В то же самое время в области был организован первый завод по выплавке меди (снова по правительственной инициативе), и возрастающий спрос на этот металл для монетных дворов Москвы н С.-Петербурга скоро дал сильный толчок производству. Но минеральные богатства Урала эксплуатировались не только правительственными фабриками. Они заложили основу обширного благосостояния Никиты Демидова, неграмотного ремесленника из Тулы, который начал строительство ряда литейных заводов в 1716 году и стал самым крупным и наиболее успешным промышленником в России. Он был причислен к благородному сословию в 1720 году, а его семья пятью годами позже получила наследственное дворянство. Его быстрый взлет — выдающаяся иллюстрация возможностей, которые Петровский век мог предложить тем, кто был инициативен и достаточно удачлив, чтобы воспользоваться ими. Ко времени смерти Петра Урал был самой большой производящей железо областью в России и почти единственным источником меди. На работах этой отрасли использовалось около 30 000 приписных крестьян — количество, почти равное всему населению региона менее чем два десятилетия назад.

106

П. Милюков. Очерки по истории русской культуры. 6-е издание (С.-Петербург, 1909). Ч. I. С. 118.

107

Детальный отчет о начале крупномасштабного производства железа на Урале см.: Б. Б. Кафенгауз. Строительство первых уральских заводов // Вопросы истории. 1945. № 5–6. С. 44–73.

Из всех аспектов экономической жизни России это было такое развитие промышленности, которое вызывало личный интерес Петра и в котором он достиг больших успехов. В сельском хозяйстве картина была совсем иной. Отрасль постепенно развивалась, заселялись незанятые земли, особенно в пограничных областях и Южно-центральной России. Землевладельцы довольно часто переводили крестьян в эти области из более густонаселенных, но менее развитых областей севера и центра. Внутренняя торговля зерном увеличивалась с открытием рынков в Москве, С.-Петербурге, Архангельске, Вятке, Нижнем Новгороде и других городах. Также развивался рынок льна и конопли. Но ни одно из этих достижений не было обязано царю и его действиям. Действительно, имел место ряд скорее отдельных и разобщенных правительственных усилий с целью улучшить сельскохозяйственные методы и производительность. Петр, увидев в завоеванных балтийских провинциях превосходство косы над серпом, применил типичный метод прямой закупки нескольких тысяч кос и послал их в различные российские области, пытаясь распространить их использование. Усилия были сделаны и в поощрении овцеводства (здесь была важна потребность в шерстяной ткани для армейского обмундирования), и улучшении животноводства. Для этой цели были импортированы овцы из Силезии и основаны правительственные конные заводы. Были инициативы, чтобы стимулировать производство шелка; но экспертов из Италии привезли для этой цели только перед самой смертью Петра. И ни одно из его усилий не имело какого-нибудь большого или длительного результата. Совершенствование сельского хозяйства оценивалось ниже в списке официальных приоритетов, чем рост промышленности. Оно также представляло проблемы, и материальные и психологические, очень большой величины. Неграмотное и весьма традиционное крестьянство, глубоко недоверчивое ко всем новшествам, было постоянным препятствием всем попыткам изменить жизнь и одновременно готовым в любой момент лишить власти любого правителя или правительство — факт, очевидный для многих современников. Вебер, ганноверский посланник, чувствовал в отношении российских крестьян, что «их умы кажутся такими затуманенными, а их чувства такими притупленными рабством, что хотя им преподают наиболее очевидные усовершенствования в сельском хозяйстве, все же они не заботятся сойти со старого пути, думая, что никакой орган власти не может понять его лучше, чем делали их предки» [108] .

108

F. С. Weber, The Present State of Russia (London, 1722—3), I, 70.

Создание торгового флота, чтобы покончить или, по крайней мере, сократить зависимость России от иностранцев в ведении растущей национальной торговли с внешним миром, было целью, близкой сердцу Петра. Она появилась, конечно же, из его интенсивного интереса ко всем морским вещам и укрепилась с ростом мощного флота, строительством новой столицы и ее быстрым развитием как важного морского порта. Англия к Голландия обогатились посредством обладания большими торговыми флотами и очень выгодней внешней торговлей: не могла бы и Россия обогатиться таким же образом? Этим стремлениям не было суждено сбыться. В пределах России, однако, кое-что могло быть выполнено, чтобы поощрить торговый класс (все еще слабый и ущемленный в статусе и уверенности в себе) и развить внутреннюю торговлю. Рост армии и флота, их потребности в многочисленных поставках различного рода имел сам по себе существенный результат. Административные изменения могли бы также содействовать этому. В 1699 году была основана Бурмистерская Палата, или Ратуша (от немецкого Rathaus), как центральный орган для сбора налогов в российских городах. Наиболее важным поводом для этого было сильное желание увеличить правительственный доход; но другой существенный повод был — усилить городской торговый класс, освободив его из-под контроля воевод и других провинциальных чиновников. Фактически новшество имело небольшой успех в отношении последнего. Петр требовал увеличения налоговых платежей с городов в обмен на ограниченную степень автономии, которую он предложил им; но они не желали принимать такую сделку. Ратуша оставалась, тем не менее, важным финансовым учреждением в течение большего времени правления царя. Это знаменовало известный шаг к более рациональной и централизованной системе сбора налогов, начиная с работы, прежде разделенной для выполнения между целыми тринадцатью различными приказами.

Значительная группа богатых и уверенных в себе торговцев только начинала развиваться в России, и ей суждено было медленно расти в обществе, все еще в основном остающемся военным. Российские торговцы, занимались ли они импортом или экспортом, всегда были в более невыгодном положении по сравнению с купцами Западной Европы. Они должны были оплачивать более высокие проценты по займам и более высокие проценты по страхованию груза; они не имели в своем распоряжении какой-либо точной на данный момент информации относительно рынков и цен, из которых их иностранные конкуренты извлекали выгоду. Все это усиливало их естественный консерватизм и робость. Результатом было то, что они торговали с Западом просто «пассивно», в своих собственных портах (хотя в торговле с Польшей, Венгрией, Оттоманский империей, Китаем и Персией, где у них не было таких препятствий, их позиция была намного более инициативна и агрессивна) [109] . Это означало, что заморская торговля, проводимая российскими торговцами на русских судах, о чем всегда мечтал Петр, не развивалась. Усилия в 1699 и 1725 годах сформировать русские торговые компании по образцу тех, которые успешно работали в Англии и Голландии, дали небольшой результат. Льготные нормы таможенных пошлин на товары, ввозимые на русских судах, были весьма неэффективны.

109

A. Kahan, «Observation on Petrine Foreign Trade», Canadion-American Slavic Studies, Summer, 1974, 8, p. 225.

Малоактивные новые торговые предприятия российского царства обычно полностью зависели от правительственной инициативы и поддержки. Так, в 1717 году два российских фрегата прибыли в Ливорно, один из самых больших средиземноморских портов, из Архангельска с российскими изделиями, в то время как другое судно было послано из С.-Петербурга. В 1724 году декрет предписывал учреждение компании для развития торговли с Испанией (всегда привлекавшей как возможный косвенный источник золотых или серебряных слитков из Испанской Америки) и три обеспеченных правительством судна были посланы в испанские порты с российскими товарами. Но эти ограниченные усилия не были развиты: с 1750-х годов российская торговля со Средиземноморьем начинает практически сходить на нет. Недостаток капитала, оппозиция иностранных торговцев и правительств и сохраняющаяся нехватка предпринимательских навыков сделали честолюбивые схемы внешней торговли пока еще невозможными для осуществления.

Достижения Петра в русской экономической жизни были, таким образом, чрезвычайно неровны. Имелось существенное развитие. В производящих и металлообрабатывающих отраслях, стимулируемых новым спросом вооруженных сил, наблюдался быстрый и поразительный прогресс. Выплавка железа и меди, производство пушек и якорей, изготовление стрелкового оружия выросли как никогда прежде в истории России. В других отраслях промышленности, связанных с армией и флотом, типа производства ткани для парусов, и в одной или двух отраслях по производству предметов роскоши, тоже имел место заметный прогресс. Но все же это не привело к большим переменам в жизни русского населения, а если развитие и происходило, то это часто приводило к ухудшению положения, например к увеличению числа крестьянских хозяйств, «приписанных» для фабричного труда или даже купленных владельцами фабрик. Растущие требования правительства выполнялись более жесткой эксплуатацией существующей экономики, представленной в основном традиционным крестьянским сельским хозяйством, или в крайнем случае созданием новых ресурсов и поколения нового благосостояния. Упрекать Петра в этом было бы весьма несправедливо. Его экономическая политика была как разумной, так и последовательной, и даже успешной, как для любого другого правителя того века в Западной Европе. Действительно, и в его целях и во многих из его методов он часто очень походил на своих коллег-монархов на Западе. Но в экономической жизни, больше чем почти в любом другом аспекте своей многогранной деятельности, он был ограничен явной неспособностью бедного и малочисленного аграрного общества удовлетворить все свои потребности и осуществить свои надежды.

Религия и церковь

Петр не был глубоко религиозным человеком. Его формальное образование, со всеми недостатками, неизбежно включало значительный элемент традиционной набожности. Он довольно хорошо знал Библию и был постоянным церковным прихожанином, принимавшим активное участие в службах. Он верил в божественное происхождение власти, которой обладал, и в свои обязанности защищать православную веру и тех, кто исповедовал ее. Он, кажется, был вдохновлен в ряде случаев в течение своего властвования подлинным чувством, что являлся посланником Божьей воли — например, во время борьбы за Азов в 1695–1696 годах. В течение его правления имело место существенное увеличение числа церквей практически в каждой российский епархии, от общего количества 11 000— 12 000 в 1702 году до более чем 14 000 двумя десятилетиями позже [110] . Все же его вере не хватало как психологической глубины, так и интеллектуальной тонкости. Ни один из его соратников в свои годы становления не был достаточно хорошо информирован или подготовлен к обсуждению интеллектуальных аспектов религиозной веры, к чему сам Петр выказывал большой интерес в разные моменты своей жизни. Важнее другое: у него почти не было уважения к российской религиозной традиции: действительно, он был активно враждебен ко многим ее проявлениям. Ритуалы, традиционные обряды, внешние проявления религиозности, похоже, всегда вызывали у него сомнения в искренности или даже презрение. Его личная вера была реальной, но тоже была узкой и чрезвычайно практической, «верой простого солдата» в долг и созидательную мирную деятельность. Для него религия означала нравственность, образование, положительное действие. К литургиям и сакраментальным аспектам, которые для огромного большинства его подданных были единственными, имевшими истинный эмоциональный вес, он был нечувствителен. Раннее широкое знакомство с иностранцами, принадлежавшими к различным конфессиям (Гордон, набожный католик; Лефорт, по крайней мере формально, кальвинист), постоянные путешествия и перемена мест действия заметно развили в нем более терпимое отношение к религиозным вопросам, чем у любого из его предшественников. Эта терпимость была относительной. Петр поддержал насильственное или полунасильственное обращение в православие нехристианских народов востока и юга России, частично, по крайней мере, потому что это делало относительно свободных соплеменников, плативших налог, российскими подданными. Хотя с 1716 года он ослабил серьезное наказание, которому по закону все еще подвергались староверы, он заменил его обязательством платить налоги в двойном размере. Его отношение к евреям, кажется, было однозначно враждебным; а в 1719 году он приказал изгнать из России иезуитов, всегда подозревавшихся как орудие политического влияния католиков. Однако даже такой, очень ограниченной степени свободомыслия в религиозных вопросах было достаточно, чтобы поставить барьер между ним и массой его подданных.

110

См. таблицу, напечатанную Я. E. Водарским в: Историческая география России XII — начала XX в. (Москва, 1975). С. 78.

Личная вера Петра не удерживала его во время правления от потворствования и участия в пародиях религиозных обрядов, которые были в лучшем случае грубы, а в самом худшем — преднамеренно богохульны. Наиболее известный пример этому — «Всепьянейший Синод» [111] , которым развлекалась группа близких друзей и сторонников царя в начале 1692 года. Его ведущие члены носили титулы, взятые из церковной иерархии и ясно предназначенные, чтобы дразнить ее. Первым «патриархом» был Матвей Филимонович, пожилой алкоголик, родственник царя по матери. Скоро он был заменен Н. М. Зотовым, одним из самых близких соратников Петра, который в свою очередь освободил место в начале 1718 года П. И. Бутурлину. Действия «Синода» ужасающе контрастировали с поведением, традиционно ожидаемым от православного царя. В Вербное воскресенье, например, вход Христа в Иерусалим пародировался Зотовым, едущим на верблюде к трактиру, где организовывалась шумная попойка. Эти проделки «Синода» обескураживали многих современников. «Теперь кто усомнился бы, — писал секретарь имперского посланника в 1699 году, наблюдая, как две табачные трубки, сложенные под прямым углом, использовались для создания образа креста в его церемониях, — что крест, наиболее драгоценный залог нашего искупления — был вынесен на осмеяние?» [112] . Цель этих по-детски провокационных церемоний остается неясной. Нет никакого сомнения, что сам Петр придавал определенное значение «Синоду»: он написал его относительные сложные правила своей собственной рукой и пересмотрел их несколько раз. Более молодое поколение имело возможность наблюдать это одно из последних действий его жизни. Конечно, это не было случайным взрывом юношеского бунтарского духа. Вряд ли вероятно, как думается, что это следовало из неудачи царя в 1690 году обеспечить назначение патриархом кандидата, которого он лично одобрил. Иногда высказывалось мнение, что «Синод» не отражает ничего более серьезного, чем просто дурной вкус царя в развлечениях и его нелюбовь к глубокочувствующей обычной набожности своих подданных. Но это может также объясняться и как полусознательная попытка с помощью высмеивания формальных и традиционных аспектов религии обесценить их и настаивать, чтобы она была повседневным поведением, а не ритуальным соблюдением, что святость и ценность веры должны быть изменены. Более вероятно, однако, что жестокая грубость его действий отражает темную сторону характера Петра, которая слишком мало известна для историка, чтобы исследовать патологическое искажение чувства, природу которого он сам вряд ли понимал.

111

Так в тексте. На самом деле — «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор».

112

J. G. Korb, Diary of an Austrian Secretary of Legation at the Court of Czar Peter the Great (London, 1863), I, 255–256.

В российской церкви XVII столетия имелось многое, что вызывало критику и нападки. Несмотря на усилия патриарха Адриана (1690–1700), ее слабость и коррупция увеличивались. Развилось слишком много священников: разрешение им жениться позволяло священникам быть наследственной кастой. Обычно пьяные и нищенствующие, часто блуждающие с места на место по большим областям России, ее члены порой едва отличались от обычного крестьянина. Стремление многих мужчин поступать в монастыри, чтобы избежать военной службы и других растущих требований светского мира, увеличило количество монахов, а личные качества, необходимые для чинов, были угнетающе низкими, даже у епископов. Благосостояние священников, в чем регулярное духовенство было заинтересовано, также расценивалось как духовная слабость. В 1700 году имелось приблизительно 557 мужских и женских монастырей, которые в сумме имели в собственности приблизительно 130 000 крестьянских хозяйств (самый большой из всех, Троице-Сергиев монастырь, имел более чем 20 000), и некоторые большие сановники церкви были очень богаты. Патриарх владел почти 9000 крестьян, а митрополит Ростовский приблизительно 4400 [113] .

113

Устрялов. История царствования Петра Великого. Т. IV. Часть I. С. 548–549.

Петр требовал от церкви того, что должно было быть полезно государству и обществу. Она должна была использовать свои ресурсы после удовлетворения собственных непосредственных потребностей на поддержку образования, заботу о бедных и больных, а если необходимо, то и удовлетворение общих потребностей государства. Он перешел, с начала войны со Швецией, к осуществлению на практике своих идей с возрастающей тщательностью и результатом. В октябре 1700 года, когда патриарх Адриан умер, никакой преемник не был назначен на эту должность и выбор нового патриарха был отложен. Стефан Яворский, митрополит Рязанский, был назначен местоблюстителем патриаршего престола. Он оставался важной фигурой в течение ряда лет, но никогда не был в полном согласии с царем, и отношения между ними довольно часто серьезно обострялись. В начале 1701 года было основано новое ведомство: Монастырский приказ, чтобы управлять финансами церкви. Следующие двадцать лет характеризовались двумя тенденциями — увеличивающимся подчинением церкви государственному контролю, ведущему к потере ее независимости, и привлечением церковных доходов в крупных масштабах на светские и государственные цели.