Петр Великий

К лету 1689 года борьба между Софьей и ее сводным братом становилась неизбежной. После полуночи 7 августа Петр был внезапно разбужен новостью, что стрельцы уже на пути из Москвы, чтобы захватить и уничтожить его. В приступе ужаса он выпрыгнул из своей постели, нашел убежище в близлежащем лесу, где торопливо оделся, а затем для большей безопасности проделал еще около сорока миль, чтобы спрятаться в Троице-Сергиевом монастыре. Почти месяц Нарышкины со своими сторонниками, укрепившись в монастыре, наращивали свои силы. С другой стороны, стрельцы были теперь разделены и неуверены в своей позиции. Постепенно Софья начала терять их поддержку, а наряду с этим и поддержку других сторонников. В начале сентября ее вынудили уйти в Новодевичий женский монастырь за пределы Кремля, предав на суд Петра советников, которые были больше других связаны с ее режимом. Голицын был сослан на дальний север, где он провел четверть века до своей смерти в 1714 году, непрощенный несмотря на постоянные прошения.

Петр, всего лишь семнадцати лет от роду, играл не очень активную роль в этой борьбе. Он скорее был ее символом, центром сплочения одной из противоборствующих сторон, чем реальным участником. Он теперь правил в России без чьих бы то ни было возражений: при самой искренней привязанности к сводному брату, Иван ничего не значил. Но он по-прежнему не управлял, и прежде всего потому, что сам не желал этого. В следующие пять лет управление находилось в руках его матери, женщины посредственных способностей, и ряда традиционно мыслящих бояр. Из них дядя Петра, Лев Нарышкин, и князь Борис Голицын, дальний родственник свергнутого министра Софьи, были наиболее важными. Смена режима принесла во многих отношениях решительную консервативную реакцию, уводившую далеко от подлинной борьбы за прогресс, которая велась при Софье и Голицыне. Иезуиты были почти сразу удалены из России. Когда патриарх Иоаким, сам будучи врагом перемен и иностранцев, умер в марте 1690 года, его преемником стал против воли Петра безграмотный и в высшей степени консервативный Адриан, митрополит Казанский. Российские договоры с внешним миром, особенно с Польшей, стали подвергаться более строгому контролю, чем в 1680-х годах.

Однако государственные дела для молодого царя по-прежнему не шли ни в какое сравнение с военными, тем более с увлечением военно-морским флотом и экспериментами, которые буквально очаровали, полностью завладели им. В 1688 году он с безумным энтузиазмом начал судостроительные эксперименты в Переяславле на Плещеевом озере, приблизительно в 200 милях от Москвы. Его страсть к этой работе была такой сильной, что он принял в ней большое участие, работая своими собственными руками, а весной 1689 года без малейшего сожаления бросил свою молодую жену, предавшись этому занятию. Впрочем, вскоре он вынужден был возвратиться в Москву для участия в поминальной службе на годовщину смерти царя Федора, но как только представилась возможность, сбежал из столицы, и когда вернулся в Переяславль, то был восхищен, обнаружив, что три строившихся маленьких судна уже почти готовы. Об этом он сообщил своей матери: «Я радовался, как Ной радовался оливковой ветви» [9] . С 1691 года и далее его эксперименты в судостроении постоянно расширялись. Солдаты одного из его «потешных полков», Преображенского, использовались как обычные плотники для этой работы. Российских специалистов в этой области еще не существовало, но Тиммерман и голландский торговец Адольф Хоутман завербовали судостроителей в Нидерландах — первый обдуманный и запланированный ввоз Петром иностранных техников в Россию. Настолько был он поглощен судостроением и так мал был его интерес к политическим вопросам, что в 1692 году он отказался возвратиться в Москву, чтобы принять важное персидское посольство. Только специальная поездка Нарышкина и Бориса Голицына в только что отстроенный временный домик, в котором Петр жил в окрестностях Переяславля, контролируя работу над своими судами, смогли заставить его изменить решение. В 1693 и 1694 годах он нанес два визита в Архангельск, где впервые увидел море и жизнь морского порта. Эта поездка стала одним из поворотных моментов в его жизни и безоговорочно закрепила намерение, которое давно сформировалось в его голове — создать Российский флот. В 1693 году он заложил своими собственными руками киль военного корабля в Архангельске и отдал приказы относительно приобретения большого фрегата в Голландии. Его прибытие туда в следующем году привело к широчайшей вербовке ремесленников разных специальностей для осуществления программы судостроения. С этого времени Петр потерял интерес к своим ранним незначительным усилиям на Плещеевом озере. Он направил свой взгляд выше и стремился к созданию мореходного флота. Пока еще не было у него более или менее ясного представления, как такой флот мог бы использоваться и какую мог бы приносить пользу России. Для него это была все еще гигантская и дорогая игрушка; но это была игрушка, которую он желал иметь почти неистово. Эта страсть, в значительной степени иррациональная и в определенном смысле детская, должна была стать впоследствии одним из доминирующих аспектов его жизни.

9

Цит. по: Н. Устрялов. История царствования Петра Великого. С.-Петербург, 1858—63. II. 29–30.

Адмиралом своего флота, когда он будет построен, Петр предполагал назначить человека, который ближе, чем кто-либо другой, стоял к нему в 1690-х годах, ближайшего друга всей своей жизни. Это был Франц Лефорт. Уроженец Женевы (где улица рядом с православной церковью до сих пор носит его имя), Лефорт жил в Немецкой слободе Москвы с 1676 года. Он не отличался глубиной интеллекта. У него не было ничего такого, что можно было бы назвать политической программой, никаких планов реформы или модернизации жизни России. Тем не менее его личные качества, его открытые и обаятельные манеры и его способности пьяницы и волокиты сделали его популярным в Слободе. С 1690 года его влияние на Петра стало очень большим. Назначив его адмиралом, царь построил для него дворец, который своими украшениями, золоченой кожей, шелками, дамасскими и китайскими циновками и даже своей величиной предвосхищал проявления бросающейся в глаза роскоши, которой так увлекались правители России в XVIII веке. Лефорт, кажется, весьма сильно был расположен к Петру; а его собственная добрая натура возбуждала в царе более сильную и искреннюю привязанность, чем он чувствовал к кому-либо из своих соратников.

Лефорт не был единственным иностранцем, имевшим влияние на царя в эти годы. Более взрослый, благоразумный и более ответственный человек, шотландец Патрик Гордон, с 1661 года офицер на российской службе, сыграл не менее важную роль в его жизни. Во время кризиса 1689 года Гордон и другие иностранные офицеры покинули Софью, что помогло перевесить силы в пользу Петра; и в марте следующего года Петр сделал Гордону невиданный комплимент, отобедав в его доме в Слободе. Ни один прежний царь не сделал бы подобного шага. Очевидно, что Петр сознательно хотел продемонстрировать свое равнодушие, если не открытую враждебность, к обычаям и традициям старины.

Гордон, получавший в Москве Записки Королевского Общества в Лондоне, был человеком с определенными интеллектуальными претензиями. Этим он весьма отличался от иностранцев, с которыми Петр общался в отрочестве и ранней молодости. Судостроители и другие ремесленники, очень интересовавшие его, его любовница Анна Моне (дочь немца-виноторговца), да и сам Лефорт, были все недалекими, малограмотными и ограниченными в своих интересах. До освоения Россией высших достижений европейской интеллектуальной и художественной жизни было еще очень далеко. Пьянство, курение, грубые выходки и неприличные шутки были, по крайней мере, не менее типичны для ежедневных контактов Петра с иностранцами, чем приобретение новых знаний и идей. И тогда, и потом, на протяжении большей части своей жизни, он хотел от этих контактов прежде всего получать информацию прямого практического использования, о механических устройствах, путях достижения конкретных материальных целей. Перспектива в общем глубоком смысле его мало интересовала. Все люди, с которыми он сходился в Слободе, были в определенном смысле авантюристами. Азарт амбиции или просто необходимость выжить привели их в Россию в поисках успеха, который ускользнул от них где-либо еще. Всех приближенных в начале 1690-х годов окружала атмосфера пиратства и неблагонадежности. Сторонники Петра как русские, так и иностранцы, прекрасно сознавали прямую личную зависимость от молодого царя не только своего положения, но даже своей физической безопасности. Если бы он умер, вердикт 1689 года мог быть легко отменен с самыми неприятными последствиями для них. В конце 1692 года, когда Петр серьезно заболел, Лефорт, Борис Голицын и остальные дружки, известные своими тесными личными отношениями с ним, постоянно держали наготове лошадей, чтобы бежать от мести Софьи, если ему не удастся выжить.

Погруженный в свои военные игры и судостроение, он проводил время, развлекаясь грубыми выходками, устраивая грандиозные попойки и абсолютно не желая интересоваться какими-либо аспектами правления и его проблемами. Петр под любыми предлогами уходил от обязательств своего положения и с наслаждением потворствовал своим личным вкусам. В одном из его потешных сражений, которые он все еще любил, осенью 1694 года в окрестностях Москвы, было задействовано не менее 30 000 участников, 24 человека было убито. С другой стороны, он уже выбрал образ жизни и сформулировал свои требования, которые, при всей их ограниченности и непоследовательности, давали ясно понять, что будущее России будет коренным образом отличаться от ее прошлого. Он беззаботно водил знакомство с иностранцами, предпочитая встречаться с ними на их собственной территории в Слободе, начиная с 1680-х годов постоянно метался с места на место (хотя самыми дальними пока оставались его поездки в Архангельск), страстно интересовался технологией и ремеслами, азартно овладевал процессами производства — нет, он был царем совершенно нового и своеобразного типа. Ничто не могло бы столь мало походить на традиционного русского правителя — уединенную и иерархичную фигуру, едва даже различаемую среди его подчиненных, жестко связанную обычаями и церемониалом и редко покидавшую Москву — или даже просто Кремль, — за исключением организованных на высшем уровне и в большей степени формальных выездов на охоту. До сих пор этот молодой бунтарь имел неясное представление о том, что он хотел сделать для своей страны. Концепции, позже приобретшие для него фундаментальную важность, — его ответственность за благополучие и прогресс России, его долг служить этому благополучию и прогрессу и заставить всех своих подчиненных служить этому, — также еще не сформулировались в его сознании.

События, однако, пробуждали в нем теперь более активный интерес к правлению и принятию на себя в первый раз активной и неделимой ответственности за него. В январе 1694 года умерла его мать. Петр был эмоционально потрясен; но уже давно у него было мало общего с ней и он уделял мало внимания ее желаниям. Ее смерть ничуть не изменила его позиции и шкалы ценностей. Письмо к Федору Апраксину, теперь одному из наиболее доверенных сподвижников, написанное вскоре после получения известия, начинается с упоминания о горе, «о котором моя рука не может писать подробно», но почти сразу же продолжается тщательно продуманными приказами относительно корабля, который должен быть построен в Архангельске [10] . Как бы то ни было, едва ли было возможным для молодого царя, теперь созревшего мужчины, вести себя с той беззаботностью и поглощенностью только своими мыслями и заботами, какие он часто выказывал в последнее десятилетие. Его энтузиазм был, как всегда, столь же мощным, сколь и вынужденным; но теперь он усмирялся новым чувством ответственности и расширяющимися горизонтами. В феврале 1696 года, когда умер его сводный брат Иван, этот процесс продвинулся еще на одну ступень. Иван был всего лишь беспомощным инвалидом, задействованным в основном при проведении тех традиционных церемоний в Кремле, к которым Петр относился прохладно. Его смерть, однако, оставила Петра единственным царем. Двадцати трех лет, в крепком здоровье, презирающий традиции, он был полон неясных и туманно сформулированных амбиций. Сейчас он был достаточно подготовлен, чтобы пустить Россию в долгий путь совершенно непродуманных перемен, возбуждающих радость у немногих из его подчиненных, но непонятных и даже мучительных для большинства. Его действия должны были решительно изменить почти каждый аспект российской жизни.

10

Письма и Бумаги Петра Великого. С.-Петербург — Москва, 1887. Т. I, № 21.

Глава 3. Первые шаги: взятие Азова и Великое посольство на Запад

Точные причины русской кампании, которая началась весной 1695 года против порта Азов, в устье Дона, остаются неясными. В частности, вызывает сомнение то, что Петр сам сделал много для принятия решения атаковать турецкую крепость, поскольку он едва ли еще начал играть руководящую роль в управлении. Новая вспышка борьбы между русскими и турками, однако, не была неожиданной. Война между ними, хотя и находящаяся в состоянии затишья со времен второго неудачного похода Голицына против Крыма в 1689 году, все еще длилась… Крымские татары продолжали совершать редкие разрушительные набеги на русскую территорию; в 1692 году, например, они сожгли часть города Немиров на Украине и захватили значительное число пленников. Существовала реальная угроза того, что, если Россия не сыграет более активную роль в борьбе, ее союзники, император Священной Римской империи и король Польши, пренебрегли бы российскими интересами при заключении мира. Турецкое соглашение, заключенное летом 1694 года, начать переговоры с австрийцами и поляками вызвало у России страх оказаться отброшенной на низшую ступень в альянсе и даже, возможно, быть изгнанной с ожидающегося конгресса по заключению мира. Религиозное чувство и традиция, напоминающие крестовые походы, также составляли значительную часть подоплеки атаки на Азов; примечательно, что армия, захватившая его в 1696 году, шла под флагом, который почти полтора века назад несла армия Ивана IV, когда в 1552 году взяла большую татарскую и мусульманскую крепость Казань.

Спустя годы после потешных сражений Петр с энтузиазмом ухватился за шанс приобрести опыт в реальной войне. «Несмотря на то, что мы в течение пяти недель в последнюю осень практиковались в играх Марса в Кожухово, — писал он Апраксину, — без всякого смысла, разве что из развлечения, теперь это наше развлечение стало предвестником настоящей войны… В Кожухово мы шутили. Сейчас мы собираемся играть игру под Азовом» [11] . В показном чине сержанта артиллерии Преображенского полка (поразительное проявление его нежелания принять высокое звание в армии или на флоте до тех пор, пока он не почувствует, что действительно заслужил его в учении и в деле) он сопровождал армию, которая осаждала Азов с июля по октябрь. Эта кампания, однако, была полным провалом, который только частично скрашивался значительным успехом второй русской армии под командованием Б. П. Шереметьева, захватившей две турецкие крепости в устье Днепра. Обременительная система раздельного командования (совет из трех генералов, ни одно из решений которого не могло быть пущено в действие без согласия Петра), бросающееся в глаза отсутствие технических навыков в ведении осады и неспособность русских предупредить вход в город турецкого флота привели к разорительному и унизительному поражению.

11

Цит. по: Е. Schuyler, Peter the Great, Imperor of Russia (New York, 1884) I, 243–244.

Петр никогда ни на секунду не рассматривал это поражение как окончательное. Для новой кампании против Азова в 1696 году была собрана большая армия и поставлена под единое командование боярина А. С. Шейна. Однако самым примечательным было большое усилие, приложенное для создания военно-морских сил, способных преградить выход к городу по воде. Из Архангельска в Преображенское по суше была доставлена голландская 32-весельная галера, чтобы быть использованной в качестве образца для строительства других; с большим трудом 27 небольших судов были перевезены по суше из Москвы, чтобы быть спущенными в Дон у Воронежа. Здесь и в других местах по берегу реки — в Добром, Сокольске и Козлове — было также построено и доставлено армии вниз к Азову не менее 1 400 барок. В дополнение к большому числу малых судов на Дону были спущены на воду два 36-пушечных корабля, «Апостол Петр» и «Апостол Павел» — первые крупные военные корабли, построенные в России. Во всем этом Петр сыграл активную роль, и руководящую и физическую. «Согласно заповеди Бога нашему предку Адаму, — писал он в 1696 году из Воронежа, — мы едим хлеб наш в поте лица нашего»; стоит отметить, что одна из галер, «Принципиум», спущенная на воду в следующем месяце, была построена при непосредственном личном участии Петра.