PiHKAL

Я села на старый коричневый кожаный диван Адама и хранила молчание, пока он устраивал магнитофон на низком столике передо мной. «Все в порядке, — сказал Адам, усаживаясь на стул. — Магнитофон начал записывать. Пленку я отдам тебе, когда будешь уходить. Теперь расскажи мне, что происходит».

Я начала свой рассказ.

Пока я очерчивала основные моменты последних нескольких дней, слезы снова хлынули у меня из глаз. Я извинилась перед Адамом и объяснила, что я рыдаю все время, и попросила не обращать на это внимание. «Хорошо, не буду», — пообещал он.

Один раз он прервал меня, чтобы сказать следующее: «Видишь ли, без толку пытаться понять смысл того, что ты сейчас переживаешь, поскольку все выводы, к которым ты приходишь, возможно, будут ошибочными. Перестань тратить время на теории. Просто описывай».

— Ладно, — сказала я, чувствуя замешательство, потому что я не совсем понимала, как смогу удержать себя от попыток что-то объяснить, понять и придать всем происходящему какую-то форму. Потом до меня дошло; Адам не хотел, чтобы я использовала свой интеллект для контроля всего этого беспорядка и, таким образом, рисковала подавить эмоции, которые было нужно пережить и от которых нужно было освободиться.

Адам сидел напротив меня, смотрел и слушал.

— Многое из того, что происходит, например, тот сон наяву — действительно экстраординарные вещи, — заключила я. — Если бы я испытала эти переживания во время эксперимента с галлюциногеном, я пришла бы в восторг и была бы благодарна, понимаешь? Но слишком много печальных и болезненных сторон бытия проносятся сквозь мое сознание, и хуже всего то, что временами мне кажется, что все это бессмысленно. Может быть, я просто настроена на это ощущение бессмысленности, от которого большинство людей страдают хотя бы раз в жизни, а также на отчаяние, приходящее вместе с отсутствием смысла Это хуже всего.

Адам кивнул.

— А для меня вообще нет никакого смысла переживать это, потому что, если я в чем-то и уверена, Адам, то это в том, чему меня научили галлюциногены, — в том, что все, даже самая последняя вещь во вселенной, в высшей степени обладает смыслом!

Я поделилась своим беспокойством за Шуру: «Он всегда помогает мне, дает мне любовь, поддержку и уверенность, но я волнуюсь, как бы он не вовлекся во все это, переживая за меня…»

— Ты не можешь это изменить, — сказал Адам твердо. — Невозможно любить и время от времени не разделять горе того человека, которого любишь; ты должна перестать пытаться защитить всех остальных. Любящие тебя люди будут пытаться помочь тебе, и они будут переживать за тебя так же, как переживала бы и ты, будь на их месте. И ты не хочешь, чтобы было по-другому, ты знаешь! Но ты можешь напомнить Шуре о том, что поможет ему удержаться в своих границах. Просто повтори ему то, что уже сказала мне, — где-то в глубине души я знаю, что все будет в порядке.

— Да, я уже говорила ему об этом. Думаю, что иногда могу повторять эти слова, чтобы напоминать ему.

— Хорошо.

— Адам, почему подобный процесс непременно должен быть таким тяжелым? Мне все время почему-то больно.

— Я не знаю, почему ты страдаешь, но я знаю, что это действительно так, — ответил Адам.

— Мне нужна помощь. Я просто не знаю, что делать со всем этим, куда идти. Что вообще от меня требуется делать!

— Я уже говорил тебе по телефону, — сказал Адам. — Это процесс, и единственное, что ты можешь делать, — пустить дело на самотек, то есть не пытаться управлять им или давать объяснения. Просто позволь ему быть и извлеки из него столько уроков, сколько сможешь.

Я услышала, как присвистывает дыхание у меня между зубами.

— Что бы это ни было, — продолжил Адам, — оно должно было случиться, и все, что ты можешь сделать прямо сейчас, — пережить это. Понимание придет позже. Может быть. Возможно, тебе никогда не удастся полностью понять происходящее, но верь мне, когда я говорю тебе, что этот процесс необходим, иначе он бы вообще не случился. Не устраивай цензуры. Ты можешь лишь временно остановить его…

— При помощи МДМА, к примеру. Это сработало на какое-то время.

— Да. На время. Один выходной день, как ты сказала. Думаю, сейчас ты уже понимаешь, что этот процесс собирается выполнить свою цель, а ты можешь лишь следовать за ним и перестать растрачивать энергию на борьбу с ним.

Я немного помолчала, обдумывая то, что сказал мне Адам. Потом вздохнула и спросила у него: «Можно ли подобрать имя для этого…? Кроме слова «психоз», еще есть что-нибудь подходящее?»

— Конечно. Названий полно. И, между прочим, психоз в их число не входит. Название вообще не имеет значения.

— Но мне это поможет, Адам, название мне поможет — любое название! Но только правильное, разумеется, — поспешно добавила я. — Я могла бы зацепиться за него. Ко мне вернулась бы часть моей силы, сумей я назвать этот процесс.

— Идет. Если это тебе поможет, замечательно. Но не принимай эти названия всерьез, не позволяй им ограничивать твои переживания. Итак, давай придумаем название для этого процесса. Вот одно — духовный кризис.

Я расхохоталась: «Но, Адам, все вокруг — это духовный кризис! Сама жизнь — это сплошной духовный кризис!»

— Тем не менее, — улыбнулся Адам, — именно так это и называется, и это сущий ад. Это один из самых трудных моментов, через которые приходится проходить каждому, но однажды ты почувствуешь благодарность к нему. Ты будешь рада тому, что это с тобой случилось. Поверь мне. Я знаю.

Я высморкалась. Потом я окончательно вникла в смысл сказанных Адамом слов, подняла на него глаза и спросила: «А ты сам проходил когда-нибудь через что-то подобное?»

Он откинулся на стуле и помолчал секунду, прежде чем ответить: «Целых два года я переживал нечто очень похожее».

— О Боже, нет! Два года этого? Когда?

— О, это было со мной лет двадцать назад. Наверное, тогда

мне было лет пятьдесят с чем-то.

— Что случилось? Как ты из этого выбрался?

— Думаю, можно сказать, что я просто пережил это. Но был, по крайней мере, один момент, когда я бы, пожалуй, застрелился, будь у меня пистолет. Боль была невыносимая. Я чувствовал ее все время.

Я кивнула в знак понимания. «У тебя было к кому пойти, кто мог бы помочь тебе пройти через это?» — спросила я.

— Никого. В какой-то момент я пытался положить себя в

больницу для душевнобольных. Мне нужно было привезти одного

из своих пациентов в больницу в Сономе, и после того, как его у меня взяли, я оглянулся по сторонам и понял, что мне нужно побыть здесь так же, как это нужно ему. Так что я попросил, могу ли я остаться в больнице на пару дней. Мне отказали. Все равно мне бы не помогло.

Я показала мимикой, что сочувствую ему. «Сегодня я тоже думала об этом, — призналась я Адаму. — О том, как хорошо было бы спрятаться в безопасной тихой комнате в больнице или в каком-нибудь другом уединенном месте, где мне не нужно было бы общаться с кем-то еще или беспокоиться о том, что я причиню вред близкому человеку. И оставаться там, пока все это не закончится».