Пилигрим: дневники начала конца света
Шрифт:
В конце концов только в лесу приходит эта ностальгия по «большим городам», вроде Парижа, с их мягкими вечерами, мечты о долгих серых путешествиях от мегаполиса к мегаполису, и благодаря первобытной невинности лесного здоровья и покоя забываешь, как все они утомительны… Но я говорю себе: «Будь мудр».
Тортилья определенно удалась. Когда я увидел ее посреди стола среди белоснежных тарелок, над которыми дожидались ужина (и меня)«пилигримы», я пожалел, что над накрытым столом не возвышается бутылка красного вина. Сегодня во время нашего длинного пути я пересказывал Хуанме свою работу о радикальной критике цивилизации, а теперь мне показалось, что цивилизация не так уж и плоха. После нескольких дней, когда скатертью была зеленая
Мария словно прочитала мои мысли о вине, сообщила, что у нее болят мышцы ног, и попросила у Йенса немного виски (сегодня он рассказал, что у него в рюкзаке имеется совсем немного «for the long rainy day» [2] ). Чуть позже и я сообщил, что сейчас принесу ягер [3] , бутылочку которого купил еще в Duty free на случай долгого дождливого дня, и у меня есть два повода ее открыть: во-первых, я – русский; во-вторых, сегодня я начал писать.
2
Для долгого дождливого дня (англ.).
3
J"agermeister (нем.) – алкогольный ликер.
Я разлил ягер на четыре стакана и удивился, что его так мало (бутылочка стоимостью в 2 евро была пуста, напиток едва прикрывал донышко каждого из стаканов). Еще немного, и мы объявили, наконец, долгий дождливый день и разлили виски. Этого все равно недостаточно, чтобы даже едва захмелеть, но сегодняшний вечер, безветренный закат, шпиль древней церкви и квадратный стол с белоснежной посудой определенно требуют жертвоприношения, ритуала, причастия. Я рад, что все происходит именно так. И что эти люди, странные, чужие люди, половину слов которых я не понимаю, внезапно становятся мне братьями и сестрами, напоминая о том, что у нас когда-то были общие прародители.
Все, что я пишу, складывается в одну большую сагу вроде прустовской, с тем отличием, что мои воспоминания зафиксированы на бегу, а не много лет спустя больным в постели.
Я прибыл на остров вчера. На пароме я встретил Марию, чуть полноватую шведку с огромными глазами в больших очках, симпатичную, но странную. Она поразила меня своей откровенностью и прямолинейностью. После пяти минут знакомства я уже знал, что она полнеет по причине потребления антидепрессантов, но это, по ее наблюдениям, не единственный «side effect» [4] . Судя по витринам аптек, в России такие препараты тоже пользуются спросом, но я не встречал никого, кто говорил бы такие вещи в лоб при первом знакомстве. Роберт спросил, взяла ли Мария эти таблетки с собой, и та утвердительно кивнула, после чего сказала, что такие таблетки прописал ей доктор, поставив какой-то диагноз. Помолчав минуту, она добавила, что недавно смотрела документальный фильм, разоблачающий шведских врачей: они связаны с фармацевтическими компаниями и ставят людям ложные диагнозы (а иногда придумывают новые для увеличения продаж), прописывая дорогие таблетки. От таблеток люди полнеют, становятся спокойными и добропорядочными. И немного странными.
4
Побочный эффект (англ.).
Пластиковые окна парома искажали удаляющиеся от нас портовые постройки. Мы удалялись от берега, стабильный интернет становился все слабее. Сидя за пустым столом ресторана, подключившись к розеткам, мы с Робертом стучали
по клавишам, пока сигнал не пропал вовсе. За окном сияло солнце, отраженное в тысячах маленьких волн. Роберт спросил (воспользовавшись тем, что Мария вышла), заметил ли я, что она как будто пропускала части беседы, как будто не понимала часть того, что мы говорим.– Может быть, плохой английский? – предположил он.
– Нет, я думаю, это тоже «side effect», – заключил я, хотя не мог бы привести ни одного довода в пользу этого заключения. – Скажи, правда ли, что по Швеции недавно прокатилась суицидная волна среди молодежи?
– Я бы не сказал, что была какая-то «волна», – Роберт оторвал взгляд от макбука и посмотрел на меня, – но самоубийств действительно много.
– А правда ли то, что она рассказала: если человек на улице Швеции начинает кричать на кого-то, его считают сумасшедшим или сдают в дурку?
– Ну… – начал Роберт, поколебавшись, – сложно сказать, не зная, о какой именно ситуации она вела речь. Но, в общем, да, шведы любят спокойствие и любыми способами избегают конфликтов. В Италии люди на улице могут орать друг на друга часами. В Швеции это считается ненормальным, все должны вести себя прилично.
Вот это настоящее безумие. Неудивительно, что они плохо заканчивают или полнеют. И становятся немного странными.
На палубе было солнечно и ветрено. Мое тело не могло понять, жарко ли из-за солнца или холодно из-за ветра. Молодежь разлеглась на палубе, положив головы друг на друга. Я рассказывал Марии, что курю только в компании курящих людей: «I am a social smoker» [5] . Это хороший повод для того, чтобы «стрелять» у людей сигареты. Дома я это делаю без зазрения совести, но здесь я чувствую, что это ненормально, так что приходится искать поводы. Впрочем, без лишнего хвастовства могу сказать, что в этом я настоящий мастер.
5
Я социальный курильщик (англ.).
– Думаю, что это правда, насчет таблеток и докторов. То есть я не знаю, как это в Швеции, но так, похоже, везде… – вернулся я к прошлой теме – И, главное, что эти таблетки не помогают. Депрессия возникает не из-за отсутствия таблеток, а из-за неправильных условий и установок в жизни. Тело напоминает о том, кто ты, и что пора что-то менять.
– Да, точно, – соглашается Мария, затягиваясь. – Нужно менять условия жизни.
– И, знаешь, мне кажется, – продолжил я, – что в походе тебе не нужны таблетки. Можешь их выбросить.
– Да, думаешь, я могу их выбросить? – Ей явно нравилась эта идея, и она, похоже, сама об этом думала, но все-таки не решалась…
Сойдя с парома, Мария села в грузовик Роберта, заняв мое место, а для меня с того же грузовика сняли велосипед. Но его кодовый замок не поддавался, и Роберт долго не мог понять, в чем дело, а потом ругался по телефону: «Когда живешь в сообществе, ни в коем случае нельзя менять кодовые замки на велосипедах. Когда один велосипед используют 20 человек, это вызывает много проблем».
Я рад, что Мария решила поехать в машине. Она спрашивала меня, «не будет ли мне одиноко на велосипеде», а я не знал, как помочь ей расслабиться и объяснить, что с велосипедом я буду счастлив в любом случае… и что одному мне все-таки спокойней. Я доверяю людям, но ехать на велосипедах впервые по незнакомому острову, не зная точной дороги, со шведкой на антидепрессантах – это слишком. На подъеме грузовик Роберта проносится мимо, сигналя, и Роберт машет рукой. Я снова один. Один я спокоен, уверен и окрылен. Велосипед несется, как птица. Бетонные велодорожки удивительно хороши. Спуск, подъем, тоннель, поворот. Береговая линия – отличный ориентир, потеряться невозможно. Но как найти их экосообщество? Здесь каждый двор выглядит как экопоселение…
«Suderbys». Это похоже. Поворачиваю, вижу шведские флаги, стриженый газон, особнячки в классическом стиле и ровный асфальт. Никого нет. Это гольф-клуб? Разворачиваюсь и еду дальше. Вскоре вижу геокупол. Ветряк. Название поселения, составленное на стене дома из сухих древесных корней. Сюдербин. Я на месте.
Сюдербин выделяется среди старомодных готландских деревенек, как поселение пришельцев, прилетевших на другую планету вместе со своими зелеными технологиями. И в каком-то смысле так оно и есть. Первым пришельцем был Роберт, неугомонный путешественник, американец, которого я встретил сначала в России, потом в Германии и вот впервые оказался у него дома, в экопоселении на острове, окруженном Балтийским морем. Как его занесло сюда?