Пилигримы

– Ты уверен, что Раймунд де Пуатье мертв? – холодно спросил Лоррен.

– Я не сомневался, дорогой Симон, что ты не поверишь мне на слово, а потому на всякий случай прихватил с собой доказательства, снимающие всякие подозрения на мой счет.

Шевалье кивнул сержантам, стоявшим чуть в стороне, и те развернули перед ошеломленным бароном покрывало из парчи. Барон, слывший жестоким человеком, в этот раз не выдержал и отшатнулся, чем, кажется, позабавил Лаваля.

– Мой хороший знакомый, бек Ширкух, лично отрубил голову несчастному Раймунду. Однако эмир Нуреддин не пожелал принять из рук курда этот подарок, и разочарованный бек продал никому не нужную голову моим людям. Что же касается баронов де Вилье и де Русильона, то, по моим сведениям, они пали на поле битвы. Впрочем, ты наверняка об этом знаешь, Симон. У тебя ведь есть свои люди в Антиохии.

– Можешь забирать золото, Герхард, – спокойно отозвался Лоррен, поворачиваясь к выходу.

– А что делать с головой Раймунда?

– Похорони ее на местном кладбище. Этот человек мне не нужен ни живой, ни мертвый.

Барон де Лоррен покинул тихий городок столь же стремительно, как и прибыл в него. Маркиз фон Вальхайм подождал, пока осядет пыль, поднятая нурманами, а потом обернулся к торжествующему Лавалю:

– Честно говоря, я до последнего момента не верил, что он сдержит слово.

– Дорогой мой Одоакр, – с усмешкой отозвался Герхард, – я поверю в честность Симона только тогда, когда нанятые нами галеры отчалят от пристани Латтакии. Кстати, Вальтер с тобой?

– Со мной, – пожал плечами маркиз. – А почему ты так привязан к этому мальчишке?

– Он хорошего рода, хотя и беден. Я намерен женить Валенсберга на своей дочери, что укрепит не только ее, но и мое положение.

– Ты собираешься обосноваться в Европе?

– С твоей помощью, благородный Одоакр, – улыбнулся Герхард. – Я настоятельно советую тебе отпустить рукоять меча, иначе у тебя задеревенеют пальцы. Ты мне нужен, маркиз фон Вальхайм, а потому можешь спать спокойно во время нашего долгого пути.

– Спокойно я засну только в своем замке, шевалье де Лаваль, – вздохнул Одоакр. – И, тем не менее, я говорю тебе спасибо за добрые слова.

Филиппа насторожила легкость, с которой ему удалось обосноваться в Антиохии. Барон де Лоррен увел своих людей от стен города с такой поспешностью, словно испугался грозных слов, прозвучавших из приворотной башни. Благородный Симон не мог не понимать, что промедление для него смерти подобно, ибо на помощь графини Констанции должны были подойти рыцари из Иерусалима и Триполи.

– Он просто понял, что опоздал, – высказал свое мнение Драган фон Рюстов, недовольно глядя на Филиппа. – Его рыцари очень скоро разбегутся по своим замкам, и тогда мы сможем взять барона голыми руками.

– Нет, благородные шевалье, Лоррен слишком хитер, чтобы так глупо промахнуться. Наверняка у него остались в городе сторонники, готовые открыть ему ворота Антиохии.

– А почему они до сих пор их не открыли? – рассердился Гвидо де Раш-Русильон, ставший при несчастливых обстоятельствах сразу и бароном и коннетаблем графства.

– Потому что у Лоррена пока мало сил для того, чтобы удержать Антиохию. Симон не настолько глуп, чтобы бросаться в схватку за власть, не заручившись серьезной поддержкой.

– По-моему, ты не прав, Филипп, – поморщился Драган. – Нурманы просто струсили и именно поэтому поворотили коней.

– Нет, – покачал головой шевалье де Руси. – Они не трусы – они предатели. Нурманы подставили графа Раймунда под удар Нуреддина и теперь надеются воспользоваться плодами своей подлости.

Спор, разгоревшийся во дворце благородной Констанции, разрешил своим появлением Глеб де Гаст, уже успевший узнать по дороге из порта Святого Симеона до города, о несчастье, постигшем Антиохийское графство. Боярин был чем-то сильно взволнован, но прежде чем заговорить обвел взглядом людей, окружавших Филиппа. Видимо, пытался определить, кто уцелел в отгремевшей битве.

– Мы потеряли две тысячи шевалье и три тысячи сержантов, – вздохнул Драган. – И среди павших – коннетабль де Русильон и мой младший сын Базиль, так и не успевший стать рыцарем.

– Я скорблю вместе с вами, – произнес дрогнувшим голосом Глеб. – Но боюсь, что испытания Антиохии на этом не закончились. Мы обогнали сицилийский флот, насчитывающий сто галер, по меньшей мере.

– Значит, нурманов станет больше на пять-семь тысяч, – быстро подсчитал Филипп. – Когда галеры достигнут берега?

– Сегодня ночью они войдут в бухту Святого Симеона.

Времени для размышлений практически не осталось, это понял не только Драган фон Рюстов, но и Гвидо де Раш-Русильон, никогда не упускавший случая затеять спор с родным дядькой.

– Я оставляю тебе пикинеров, Драган, их более тысячи. Среди туркополов тоже немало преданных людей. Попытайся удержать хотя бы цитадель, если у тебя не хватить сил, чтобы защитить город.

– Сделаю все, что смогу, – хмуро отозвался барон фон Рюстов. – И туркополы, и пикинеры могут дрогнуть сердцем, когда к Антиохии подойдут сицилийцы. Армяне и сирийцы храбро сражались против мусульман, но до наших споров и раздоров им нет дела. Так же как и городским обывателям.

– Я знаю, Драган, – печально вздохнул Филипп. – Но все-таки надеюсь.

Среди уцелевших в битве антиохийских шевалье и сержантов было немало раненых, а потому Филиппу удалось посадить в седло, чуть более тысячи боеспособных людей, включая две сотни арбалетчиков.

– Если Лоррен двинет к бухте своих нурманов, то нам придется худо, – не удержался от замечания Гвидо.

– Выбирать не приходится, – сухо бросил Филипп. – Надо остановить сицилийцев.

До гавани Святого Симеона, служившей Антиохии надежным портом, отряд Филиппа добрался еще дотемна. У пристани стояло более полусотни торговых и множество рыбацких судов, среди которых Олекса Хабар без труда отыскал коч Глеба Гаста. Венцелин де Раш-Гийом и Луи де Лузарш встретили шевалье у телег, груженных под завязку. Филипп первым спрыгнул с седла, но вместо приветствия строго спросил у молодых шевалье:

– Здесь все?

– Остальные заряды пришли в негодность, – пожал плечами Луи.

– А что они прячут под дерюгами? – шепотом спросил Олекса Хабар у Глеба.

– Греческий огонь, – так же тихо отозвался Гаст. – Запасы эти сделал еще мой брат Базиль, во время войны с византийцами.

О греческом огне Хабар только слышал, но видеть его в действии, боярину не привелось. И слава Богу, конечно. Говорили, что огонь этот горит даже в воде, во что недоверчивый новгородец не очень верил.

– Горит, – мрачно кивнул Аршамбо де Сен-Валье. – Вот только у нас нет флота.

– А это что? – кивнул на стоящие у пристани галеры Алекса.

– Так ведь они торговые? – удивился юноша.

– Тем хуже для их хозяев, – вздохнул Хабар. – Будем надеяться, что благородный Филипп возместит им понесенные убытки.

Однако хозяева и кормчие галер в великодушие владетеля Ульбаша почему-то не поверили. Благородным шевалье пришлось силой выметать их с палуб и настилов, дабы избежать ненужных жертв. Иные готовы были умереть на собственном судне, только бы сохранить свое едва ли не единственное богатство.