Певерил Пик

— Уитекер, — произнесла леди Певерил повелительным тоном, — прошу вас снабдить мистера Бриджнорта постелью и пищей, как я вам приказала, и обращаться с ним поучтивее.

— Слушаюсь, миледи, — со вздохом отвечал Уитекер, — я в точности выполню все ваши приказания, но я старый слуга и не могу утаить от вас того, что думаю.

После совещания с дворецким дамы вышли в прихожую и вскоре уже сидели в комнате хозяйки, из которой одна дверь вела в спальню, а другая — в кладовую, откуда виднелся выход в сад. Кроме того, здесь была небольшая дверь, за которой находился коридор и несколько ступенек, ведущих на уже упомянутую нами галерею над кухней, а через другую дверь в этом же коридоре можно было пройти на хоры часовни, и, таким образом, глаз хозяйки мог в одно и то же время следить за всеми духовными и светскими делами в замке note 7 .

Note7

Такое своеобразное расположение комнат можно увидеть в Хэддон-Холле (графство Дерби), бывшем имении Вернонов. Здесь в часовне возле скамьи хозяйки имелось нечто вроде люка, ведущего на кухню, так что почтенная матрона, по отрываясь от молитвы, могла присматривать за тем, чтобы не пригорало жаркое и чтобы повар не забывал поворачивать вертел. (Ото старинное баронское поместье, ныне принадлежащее семейству Рэтленд, расположено на живописном берегу реки Уай и неизменно вызывает восторг художников.) (Прим. автора.)

Графиня и леди Певерил тотчас же уселись в этой украшенной гобеленами комнате, которая имела столько различных ворот для военных вылазок, и гостья, взяв хозяйку за руку, с улыбкою проговорила:

— Сегодня я была свидетельницей двух явлений, которым удивилась бы, если бы в нынешние времена могла еще чему-либо удивляться. Прежде всего, дерзость, которую этот круглоголовый осмелился выказать в доме Певерила Пика. Если ваш муж все тот же благородный и прямодушный кавалер, каким я знала его прежде, то, будь он дома, он, разумеется, выбросил бы негодяя в окно. Но ваше военное искусство, Маргарет, изумило меня еще более. Я не ожидала, что у вас хватит смелости принять такие решительные меры после столь длительных переговоров с этим человеком. Его рассуждения о судьях и предписаниях на арест повергли вас в такой трепет, что мне уже стало казаться, будто судебные приставы вцепились в меня и тащат в тюрьму, словно бродягу.

— Мистер Бриджнорт пользуется у нас некоторым уважением, ваша светлость, — отвечала леди Певерил, — в последнее время он оказал нам немало добрых услуг; но ни он, ни кто другой не посмеет оскорбить графиню Дерби в доме Маргарет Стэнли.

— Вы сделались настоящей героиней, Маргарет, — сказала гостья.

— Две осады и бесчисленные тревоги закалили мой дух. Но храбрости во мне не более прежнего, — отвечала леди Певерил.

— Присутствие духа и есть не что иное, как храбрость, — возразила графиня. — Истинная доблесть заключается не в равнодушии к опасности, а в умении смело ее встретить и быстро отразить; однако сдается мне, что наше мужество скоро подвергнется испытанию, ибо я слышу во дворе топот копыт, — добавила она не без некоторого волнения.

В ту же минуту маленький Джулиан, задыхаясь от радости, вбежал в комнату и объявил, что приехал папа с Лэмингтоном и Сэмом Брюэром и позволил ему самому отвести Черного Гастингса на конюшню. Вслед за тем послышался стук тяжелых ботфортов и благородного рыцаря: спеша увидеться с женою, он, позабыв об усталости и о беспорядке в своей одежде, шагал через две ступеньки и вихрем ворвался в комнату. Не обращая ни на кого внимания, сэр Джефри схватил в объятия жену и запечатлел на ее лице добрый десяток поцелуев. Леди Певерил покраснела и, с трудом вырвавшись из объятий супруга, со смущением и упреком в голосе обратила его внимание на присутствие гостьи.

— Я очень рада видеть, что сэр Джефри Певерил, сделавшись придворным фаворитом, все еще ценит сокровище, которое было даровано ему отчасти при моем содействии, — проговорила графиня, направляясь к сэру Джефри. — Надеюсь, вы не забыли снятие осады с Лейтем-хауса?

— Благородная графиня Дерби! — вскричал сэр Джефри, почтительно снимая украшенную пером шляпу и с благоговением целуя протянутую ему руку. — Я столь же счастлив видеть вашу светлость в своем бедном доме, сколь радовался бы вести об открытии новой свинцовой жилы в Браун-Торе. Я скакал во весь опор, желая быть вашим провожатым, ибо, узнав, что какой-то негодяй гонится за вами с предписанием Тайного совета вас задержать, опасался, как бы вы не попали в руки злодеев.

— Когда вы это слышали? И от кого?

— Я слышал это от Чамли из Вейл-Ройяла, — отвечал сэр Джефри, — он приехал, чтобы проводить вас через Чешир, а я взялся благополучно доставить вас туда. Принц Руперт, Ормонд и прочие наши друзья уверены, что дело ограничится штрафом, но говорят, будто канцлер, Гарри Беннет и другие заморские советники пришли в ярость от ваших действий и считают их нарушением королевской амнистии. А по мне, так черт их всех побери! Они предоставили нам получать все колотушки, а теперь еще злятся, что мы хотим свести счеты с людьми, которые ездили на нас верхом, словно ведьмы на помеле!

— Какое же наказание мне грозит? — спросила графиня.

— Этого я не знаю, — отвечал сэр Джефри. — Как я Уже докладывал, некоторые друзья из нашего славного Чешира и еще кое-кто стараются свести все дело к штрафу, но другие в один голос говорят, что вам грозит продолжительное заключение в Тауэре.

— Я достаточно долго сидела в тюрьме за короля Карла и вовсе не намерена возвращаться туда по его повелению, — сказала графиня. — Кроме того, если меня отстранят от управления владениями моего сына на острове, еще кто-нибудь может сделать попытку захватить там власть. Я буду очень благодарна вам, кузен, если вы найдете средство благополучно доставить меня в Вейл-Ройял, а оттуда, надеюсь, меня проводят до Ливерпуля.

— Вы можете рассчитывать на мое покровительство и защиту, миледи, — отвечал хозяин, — хотя вы явились сюда ночью и принесли в переднике голову злодея, подобно Юдифи из святых апокрифов, которые, как я с радостью узнал, ныне опять читают в церквах.

— Много ли дворян прибывает ко двору? — спросила графиня.

— Да, сударыня, — отвечал сэр Джефри, — и, как говорит пословица, когда рудокопы начинают разрабатывать новую жилу, они трудятся в надежде на милость божию и на то, что могут там найти.

— Хорошо ли принимают там старых кавалеров? — продолжала расспрашивать графиня.

— По правде говоря, сударыня, в лучах королевской милости расцветают все надежды, но до сих пор лишь немногие цветы принесли плоды.

— Надеюсь, кузен, у вас не было причин сетовать на неблагодарность? Немногие достойны благосклонности короля более, чем вы, — заметила графиня.

Сэру Джефри, как человеку благоразумному, не очень хотелось признаваться в том, что он обманулся в своих надеждах, но врожденное простодушие не позволило ему совершенно скрыть свое разочарование.

— Кто? Я, ваша светлость? — воскликнул он. — Увы! Чего может ожидать от короля бедный деревенский рыцарь, кроме удовольствия снова видеть его на троне в Уайтхолле. Когда я представлялся его величеству, он принял меня очень милостиво, упомянул о сражении при Вустере и о моем коне Черном Гастингсе; правда, он забыл его имя, да, кажется, и мое также, но принц Руперт шепнул ему на ухо. Кроме того, я встретил там старых друзей — его светлость герцога Ормопда, сэра Мармадьюка Лэнгдепла, сэра Филипа Масгрейва и других, и мы по старинному обычаю раза два вместе пировали.

— Я полагала, что столько ран, столько подвигов, столько убытков заслуживают большей награды, чем несколько любезных слов, — сказала графиня.

— Да, сударыня, кое-кто из моих друзей тоже так считал, — отвечал Певерил. — Одним казалось, что потеря нескольких сотен акров плодородной земли стоит по крайней мере какого-нибудь почетного звания; другие полагали, что происхождение от Вильгельма Завоевателя (прошу прощения, что так хвалюсь перед вами) дает право на более высокое звание или титул, нежели те, какие были пожалованы лицам с менее блестящею родословной. Знаете, что сказал по этому поводу остряк герцог Бакингем (кстати, дед его был рыцарь из Лестера — намного беднее меня и едва ли такого же знатного рода)? Он сказал: «Если всех особ моего звания, заслуживших в последнее время милость короля, возвести в достоинство пэров, то палате лордов придется заседать на равнине Солсбери!»