Пик Доротеи

11

— Это вы, Лео Рихардович? — говорил Клаус в телефон, изображая шутливо немецкий акцент.

— Ja, ja! — откликнулся весело Штеттер. — Я плыву к вам. Я живая цитата — «белеет парус одинокий» — сегодня, однако, нет никакого тумана! Природа опять уклонилась от литературы! Это ей так не пройдет!

Доротея смотрела в окно. Клаус, закончив разговор, стоял позади, глядя на тот же пейзаж солнечного весеннего дня. Раздавшийся визг заставил их вздрогнуть одновременно, они вместе высунулись в окно: Нора, визжа, плавала в озере.

— Вода ужасно холодная! — кричала она. — Идите скорее купаться!

Доротея поежилась, а Клаус рванулся, на бегу снимая рубашку, и в воду вбежал, показавшуюся ему кипятком обжигающим. Нора плавала вдали, издавая звуки удовольствия, Клаус догнал ее, и они наперегонки поплыли за мыс, где устроена была беседка, покрашенная в белый цвет, а дальше виднелся ангар, ботхаус, со своей крошечной пристанью. Нора доплыла до ступенек, сходивших к воде, и вылезла из воды, сияя загорелыми бедрами, плечами, животом, спиной. Клаус за ней следовал и, взойдя на ступеньку и оказавшись рядом, вдруг потерял равновесие и упал бы, если б не схватился за Нору. Она его поддержала. Мужчина совсем потерялся и обнял ее, но тут вышло иначе: женщина его оттолкнула, и сильно, он же не отпускал, и они вместе упали в воду. Нора боролась молча, но упорно, он держал поперек ее тело, забыв обо всем и о приличиях тоже, наслаждаясь упругостью сопротивления, и лишь когда голова его оказалась в воде, а Нора уперлась в нее руками, не давая высунуться и вздохнуть, Клаус разжал руки и ее отпустил, и нырнул, чтобы освободиться.

Нора стояла на пристани, смеясь, представляя случившееся шуткой, однако когда Клаус выбрался из воды и приблизился, она издала крик, какой слышен подчас в схватке японской борьбы, и, подпрыгнув, приняла позу обороны. Ноздри женщины раздувались, зеленые очи сверкали молниями. Клаус остановился, восхищенный, притягиваемый, ошеломленный.

— Тебе хочется тела, а не меня! — крикнула Нора, наступая. Теперь он отскочил.

Они вернулись по берегу, пешком через парк. Нора шла в отдалении, соблюдая дистанцию, и Доротея, заметив это и мысленно измерив, предположила какой-то жест сближения со стороны Клауса.

Чувствуя особенное внимание сестры, Нора притворно дрожала и делала «брр» губами, показывая, как ей холодно и что ее нужно бы пожалеть. Клаус исподтишка любовался ее быстрыми жестами, современной пропорцией узких плеч и тонкой талией, плавно расширявшейся в безупречный овал бедер. «Это кувшин, божественный кувшин наслаждения!» — сказал он себе. Завернувшись в полотенце, она прошла мимо него совсем близко и скрылась в комнате.

— Ах, Нора, она всегда была самостоятельна в поступках! И первая! Никто не успевал за нею, — сказала Доротея. — Даже мальчики.

Колокол позвал их к окну: на озере белел одинокий парус Штеттера, и вскоре его кораблик заскрипел дном о прибрежные камни дна. Капитан легко соскочил на берег. К его костюму добавилась красная косынка на шее, какие носили моряки в девятнадцатом веке, и огромная в левом ухе серьга.

— Вы не одни! — воскликнул он, удивленный. — С каждым разом вас все больше!

— Вы в самом деле моряк? — спросила Нора, протягивая руку, не ожидая, чтобы кто-нибудь ее представлял.

— Мадемуазель, я капитан этого судна, — важно сказал Лео. Все повернулись посмотреть. — Позвольте представить: швертбот Lermontoff.

Ударение он правильно ставил, на Е. И действительно, имя парусника было красиво выписано латинскими буквами, напоминавшими славянские.

— По нынешним правилам, следовало бы окончить на tov, — сказал Клаус. — Off звучит слишком по… американски!

— Согласен! — заулыбался Лео, довольный, что может проявить себя в нюансах русской души и истории. — Он у меня эмигрант первой волны, так благороднее… Я подумаю… Не пора ли Лермонтову оканчиваться на tov? Это точнее и… справедливее!

— И богаче аллюзиями, — добавил Клаус.

Опасаясь, что смысл разговора от дам ускользнет, он сменил тему, предложив гостю напитки. Тот отказался.

— Если сказать вам всё, — сказал Штеттер, употребив нарочито галлицизм, — я чувствую себя иностранцем в этой стране. А за границей — как дома! Вероятно, потому, что за спиной Швейцария… Странно, не правда ли? У вас так бывает?

Сестры переглянулись.

— Как вам сказать… — задумался Клаус. — Мне, признаться, везде одинаково. Впрочем, на новом месте мне всегда лучше: люблю эфемерность ожидания, что теперь-то будет всё по-другому… На новом месте я молодею.

— Нам предстоит посещение мэтра, — сказал Лео. — Иногда он молчалив, но не нужно смущаться, он вам рад, хотя сразу не видно: он интроверт! В семидесятых годах он искупался в лучах славы, это был его пик. Он оркестр возглавлял, однако постепенно сам отдалился и выступает нечасто. Когда чувствует вдохновение. И тогда его концерт — событие.

— Как же он управляется с домом? — заранее удивилась Нора.

— Не он. Фрау Штольц заведует его хозяйством и вообще всей административной стороной экзистенции… Как представлю себе эти безликие конверты с окошечками… — Лео передернул брезгливо плечами, да и Клаус поежился. — А она скучает без них: общество и государство разговаривают с ней таким образом… Она, впрочем, была неплохая флейтистка. Грегор ее у муз оторвал и присвоил. Сама виновата: сказала ему, что он гений.

Вблизи швертбот Штеттера выглядел настоящим кораблем с каютой и застекленной рубкой. Для отсутствия ветра конструкторы предусмотрели мотор.

12

— Входите, пожалуйста, — церемонилась фрау Штольц, равнодушно принимая подарки Штеттера, — бутылку отборного вина и круг сыра в приятной восковой оболочке. — Пойду извещу мэтра о вашем приходе.

Они находились в салоне, окнами выходившем, конечно, на озеро. Дом дирижера располагался значительно выше по склону, и пейзаж открывался дальше, синий цвет воды был ярче. Легкий сквозняк вносил ноту гулкого эха горной местности. Главенствовал в салоне рояль. Рядом с ним вдруг возник человек среднего роста в темном свитере тонкой вязки. Он внимательно смотрел на гостей, даже, пожалуй, рассматривал одного за другим, и дружелюбно, а те, застигнутые врасплох, не знали, как себя повести.

— Простите мне эту неожиданность, — сказал Меклер. — Я услышал ваш приход и воспользовался секретным коридором…

Позади него в стене виднелась маленькая дверь.

— Лео, вы о ней не знали?

Клауса поразила живость глаз дирижера, быстрота движений крепких коротковатых рук. Устремленный с горбинкою нос вытягивал лицо вперед, придавая ему выражение птичье. Поспешно вошла фрау Штольц и не без досады произнесла:

— А! Вы уже здесь!

— Да, Элиза, — сказал Меклер с насмешкой, словно ему удалось ее обхитрить, и примиряюще добавил: — Здесь все свои… И своих мы умеем угостить, не так ли, гнедиге фрау?

Через минуту гувернантка вкатила длинный двухэтажный столик с бутылками, графинами и закусками. Возведя глаза к потолку, она проговорила вслух молитву, как еще водится в почтенных фермерских семьях, и сказала торжественно: — Просим не церемониться!

Лео налил себе виски, Клаус читал этикетки на бутылках, Грегор изучал надписи на подарке Штеттера. Дамы начали с соков.

— Спасибо вам за эту встречу, дорогой Клаус, — сказал дирижер потеплевшим голосом. — Вы знаете, я вижу людей много и часто, слышу их голоса — но они лишь приветствуют мое умение… Любой другой режиссер услышит те же аплодисменты. Мои личные рандеву тоже часть моей профессии… Ах, как приятны бескорыстные, теплые человеческие встречи.