Певец во стане русских воинов

И кто ж виной? зачем таскаешься нагая?

Тебе ль не знать, мой друг, что маску любит свет?

Изволь-ка выслушать мой сестринский совет:

Нам должно быть дружней и жить не так, как

прежде,

Жить вместе; а тебе в моей ходить одежде.

С тобой – и для меня отворит дверь мудрец,

Со мною – и тебя не выгонит глупец;

А глупым нынче род – и род весьма обильный!»

Тут Истина, умильный

На Басню обративши взор,

К ней в сани прыг… Летят и следу нет! – С тех пор

Везде сестрицы неразлучно:

И Басня не глупа, и с Истиной не скучно.

Смерть

Однажды Смерть послала в ад указ,

Чтоб весь подземный двор, не более как в час,

На выбор собрался в сенате,

А заседанью быть в аудиенц-палате.

Ее величеству был нужен фаворит,

Обычнее – министр. Давно уж ей казалось, —

Как и история то ясно говорит, —

Что адских жителей в приходе уменьшалось.

Идут пред страшный трон владычицы своей —

Горячка бледная со впалыми щеками,

Подагра, чуть тащась на паре костылей,

И жадная Война с кровавыми глазами.

За ловкость сих бояр поруки мир и ад,

И Смерть их приняла с уклонкой уваженья!

За ними, опустив смиренно-постный взгляд,

Под мышкою таща бичи опустошенья,

Является Чума;

Грех молвить, чтоб и в ней достоинств не сыскалось:

Запас порядочный ума!

Собранье всколебалось.

«Ну! – шепчут. – Быть министром ей!» —

Но сценка новая: полсотни лекарей

Попарно, в шаг идут и, став пред Смертью рядом,

Поклон ей! «Здравствовать царице много лет!»

Чтоб лучше видеть, Смерть хватилась за лорнет.

Анатомирует хирургов строгим взглядом.

В сомненье ад! как вдруг пороков шумный вход

Отвлек монархини вниманье.

«Как рада! – говорит. – Теперь я без хлопот!»

И выбрала невоздержанье.

Сон могольца

Однажды доброму могольцу снился сон,

Уж подлинно чудесный:

Вдруг видит, будто он,

Какой-то силой неизвестной,

В обитель вознесен всевышнего царя

И там – подумайте – находит визиря.

Потом открылася пред ним и пропасть ада.

Кого ж – прошу сказать – узнал он в адской мгле?

Дервиша… Да, дервиш, служитель Орозмада,

В котле,

В клокочущей смоле

На ужин дьяволам варился.

Моголец в страхе пробудился;

Скорей бежать за колдуном;

Поклоны в пояс; бьет челом:

«Отец мой, изъясни чудесное виденье». —

«Твой сон есть божий глас, – колдун ему в ответ. —

Визирь в раю за то, что в области сует,

Средь пышного двора, любил уединенье.

Дервишу ж поделом; не будь он суесвят;

Не ползай перед тем, кто силен и богат;

Не суйся к визирям ходить на поклоненье».

Когда б, не бывши колдуном,

И я прибавить мог к словам его два слова,

Тогда смиренно вас молил бы об одном:

Друзья, любите сень родительского крова;

Где ж счастье, как не здесь, на лоне тишины,

С забвением сует, с беспечностью свободы?

О блага чистые, о сладкий дар Природы!

Где вы, мои поля? Где вы, любовь весны?

Страна, где я расцвел в тени уединенья,

Где сладость тайная во грудь мою лилась,

О рощи, о друзья, когда увижу вас?

Когда, покинув свет, опять без принужденья

Вкушать мне вашу сень, ваш сумрак и покой?

О! кто мне возвратит родимые долины?

Когда, когда и Феб и дщери Мнемозины

Придут под тихий кров беседовать со мной?

При них мои часы весельем окрыленны;

Тогда постигну ход таинственных небес

И выспренних светил стези неоткровенны.

Когда ж не мой удел познанье сих чудес,

Пусть буду напоен лесов очарованьем;

Пускай пленяюся источников журчаньем,

Пусть буду воспевать их блеск и тихий ток!