Петру Великому покорствует Персида

Сейчас предстояло преодолеть более тысячи вёрст зимних пространств. Места все знаемые. Приказал сделать привал возле Плещеева озера. Некогда, в своём беспокойном юношестве, плавал он здесь на ботике, получая неизъяснимое наслаждение. Здесь зародилась его страсть к воде, к невиданному ещё морю, к судам и судовождению.

Ныне его стараниями Россия стала морской державой, сотни, тысячи судов полощут парусами, бороздят моря и реки. Ботик стал их прародителем.

С ним был неизменный Алексей Макаров. Он был по сердцу Петру: ненавязчив, толков, исполнителен, памятлив — о чём ни спроси, всё помнил.

— Помнишь? — сорвалось у Петра, когда они топтались на берегу.

— Никак нет, — ответствовал Макаров. — Однако хоть и не помню, но ведаю: отселе началась наша слава морская.

Озеро лежало в снегах. Оно было похоже на огромную белую чашу, на которую в беспорядке были набросаны чёрные птицы и кое-где чёрные люди. И те и другие копошились у прорубей.

— Ловят, — односложно бросил Пётр.

— Добывают воду и пропитание.

— Монастырские небось. Смердов не допущают.

— Ваша правда, государь.

— Ну всё, хватит. Поехали, — приказал Пётр.

И обоз — поистине царский — тронулся, набирая скорость. Замыкали его возки с припасом. Пётр, как бы между прочим, осведомился:

— Станок токарный исправен ли?

— Вестимо, государь, — ответил Макаров.

— То-то, — ухмыльнулся Пётр. — Главная моя утеха. Не токмо руки, но и голова просит.

— Токарня на Петровском заводе под неусыпным присмотром содержится, — заметил Макаров.

— Знаю. Этот, однако, поновей будет. Амстердамский. — А в хоромах на марциальных водах тоже токарня была. — И Пётр подозрительно покосился на Макарова. — Цела ли?

— Ах, государь милостивый, неужли ваш покорный слуга не позаботился и о том и о сём. И о том, что утешно, и о том, что удобно, и о том, что здравию способствует. Загодя отправил двух верных людей навести порядок и исправность в тех местах, где ваше величество изволит и останов сделать, и пребывать на лечении.

— Слуга верный, — умилённо пробормотал Пётр и чмокнул Макарова в лоб. То был обычный знак, или, лучше сказать, награда. За преданность и угодность. Благодарность либо отличие, нечасто достававшиеся ближним людям.

Бег царского кортежа продолжался. Впереди лежал Ярославль — город весьма богомольный. Въехали туда утром. Случайные прохожие падали ниц при виде царской кареты и всего пышного эскорта. Ворота Спасского монастыря были распахнуты настежь, с колоколен нёсся трезвон, на крепостных стенах и башнях уже суетились людишки — то ли солдаты, то ли монахи.

— И как проведали? — удивился Пётр. — Сказывал я ехать в тайности...

— Тиуны, доглядчики наперёд скачут, — развёл руками Макаров. — Молва, государь, прежде нас бежит.

— Поклонимся святыням — да в дорогу, — решительно обронил Пётр. — Ишь, черноризцы, засуетились, словно муравьишки, заползали туда-сюда.

— Челом будут бить: налог-де обременителен, власть притеснения чинит, — усмехнулся Макаров.

— Беремя посильное: государству, не мне, деньги надобны. Я вон старые башмаки ношу да чулки штопаные. Живу не лучше господ министров. А вся власть на мне, Господь с меня спросит...

Макаров молчал. Ему было ведомо всё, что в таком случае скажет его повелитель. То была чистая правда: Пётр был прижимист до скупости, когда дело касалось его самого, да и семьи, урезал, яко возможно, и расходы на содержание чиновничьего племени. Однако ж казна худо полнилась. Много было у неё дыр, и бездонны карманы лихоимцев. Хоть и не щадил их государь, приказывал казнить казнями лютыми, но не переводилось это племя, не можно вывести его даже столь могучему государю, каким был Пётр.

...Зашли в Спасо-Преображенский собор. Поддерживаемый двумя келейниками, вслед за ними, бледный от волнения, задыхающийся, просеменил митрополит Филофей. Руки у него дрожали, когда творил крестное знамение.

— Что, владыка, никак, трясовица одолела, — нехорошо усмехнулся Пётр. — Не антихриста ли пред собою узрел?

— Как можно, царь-государь, — испуганно забормотал митрополит. — Бог с тобою. Истинного повелителя всея России благословляю и разрешаю. А что взволновался, так сие от великой радости: зрю пред собою моего государя... — Митрополит постепенно приходил в себя. — Довелось столь несказанное счастие испытать на закате дней...

— Хорошо глаголешь — яко истинный пастырь, — смягчился Пётр. — Ну что ж, спасибо на напутном слове. И будь здрав, владыко.

Подошёл и под благословение Алексей, за ним царская свита: денщики, повара, сержанты.

— Ступайте по местам — едем далее, — приказал Пётр. — Нимало не мешкая: путь дальный.

Митрополит и причт стояли как вкопанные, провожая глазами царя.

— Фу, пронесло, — с облегчением вздохнул он, когда двери за царём и его свитой затворились. — Чуть не помер со страху, — признался он. — Экое сошествие — сам царь пожаловал.

— Не царь, а ан-пи-ратор, — назидательно произнёс настоятель.

— Всё едино царь, как издревле водилось на Руси. Никаких таких бусурманских слов ведать не желаю, — сердито произнёс Филофей. — А воевода-то где?

— Заробеешь — царь нагрянул словно гром и молонья.

— Инда сбежал с перепугу — не видать, — сказал настоятель.

— Стало быть, так. Шибко заробел.

Между тем поезд государя был уже далеко. Короткий зимний день близился к закату. И наконец тихо угас. Тотчас запылали смоляные факелы, зажглись фонари у карет и возков.

Макаров спросил осторожно:

— Не изволите ли завернуть в Кострому, к Ипатию? Родовое гнездо...

— Верно говоришь: родовое гнездо, давненько не бывал, — на мгновенье задумался Пётр, взбугрив надбровные дуги. — Ну да ладно, грехов на мне изрядно повисло, ещё один книзу не потянет: отмолю как-нибудь. В Вологде заночуем, сотню вёрст пути сбережём.

Тайный кабинет-секретарь не удивился. Дорога была заранее размечена, и Макарову норов государя, не терпевшего никакой перемены в своих планах, тоже был отлично известен.

— Нету у нас времени, Алексей, вертать на Москву по зиме придётся. Ведомо тебе: долог будет поход на Перейду, надобно народишко стегать: медлительны больно. Самолично не доглядишь — важное упустят. А мне не токмо укрепиться водами надобно, а и с Виллимом Генниным [32] потолковать. Рачителен он: думаю его над Уральскими заводами поставить.

— Пожалуй, государь. Он железоделательный да пушечный заводы наладил, медь выплавляет...

— Мало медных руд, да и железных болотных не больно добычливо. На Урале, чаю, развернётся. Он изрядный рудознатец, да тамо есть таковые же из местных. Глядишь, найдут нечто почище железа да меди.

32

Геннин (Геннинг) Виллим Иванович (Георг Вильгельм) (1676—1750) — на русской службе с 1698 г., картограф, инженер-артиллерист. Прошёл путь от фейерверкера до генерал-поручика, директора Сибирских военных заводов.