Пикассо и его несносная русская жена
Шрифт:
В Париже Франсуаза заболела, и ей потребовалась срочная операция. Когда она вышла из больницы, позвонил Даниэль-Анри Канвейлер и сказал, что Пикассо хочет взять детей на ближайшее воскресенье, что Жаклин Рок не будет - только Пикассо и дети. И Франсуаза ответила, что поедет с ними.
Потом Пикассо и Канвейлер заехали за ними, и они все вместе направились в загородный дом последнего в Сент-Илере.
Во время обеда Пикассо вдруг сказал, что ему очень плохо, что у него сдает сердце. Франсуаза вызвалась оказать ему помощь, но маэстро ответил, что не хочет иметь
Примерно через час Франсуаза поднялась взглянуть на него. Казалось, он готов весьма театрально испустить дух, однако нашел в себе достаточно сил, чтобы злобно прошипеть:
– Ты чудовище, низкая тварь. Видишь, одного твоего присутствия достаточно, чтобы я слег. Если не уберешься с глаз, я умру. Подумать только, чем ты обязана мне!
Поняв его настроение, она кивнула и сказала:
– Ты совершенно прав. Ты был на белом коне, нашел меня валявшейся в сточной канаве, вытащил оттуда и привел в хрустальный замок вести жизнь принцессы.
От этих слов он разозлился еще больше, потом обрушился на мораль среднего класса и буржуазные ценности, бранил родителей Франсуазы за то, что они воспитали ее в праздности.
– Если бы я действительно нашел тебя в канаве, было бы лучше для нас обоих, - сказал он в завершение своей долгой речи.
– Тогда ты была бы всем обязана мне и отдавала бы себе в этом отчет. Будь сейчас старый режим, и будь я королем, я приказал бы бросить твоего отца в тюрьму. Это он во всем виноват.
Франсуаза невольно рассмеялась, заявив, что ей очень смешно слышать, как коммунист [15] мечтает о старом режиме. Потом она напомнила, что будь сейчас старый режим, скорее всего, ее отец отправил бы его в тюрьму за совращение своей единственной дочери в столь юном возрасте.
Пикассо с трудом оперся на локти и сел в постели.
– Не смей смотреть мне в глаза и говорить, что была непорочной.
Но она посмотрела и сказала:
– Все было именно так.
15
Пикассо вступил во Французскую коммунистическую партию в 1944 году.
– И ты не считаешь себя в огромном долгу передо мной?
– раздраженно спросил он.
– Почему же, считаю, - ответила она.
– Ты научил меня очень многому. Но и я дала тебе очень многое за прожитые совместно годы. Во всяком случае, я дала тебе не меньше, чем ты мне, а посему я нахожу свой долг оплаченным с лихвой.
После этих слов Пикассо сдался. Он сказал, что очень плохо себя чувствует и потому не может продолжать спор. И что ему нужно немедленно возвращаться в Париж.
Он пошел вниз по лестнице, бормоча себе под нос:
– Эта женщина вредит моему здоровью . Я не хочу больше ее видеть .
Летом 1954 года Франсуаза Жило отправила Клода с Паломой в сопровождении няни, которая присматривала за ними в Париже, чтобы они пожили с Пикассо, и условилась с девятнадцатилетней Майей, дочерью Марии-Терезы Вальтер, что она тоже будет там и, со своей
стороны, присмотрит за малышами.После этого она вышла замуж за Люка Симона, молодого художника, которого знала еще в ранней юности. Это произошло в начале июля 1954 года.
Узнав об этом, Пикассо разозлился и заявил ей:
– Это чудовищно. Ты думаешь только о себе.
Она ответила, что не только о себе, но ио детях тоже.
– Ты мне стольким обязана, - продолжил он, - ив этом, видимо, заключается твоя благодарность. Что же, могу сказать одно. У любого другого человека окажутся все мои недостатки, но не будет ни одного из моих достоинств. Надеюсь, ты пожалеешь об этом, неблагодарная тварь.
На руке у него были часы, подарок Франсуазы. Он сорвал их и швырнул в
– Твое время больше не мое.
На ней тоже были часы, подаренные им, и она сняла их. Продолжать разговор больше не имело никакого смысла.
После свадьбы Франсуаза и ее муж уехали в Венецию. Она собиралась появиться в Валлорисе лишь в начале сентября.
Пока Франсуаза была в Венеции, Майя регулярно писала ей о детях и жизни в «Калифорнии», новой вилле Пикассо в Каннах.
Фотограф и художник Брассай описывает эту виллу так:
«Вилла Пикассо под названием «Калифорния» мало чем отличается от расположенных по соседству - типичная для Лазурного берега вилла. Вот только сад, который виден за стеной. Дикий, неухоженный, он растет, как ему вздумается, без заботливого присмотра садовника. Тянутся кверху сосны, кипарисы, эвкалипты, мимозы и выше всех - пальмы. Благодаря какой случайности именно эта вилла дала приют Пикассо, питала его вдохновение в течение последних лет и встала в один ряд с «Бато-Лавуар» и Валлорисом. „Хороший вкус" всегда был отвратителен Пикассо, и его выбор может объясняться только полным равнодушием художника к той обстановке, в которой ему предстоит жить. Точно так же когда-то он поручил Канвейлеру перенести его мастерскую с Монмартра на Монпарнас, пока они с Евой, которую он называл „Моя красавица", были в отъезде, а позднее, уехав с Ольгой в Испанию, поручил Розенбергу найти для него квартиру».
А потом она сообщила, что дом Франсуазы на юге дочиста обокрали. Когда та приехала в Валлорис, эта информация полностью подтвердилась: судебный исполнитель рассказал, что практически все вещи Франсуазы исчезли. Более того, исчезли и подаренные ей Пикассо картины и рисунки, и книги, которых у нее было очень много, и даже письма, которые художник Анри Матисс писал ей в течение многих лет. Остались только кровать и несколько стульев, да три ящика каких-то ненужных бумаг, валявшихся на чердаке - туда, видимо, воры не догадались заглянуть .
После возвращения в Париж Франсуаза Жило больше не виделась с Пикассо. Периодически она получала косвенные напоминания о нем: например, весной ей не предложили выставляться в традиционном Парижском салоне. А следующей осенью, через неделю после того, как она вернулась из клиники с новорожденной Орелией на руках, от Даниэля-Анри Канвейлера пришло письмо о расторжении ее контракта с ним.
В воспоминаниях Франсуазы мы находим следующее подведение итогов ее жизни с Пикассо: