Пикник (сборник)

— Вам обязательно надо читать газету?

— Да, я всегда читаю. Зачем же она еще, если ее не читать?

— Такой дивный день, а вам надо зарываться в эти акции, прибыли и тому подобное.

— Что ж, простите. Конечно, если вам это обидно…

— Обидно? При чем тут? Просто я говорю — такой дивный день, а вам надо превращаться в книжного червя, газетного и тому подобное.

— Слово «червь» мне не кажется таким уж лестным. И что это на вас нашло?

— Ничего на меня не «нашло», как вы изволите выражаться.

— Да что с вами? Никогда вы так со мною не разговаривали…

Несколько минут мисс Страттон лежала молча, мрачная и решительная. Наконец она не выдержала и прошептала:

— О Господи!

— Ну скажите, какой в этом смысл? — сказал мистер Флетчер.

— А-а! Читайте лучше свою отвратную газету!

— Действительно.

Мисс Страттон, молча, еле сдерживаясь, уставилась на лиственный шатер в кисточках липового цвета. Только крохотные кусочки неба сквозили за ним битым ярко-синим стеклом.

— Ну что я, по-вашему, должен делать? — спросил мистер Флетчер.

— Делать? Ну, могли бы похвалить мое новое платье. По крайней мере заметить.

— Я заметил. Мне оно нравится.

— Нравится! Мой друг от него прямо обалдел.

— Должен ли я заключить, что вы предпочли бы общество вашего друга?

— Разве я говорю? Просто я говорю… А-а, да ладно.

Потом больше получаса оба не раскрывали рта. Только мисс Страттон, как бы совершенно изнемогая от жары, еще больше расслабила вырез и отерла влажные обнаружившиеся округлости носовым платком.

Наконец мистер Флетчер сказал тусклым, невыразительным, даже ужасным каким-то голосом:

— Мы, кажется, загубили весь вечер.

— Мы! — Мисс Страттон не могла больше этого выдержать и вскочила. — Господи! Мы! Говорите, что называется, за себя!

— Ох! Милая! Вот уж не думал я, что мы дойдем до такого!

— Никакая я вам не «милая»!

К крайнему изумлению мистера Флетчера, мисс Страттон уже шагала прочь.

— Стойте, куда же вы?

— Куда? Как вы думаете — куда? Я иду к своему другу. Запомните. К другу! К другу!

Высоко задрав голову под палящим июльским солнцем, мисс Страттон бросилась прочь через парк.

Прошло почти два месяца, а она ни разу не видела мистера Флетчера в поезде. Не видела она его и в баре, где иной раз задерживалась по вечерам, потягивая херес и надеясь, что каким-то чудом его туда занесет.

Наконец, не в силах больше терпеть, она отправилась на квартиру мистера Флетчера, в его скромное жилище. Взобралась по крутой лестнице, стучала, стучала, звонила, но никто не ответил. Наконец она спустилась, и тут из нижней квартиры вышла женщина и спросила:

— Могу я вам чем-то помочь?

— Мне нужен мистер Флетчер.

— А-а. Мистер Флетчер тут больше не живет.

— Да?

— Он снял квартиру в Лондоне. Сказал, трудно каждый день в поезде ездить.

— Адреса его не знаете?

— Да нет вот. Он ни с того ни с сего сорвался. Все заметили — плохо выглядел. Наверное, лестница была не под силу. Буквально задыхался, мы слышали. Знаете, как все астматики.

— Он разве астматик?

— А то как же. Я уж сколько раз думала — вот умрет. Даже стыдно сказать, а ведь я каждый день некрологи просматриваю. Жутко звучит, сама знаю, да как-то не хочется пропустить.

Мисс Страттон тоже стала просматривать некрологи. Через год примерно она прочитала, что мистер Флетчер, который читал газету вверх тормашками и выражал свои чувства к ней при помощи нехитрых вещей, как акониты, первоцвет, стаканчик хереса, — что мистер Флетчер умер. Сейчас мисс Страттон замужем, муж ее, по фамилии Ролинсон, — оптовый торговец красками, эмульсией, разным таким товаром. Живут они на вилле, обставленной до мельчайшей, последней детали декораторами от фирмы; над садом тоже поработали профессионалы, и он у них аккуратный, не придерешься, вылизанный и скучный.

Ролинсон — человек твердых правил, каждое утро он встает в полседьмого и священнодействует: бреется, подравнивает усы, помадит волосы, умащается кремом, чистит зубы, отманикюривает миндалевидные ногти, чтобы явиться на службу ровнехонько в девять. Каждый день он обедает на службе. Каждый вечер, в девять, он является домой, к бывшей мисс Страттон, которая раскладывает пасьянс, вяжет, или читает, или смотрит телевизор в ожидании ужина. Когда он в отъезде, куда бы он ни уехал, со службы ему звонят Дважды в день и отчитываются во всем до последней подробности. Когда он ужинает в ресторане, он не читает, нет, он изучает меню, тонко и глубоко вникая в каждую букву, как в Священное писание. С бывшей мисс Страттон он обращается корректно, вежливо исключительно так, как надо. Она, он надеется, обеспечена всем, чего может желать. Всем, что только нужно.

Иной раз посреди всей этой налаженности и надежности в голову мисс Страттон лезет мистер Флетчер и разная чепуxa как его эти акониты, примулы, его этот херес; а иной раз, когда она одна, когда муж не видит, она читает газету вверх тормашками.

И тогда только мир не кажется ей перевернутым, и она может наконец в нем что-то понять.

ГОЛОС ЗИМЫ

Мисс Кингсфорд давно привыкла довольствоваться по преимуществу собственным обществом; так и ссориться ей было не с кем.

Маленький белый пансион на верху обрыва смотрел прямо в море, его деревянные балконы облупились от соленого морского воздуха. Многие из постояльцев были старые и слабые, как серые, робкие улитки. Они медленно ползали вверх и вниз по лестницам, вползали и выползали из комнат, застеленных жидкими коврами. У некоторых были собаки, и поскольку внизу в вестибюле висело большое объявление, что «Собак просят вносить на руках», эти «некоторые» больше походили на одряхлевших нянюшек, когда с виноватым видом проносили своих косматых младенцев, иных еще обернув вдобавок теплыми шалями.

По контрасту с ними мисс Кингсфорд, лет пятидесяти, с гордостью чувствовала себя совсем молодой. У нее тоже была собака, маленький серый пудель, которого она обучила глядеть на других собак пренебрежительно, даже насмешливо, так что он вырос в некое собачье подобие сноба. Мисс Кингсфорд, худенькая, аккуратная, миниатюрная и голубоглазая, с кожей гладкой, как поверхность воздушного шара, и сама была похожа на пуделя: волосы всегда завиты и покрашены в палевый цвет. Презрение ее пса к другим собакам было ему внушено ее презрением к другим людям: он чувствовал себя выше в пошлом обществе других животных; так и она держалась в стороне от вульгарных дел всяких улиток и ползучих нянюшек.