Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания
Шрифт:
– Вы полегче, Антонина Тихоновна, ничего я…
– Че-его? Неправду, что ль, говорю? Коли неправду, так ступай своей дорогой…
Ларька шагнул было к выходу, но тут же решительно повернул назад:
– Пойдем, Тася. Раз отпускают – чего здесь сидеть?
Катя жила на даче в Келомяках с мамой, бабушкой и котом Кампанеллой. Кот с виду был свиреп, но в действительности изнежен и трусоват. Когда в ночную пору на даче начинали возиться крысы, кот в испуге запрыгивал к Кате в постель, забирался под одеяло, лизал Катину руку, блаженно мурлыкал и засыпал, уверенный, что Катя его защитит от ненавистных
Присутствие кота Кампанеллы несколько ее успокаивало: в случае крысиного нашествия он сумеет ее защитить.
Первые дни на даче Катя вообще не спала, не ела – не из-за крыс, конечно… Она осунулась, стала раздражительной. Мама пригласила врача. Врач прижимал ей шпателем язык, оттягивал веки, понимающе покрякивал и сказал, что это ничего – акклиматизация: «После тяжелого учебного года в городе, чистый воздух… знаете, организм должен привыкнуть…»
Катя привыкала. К чистому воздуху. К одиночеству. К тому, что ее не любят.
Утром она заставляла себя выйти из дома и шла по какой-то бесконечной дороге с успокоительной надписью у переезда: «Проверено. Мин нет».
Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами… И табличками: «Не входить! Опасно для жизни! Мины!»
…А в конце дороги той – плаха с топорами… Запущенное сельское кладбище с разрушенной церквушкой.
…И ни церковь, ни кабак – ничего не свято! Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята!
Катя не обращала внимания на запретительные надписи и то и дело сворачивала с дороги в лес: «Убьет, и пусть, и пусть», – говорила она себе. Но все обходилось, она доходила до кладбища вполне живая. Здесь она останавливалась у незатейливых холмиков с покосившимися крестами, вспоминала «Гимны ночи» Новалиса – мы уже знаем, что Катя была чрезвычайно начитана, – греевскую «Элегию на сельском кладбище» в переводе Жуковского и шепотом читала стихи Ахматовой:
И мнится – голос человекаЗдесь никогда не прозвучит,Лишь ветер каменного векаВ ворота черные стучит…Она стояла на том самом месте, где ровно через двадцать лет будет предан земле прах Анны Андреевны, и кладбище, уже готовившееся принять бесценную дань, благосклонно внимало шелесту стихов:
Я улыбаться перестала,Морозный ветер губы студит…На обратном пути ее окликнул какой-то тип:
– Что, Красная Шапочка, не страшно одной в лесу? – Говоривший был интеллигентного вида, прилично одет, в роговых очках, лет тридцати пяти. «Видно, кто-то из дачников, может быть, даже мамин знакомый», – подумала Катя и потому ответила в тон:
– Бояться здесь некого. Все волки на минах поподорвались…
Человек в роговых очках, обрадованный, что разговор завязался, зашагал рядом с Катей. (Вроде бы шел навстречу?)
– Так уж и все? И четвероногие и двуногие?
Катя покосилась на спутника: что-то неприятное в его помятом лице, но опасности не внушает. Папиосик какой-то! Папиосик между тем развивал мысль
об опасностях, грозящих молодой девушке, если она бродит по лесу в одиночестве…– Ну, это з-зло еще не т-так большой руки, – прервала его Катя. – Лишь стоит завести… очки.
Папиосик на секунду смолк.
– Э-э, спутника в очках? – уточнил он, сглотнув слюну.
«Таких, как ты, "спутников", – зло подумала Катя, – я бы себе с полдюжины достала. И вертела бы ими и так и сяк! – Она вдруг внутренне рассмеялась. – Вот уж в самом деле кем не грех повертеть!» Вслух же она сказала:
– Конечно, к-конечно. Мне Вас сам Бог п-послал: хотела немного ягод насобирать, да одной в чащу к-как-то боязно…
С этими словами она шагнула через кювет – как раз у таблички «Не ходить! Опасно для жизни! Мины!» – и стала углубляться в лес.
Папиосик без энтузиазма посмотрел на табличку, как бы прикидывая степень ее достоверности и ясно понимая, что если он останется на дороге, то унизит себя и навсегда упустит столь многообещающее знакомство. Самоуважение взяло верх, и он поплелся за Катей, стараясь все же ступать след в след.
Катя шла быстро. Пришлось ускорить шаг и ему. Он почти догнал ее, когда под ногой треснуло. «Детонатор», – в ужасе подумал он, сжавшись в ожидании неминуемого взрыва. Взрыва, однако, не последовало. То ли он наступил на сухую ветку, то ли на мину, заряд которой отсырел, – выяснять некогда. Надо как-то прекратить эту безумную затею.
– Здесь же… здесь же совершенно нет ягод, давайте вернемся на дорогу и пройдем…
– П-почему же нет? Здесь отличный ч-черничник. – Катя нагнулась и в подтверждение своих слов показала на ладошке три сухонькие черниченки. – Д-да Вы не бойтесь: здесь мин п-почти нет. – Вроде бы ничего не значащая фраза, но она твердо устанавливала Катино превосходство: «Вы трусите, а мне не страшно; мне здесь все знакомо – я хозяйка, а Вы – чужак». – К т-тому же, – невозмутимо продолжала Катя, – если м-мы увидим м-мину, ее очень легко обезвредить: вытащить д-детонатор…
– Послушайте (ага, Папиосик, кажется, начинает заводиться!), ну что Вы такое говорите? Как Вы ее увидите? И что Вы вообще понимаете в минах?
– Увижу, н-не волнуйтесь. Я всю в-войну мины обезвреживала, – не моргнув, соврала Катя. – В-месте с собакой. У меня ов-овчарка была т–такая, специально натренированная м-мины находить. А я б-была при ней в-вожатой (о существовании таких собак Катя недавно прочитала в журнале «Работница»).
– Вы…? С собакой…? Обезвреживали мины?
– А что Вас, с-собственно, удивляет? Это в-ведь очень п-просто: вывинчиваешь д-детонатор, осторожно, но б-бояться не надо, – Катя почувствовала, что впадает в Ларькины интонации, – а п-потом мина аб-абсолютно безопасна, м-можно на ней хоть т-танцевать.
– Танцевать на минах… Это именно то, что мы сейчас делаем. Отличное занятие, однако не слишком приятно!
– Напротив, очень п-приятно, н-на грани смертельной опасности в-возникает, к-как известно, особо острое ощущение радости ж-жизни. В-вы, к-конечно, помните, к-как об этом п-прекрасно сказано у Г-габриеля д'Аннунцио? – Знакомство Кати с творчеством Аннунцио ограничивалось тем, что в пятнадцатилетнем возрасте, болея ветрянкой, она рассматривала картинки в его книге, стоявшей у дедушки на полке. Конечно, для иллюстрации своей мысли она могла назвать более знакомого автора, скажем, Хемингуэя, но Хемингуэя Папиосик мог случайно читать, Аннунцио же бил наверняка.