Певец во стане русских воинов

Хижина, сделался островом. «Боже! – рыцарь подумал, —

Что, когда Ундина отважилась в лес, и назад ей

Нет оттуда дороги, и там у злых привидений

Плачет она одна в темноте?» От ужаса вскрикнув,

Он поспешно поднял с земли огромный дубовый,

Бурей отоптанный сук, чтоб, держась за него, перебраться

В лес через воду. Хотя и сам он дрожал, вспоминая

Все, что там видел прошедшим днем; хотя и казалось

В эту минуту ему, что стоял там, ровен с деревами,

Белый, слишком знакомый ему великан и, оскалив

Зубы, кивал ему головою, – но самый сей ужас

Только что с большею силою влек его в лес: там Ундина

В страхе, одна, без защиты была. И вот уж ступил он

Смелой ногою в кипучую воду, как вдруг недалеко

Сладостный голос сказал: «Не ходи, не ходи, берегися

Злого потока; старик сердит и обманчив». Знакомы

Рыцарю были прелестные звуки; они замолчали;

Он же стоял в воде, озирался и слушал; но месяц

Темной задернуло тучей, и волны быстро неслися,

Ноги его подмывая, и он, через силу держася,

Был как в чаду, и кружилась его голова; и глазами

Долго искав в темноте, наконец он воскликнул: «Ундина!

Ты ли? Где ты? Если не хочешь явиться, я брошусь

Сам в поток за тобой; откликнись; мне лучше погибнуть,

Нежели быть без тебя». И глубже в воду пошел он.

Тот же голос и так же близко сказал: «Оглянися!»

В эту минуту вышел месяц из тучи, и рыцарь

В блеске его увидел Ундину. Был маленький остров

Подле берега быстрым разливом ручья образован;

Там, под навесом деревьев густых, в траве угнездившись,

Призраком светлым сидела Ундина. Было нетрудно

В этом месте поток перейти, и Гульбранд очутился

Вмиг близ Ундины на мягкой траве; она ж, приподнявшись,

Руки вкруг шеи его обвила и его поневоле

Рядом с собой посадила. «Теперь ты расскажешь мне, милый,

Повесть свою, – шепнула она, – мы одни; старики нас

Здесь не услышат и скучным своим ворчаньем не могут

Нам помешать; а эта густая древесная кровля

Стоит их хижины дымной». – «Здесь рай, Ундина!» – воскликнул

Рыцарь, прижавши ко груди ее с поцелуем горячим.

В эту минуту рыбак, проискавши напрасно Ундину,

К месту тому подошел и увидел их с берега. «Рыцарь! —

Он закричал, – непохвальное дело ты делаешь; нами

Был ты доверчиво принят; а ты теперь, обнимаясь

С нашей дочкой, шепчешься с нею тайком и оставил

В страхе меня, старика, одного по-пустому за нею

Бегать в потомках». – «Я сам, – ответствовал рыцарь, – лишь только

В эту минуту встретился с нею». – «Тем лучше; скорее ж

Оба ко мне перейдите сюда на твердую землю».

Но Ундина о том не хотела и слышать; и лучше

В страшный лес она соглашалася с милым, прекрасным

Гостем пойти, чем в несносную хижину, где не хотели

Делать того, о чем просила она, и откуда

Рано иль поздно прекрасный гость удалится. Прижавшись

Крепко к нему, она гармонически, тихо запела:

«В душной долине волна печально трепещет и бьется;

Влившися в море, она из моря назад не польется».

Горько заплакал рыбак, услышав ту песню; ее же

Слезы его как будто не трогали: к рыцарю с детской

Лаской она прижималась. Но рыцарь сказал ей: «Ундина,

Разве не видишь, как плачет отец? Не упрямься ж; нам должно,

Должно к нему возвратиться». В немом изумленье Ундина

Быстро свои голубые глаза на него устремила,

Кротко сказала потом: «Когда ты так думаешь, милый,

Я согласна». И с видом покорным, глаза опустивши,

Встала она; и, на руки взявши ее, безопасно

Рыцарь поток перешел. Старик со слезами на шею

Кинулся к ней и в радости был как дитя; прибежала

Скоро к ним и старушка; свою возвращенную дочку

Нежно они целовали; упреков не было; в добром

Сердце Ундины все также утихло, и их обнимала

С лаской сердечной она, просила прощенья, смеялась,

Плакала, милые все имена им давала. А утро

Тою порой занялось, и буря умолкла, и птицы

Начали петь на свежих, дождем ожемчуженных ветках;

Стало светло, и опять приступать принялася Ундина

К рыцарю с просьбой, чтоб начал рассказ свой. И так согласилась