Пилот на войне
Шрифт:
— Мне делать нечего, лейтенант, как по распределителям из-за каждого жмура шастать? — Смотритель сильно растянул «е» в словах «мне делать нечего, лейтенант», отчего получилось особенно гадко. — Хочешь читать, садись в зале и наслаждайся! Или вали, у меня тут дел по горло!
Он ткнул пальцем мне за спину, где стояли столы и кресла. И попытался отнять книгу. Меня как ошпарило.
«Из-за каждого жмура», — я взбеленился. Вырвал глянцевый том из руки и прошипел:
— А ну, смир-р-рна! Ты чего, служба тыла, совсем нюх утратил?!
— Эй, ты чего?.. — Он попятился.
— Я
— Ну-ка, повтори: «Мне делать нечего, кроме как из-за каждого жмура по распределителям шастать»! Повтори, не стесняйся! — Ствол в живот — это вовсе не голова, но тоже внушает.
— Да я… да я… казенное имущество, — заблеял библиотекарь.
— Будешь шастать, гад! За каждым! Понял, или повторить?
Позже я узнал, что сей воин…
Короче, во время боя за Глетчерный, когда клонские егеря перли на капонир, сержант занял место убитого оператора счетверенного пулемета в бронеколпаке и отстреливался до последнего цинка. Его пришлось силой уволакивать с боевого поста, когда патроны закончились. Рука на гашетке не расцеплялась.
И стало мне до ужаса стыдно. До поджимания пальцев в ботинках. А я тоже хорош, пистолетом козырнул — красавец, нечего сказать! Из-за сраной, прости Господи, книжки!
Хорошо еще я не начал хвастаться подвигом в узком кругу.
Но нельзя же и хамить так! Старшему по званию!
Вот жизнь, а?!
В общем, валялся я с боевым трофеем и вникал в хитросплетения судьбы пилота Митянина, когда раздалось шипение и дверь отъехала в сторону, обнажив коридор и фигуру капитана первого ранга Бердника.
— Григорий Алексеевич! — Я вскочил и вытянулся. — Товарищ командир авиакрыла, лейтенант Румянцев для дальнейшего прохождения прибыл!
Пилотку на голову, ладонь к пилотке. Мысль вертится вокруг мятой формы номер два — повседневной.
Бердник был в полном одиночестве, совершенно без сопровождения. Он обошел меня полукругом, оглядел и даже вроде как понюхал.
— При-и-ибыл. Ага-а-а… И куда вас носило до пятого мая, сокол?
— Не могу знать! — пролаял я и тут же поправился: — То есть не могу… э-э-э… сказать!
— Нет, ну вы поглядите! — Бердник аж руками развел. — Он не может знать, где его носило! А комкрыла, его, между прочим, ведущий, целый капитан первого ранга, понимаешь, тут за него в одиночку вкалывает, как папа Карло с Буратиной!
— Товарищ капитан… — но меня моментально оборвали.
— Ка-а-ак же ты мне надоел, Румянцев, со своим ГАБ, со своими секретами, со своей нестандартной биографией! Это, значит, в любую секунду у меня могут отобрать хорошего боевого пилота, на которого я рассчитываю, который, между прочим, должен прикрывать мою задницу! Ничего при этом не объясняя!
— Виноват, товарищ каперанг! — «Смирно», кажется, превратилось в «каменно».
— Если бы ты был виноват, я бы тебя наказал, Румянцев!
А ты не виноват. Надо полагать, важное для Родины задание выполнял! С неизменным геройством!Я сделал глупое лицо и наконец убрал руку от пилотки (все это время я продолжал отдавать честь).
— Ну что, Андрей Константинович, поздравляю. Геройство твое оценили. — Командир упер руки в боки и снова оглядел меня, покачивая головой из стороны в сторону.
— Служу России!
— Это понятно, что России, — тут Бердник залез в нагрудный карман и достал какой-то пакетик. Потом исследовал карман брюк, и на свет божий появилась коробочка. — Так, «смирно» ты и так стоишь… Короче говоря, только что из штаба прислали. Лейтенант Румянцев!
— Я!
— За отвагу и мастерство в бою, проявленные при обороне космодрома Глетчерный! За подтвержденное уничтожение двух единиц бронетехники и четырех флуггеров врага! Вам присваивается орден Славы третьей степени! Носите с гордостью!
Мама дорогая! Я аж вспотел, а палуба закачалась под ногами, пока командир сноровисто снаряжал мою грудь серебряной звездой на георгиевской ленте.
Тяжела была та звездочка!
Сколько в ней слито!
Какая же смысловая концентрация в этом серебряном значке! К полу клонит!
Но это был еще не конец.
— Снять погоны!
Я снял.
Из пакетика появились две звездочки, каждая из которых устроилась поверх просвета в компанию к двум имеющимся! Бердник ловко пристегнул мои крылатые погоны на место.
— Вам присваивается внеочередное звание старшего лейтенанта Военно-Космических Сил Российской Директории!
И вот тут я закричал:
— Ура! Ур-р-ра!
А совсем не «Служу России», как полагалось. Уж очень все вышло неожиданно.
Умеет огорошить отец-командир. А товарищ Иванов умеет не забывать. (Я был уверен, что нынешние звезды нашли меня так быстро благодаря спецуполномоченному СО.)
Хорошо это или плохо?
Бог его разберет.
— Ну-ну, Румянцев! Смотри не лопни! — Бердник увесисто хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног. — Сегодня с тебя причитается, сам понимаешь. Звезды обмыть надо, традиция такая!
— А можно? — спросил я.
— Сегодня — можно, — ответил каперанг. — Потому что завтра в 12.00 мы перебазируемся на «Дзуйхо».
В сотый раз скажу: детоксин важнее холодного термоядерного синтеза, разработки единой теории поля, открытия X-матрицы и детонации люксогена с выделением пространства дробной размерности.
Мы обмыли.
Согласно традиции я метнулся на камбуз и раздобыл там спиртяги, отвратительной настолько, что похмелье набрасывалось при одном лишь взгляде на сей раствор. А мы это пили. Особенно я. Три стакана, за каждую звезду по дозе.
И никаких последствий утром. Волшебная вещь — детоксин!
Утро.
В полдень, как грозил Бердник, мы двинулись к флуггерам, стартовали, чтобы сесть на борт родного «Дзуйхо», который и в лучшие-то годы непонятно как летал, а теперь, после всех жизненных передряг, которые принесла война, и подавно.