Пиноктико
Шрифт:
Впрочем, я недавно читал, что бидермейерский стиль был как раз революционно простым, кто бы мог подумать…
Ну, всё относительно… Кроме того, Ахима оправдывает то, что он был кочевник, воздушный гимнаст, фрик, трикстер…
А теперь ещё и то, что его и вовсе не было… Однако покупать другую мебель, другие люстры, торшеры, коврики…
У меня пока что не было на всё это какого-то драйва, и, таким образом, я жил в квартире, где каждая вещь напоминала мне об отце… А также и о его подружках, об этих моих мимолётных мамочках…
Не говоря уже о фотографиях
Я ловлю себя на том, что мне не хочется писать дальше… То есть писать о том, что было дальше, зачем мне об этом писать… То, о чём не пишешь, того и не было… Зачем же мне своими руками…
Вспомню-ка я лучше — чуть не забыл — ещё одну встречу с несравненной миссис Воронофф…
Было это так: в один из полудней-полуночей (я жил при закрытых жалюзи и не всегда знал, что снаружи) раздался звонок на мобильный, хотя мне казалось, что мобильный я как раз выключил…
— Вы мне так и не перезвонили, — сказал женский голос по-английски, — что нечестно с вашей стороны и как-то не по-немецки, знаете ли…
— Я думал, что вам позвонил мой шеф, — сказал я.
— Ну да, а он думал, что мне позвонили вы… Ладно, всё это в прошлом. Я звоню вам по другому поводу.
Я не знаю, почему я принял её предложение. Моё одиночество в те дни было, скорее, желанным уединением — я просто отлёживался, как это часто бывает со мной…
Дженни гостила у родителей — как-то долго, но что с того, она до этого очень давно у них не была, — так я думал и периодически уже начинал набирать чей-то номер, но каждый раз давал отбой, чувствуя, что в данный момент мне никто не нужен — из людей…
Госпожа Воронофф же была представительницей какого-то другого рода, дело не в национальности, возрасте, мехах…
Или, если угодно, дело во всём этом вместе взятом, но только всё равно — хоть убейте — я не воспринимал это существо как человека… И наверное, именно поэтому согласился с ней встретиться…
— Что находится в ваших сундуках, госпожа Воронофф? — спросил я, когда мы чокнулись бокалами с коньяком.
— В каких сундуках? — удивилась она.
— Простите, в контейнерах… Ну тех, что плавают по всему свету…
— Ах, вы об этом, — облегчённо вздохнула она. — А я уж было подумала, что вы про тот самый сундук, в котором семейные реликвии… А в контейнерах, ну что в контейнерах, что там может находиться? Бомбы, конечно! Чиерз, мой друг…
Подруга моей бывшей подруги когда-то рассказывала, как она вывезла из Амстердама целый ворох таблеток, марок, пакетиков с травой и грибочками…
На вопрос полицейского в Мюнхенском аэропорту, что там у неё, в сумке, она сказала: «Наркотики и взрывчатка!», после чего полицейский покрутил баварский ус, заулыбался и махнул рукой: проходи, мол, милая, проходи…
— А зачем? — спросил я. — Зачем вам столько бомб, по всему свету? Вы хотите взорвать этот мир?
— Не совсем, мой друг, не совсем… Я хочу только сдвинуть его ось. Всего на каких-то полсантиметра… Зачем? После этого наступит… Рай!
— Могу себе представить… Нас затопит или, наоборот,
всё испарится, белковой жизни не будет…— Ну так и чем плохо?
Я чуть было не поддался на её розыгрыш, но, глянув неожиданно прямо в глаза, понял, что всё это — русская шутка, от начала и до конца, а в контейнерах на самом деле…
Водка, икра, меха или что там полагается сплавлять русской купчихе…
После этого наш диалог приобрёл характер такого… Маппет-шоу с психиатрическим акцентом, я бы сказал… Попробую его воспроизвести, хотя бы и приблизительно…
— К тому же это только одна из гипотез… А я больше склонна верить в другую, согласно которой мы тогда все вместе — sic! — перескочим в параллельный мир… Вы помните, за что на самом деле сожгли Джордано Бруно? Его сожгли за то, что он хотел выдать множественность миров! Потому что если бы все узнали то, что узнал Бруно… Что в любой момент, понимаете, в любой момент каждый может оказаться в параллельном мире… Вы меня слышите?
Слушая её, я ел свой горячий шоколад — фирменное блюдо «Четырёх времён года», правда, в моей чашке он уже совсем остыл… В холле было довольно сумрачно, лампы горели вполнакала, сквозь витражный купол над нами, казалось, просвечивал новый день…
На самом деле там, вверху, за гигантским цветным колпаком, под которым мы сидели, были электрические лампы, но мне вдруг показалось, что там небо, и, значит, снаружи наступил новый день…
Я бы не удивился, если бы так и оказалось, когда я взглянул на часы…
Но на часах я увидел цифры: «22».
— Детское время, — заметила госпожа Воронофф.
Её английский муж-модель спал в номере или, во всяком случае, там находился, а ей, стало быть, захотелось побеседовать с другим молодым человеком…
Может быть, её муж и правда полный дебил, больший даже, чем я, и Вере просто не хватает общения в нашем сонном городе… Неужели ей на самом деле семьдесят лет? — думал я, а она тем временем продолжала вещать:
— …а что вы скажете о теории суперструны, мой друг?
— По-моему, её уже похоронили, нет?
— Вы заблуждаетесь. Эта струна проходит сквозь земную ось… Я просто хочу попробовать на ней поиграть — почему бы и нет? Вы думаете, что я сумасшедшая? Ну признайтесь? — и она игриво засмеялась…
— Ну что вы, миссис Воронофф… Вы даже не представляете, как я вас понимаю. У меня сейчас было такое выражение на лице — вы его, наверное, подметили — просто потому, что в глубине души у меня шевельнулось подозрение…
Я замолчал и уставился миссис Воронофф прямо в глаза.
— Какое? Ну не томите!
— Не вы ли виновны в гибели моего отца?
— Да вы что? Я не имела чести знать вашего батюшку…
— Во-первых, вы могли его знать — его многие знали, во всём мире… Просто вы не знаете, что я его сын… Впрочем, я это тоже не знаю со стопроцентной гарантией…
— Понимаю, — кивнула Вера…
— Но и это не обязательно было вам знать, чтобы его убить…
— Объясните поподробнее, я что-то вас не догоняю, мой друг, возраст, знаете ли, берёт своё…