Пиковая дама – червонный валет. Том третий
Шрифт:
– Над чем опять гадаешь? – Ферт строго, совсем как тот священник, смотрел на нее.
Мария вздрогнула от неожиданности, но быстро нашлась и повторила вопрос:
– Как ты собираешься попасть в его каюту?
– Это мои проблемы.
– Пусть так. – Она оскорбленно пожала плечами, а сама подумала: «Господь все видит, Господь все знает,
Он вновь внимательно и строго оглядел ее с ног до головы, молча достал из коробки новую папиросу.
– Что-то не так? – Мария неуютно поежилась и бегло осмотрела себя. – Прости, если б я знала, что все так получится… река, пароход, бешеная спешка, кто б мог предположить? Я бы оделась получше.
– Не бери в голову, на это никто не обратит внимания. На тебе и так атлас и золото.
– Самоварное. – Неволина иронично скривила губы.
– Брось, кто об этом догадывается?
– Да такую дешевку сразу видно. Вполглаза…
– Я сказал, хватит! Будешь тут ломать благородную. Остановись в суете. О другом думать надо.
– Может, стоить изменить внешность, Серж? Волосы? У меня есть ножницы…
– Не глупи. Оставь волосы в покое.
– Тебе нравится? – Она нервно и высоко рассмеялась.
– Не будь дурой. Я не слепой. И настройся, в конце концов, на путевый лад. Чем у тебя башка забита? С ума сошла, хочешь опять засыпать нас? Дрянь, бить тебя надо!
Он замахнулся рукой, чтобы дать пощечину, но в это время раздались сразу три пароходных свистка. Ферт быстро щелкнул серебряной крышкой часов и, забыв про Марию, глубокомысленно покачал головой, что-то прикидывая и намечая.
– Будь здесь. Жди моего условного. Похоже, все начинается.
Глава 6
Пароходные гонки на Волге среди капитанов, в прошлом, как правило, опытных лоцманов, были отчасти сродни скачкам. Были здесь и свои любимцы публики, и нешуточные страсти болельщиков,
и риск. Риск подчас был значителен: пароход мог непредвиденно напороться на мель и затонуть, мог взорваться от перегрузки паровой котел, что грозило великим несчастьем, однако неистребимое стремление человека к славе, к наживе, а русского человека еще к бахвальству и к показухе, толкало горячие головы на лихой шаг по принципу: «Если ум не дается, авось заумь поможет».…Появления Ферта на верхней палубе никто не заметил. Народ сгрудился у поручней левого борта и с напряженным вниманием следил за пароходом другой компании.
Алдонин прислушался к людскому граю.
– Эт заварзинское корыто с верхнего плесу. Как есть почтовик. Вишь, на евонной трубе, Петрович, желтушной краской скрещенные медные трубы намулеваны: «Берегись, мол, с путёв, – почта бежить!».
– Ах, трандить его в печенку! Почтарь… А туда же, наперед людёв на ярманку поспеть алчет, зверюга!
– Однако груженый преть. Ишь как просел по самые клубни, ровнехонько по линейку.
– Груженый корабль еле возвышается над водой, пустой – величественно высится над нею, – сказал кто-то в пенсне и, поправляя галстук, скептически заметил: – Вряд ли нашему «Самсону» есть смысл спорить с почтовиком, он хоть и нагруженный, при одной трубе, зато скоростной ход имеет.
– Ну, ну, сказывай, милостивец. Наш Кошелев – капитан донный, чайной ложечкой в заду колупаться не будет. Ему хоть Гришка, хоть Тришка! Я тутось кажду новингацию на евонном «Самсоне» бегаю. Ежели ему попадеть вожжа под хвост… Пару поддаст будь-будь, уж не извольте лимониться, господин хороший.
Между тем почтовый пароход, бело-розовый, с синим поясом на черной трубе и кудрявой надписью над колесами – «Резвый», – выбрался на стрежень и, издав три задиристых свистка, точно вызывая пыхтевшего собрата помериться силами, бойко зачакал лопастями по закипевшей воде.
Конец ознакомительного фрагмента.