Пионер. Назад в СССР

Взгляд у тетки просто был такой, будто она сильно желает засунуть микрофон Никите в место, для этого не очень подходящее. По его же вине она матом в микрофон выругалась.

— Никита Алексеевич — наш худрук. Типа того. Дискотеки все на нем. Если что, можно медляк попросить в нужный момент. Мероприятия ведет, которые творческие. Он, вообще, здорово играет на баяне. Да и так… Нормальный. Свойский. — Со знанием дела пояснил Толстяк. Вася стоял справа от меня, с красным лицом и потными висками. Верхняя пуговица рубашки врезалась ему прямо в шею. — Вот этот маленького роста –директор лагеря,Ужасный Урфин.

Я покосился на Мишина. Что за странное имя? Нет, на первый взгляд, конечно, прекрасного в этом директоре точно ничего нет. Но я так понимаю, речь не только о физиономии и перекошенном плече.

— Да он все время разные жёсткие наказания придумывает, — Пояснил Вася в ответ на мой удивлённый взгляд, — Если попадёшься и донесут Урфину, все, считай смена до последнего дня испорчена. Это — залёт, пацан. Рядом с Урфином — Элеонора. Она главная по воспитательной работе. Старший воспитатель. Третий — Валерий Максимович. Он — старший пионервожатый. Сейчас они речь будут толкать. Как рады снова всех видеть. Ну, и в таком духе. Потом — флаг. А уж после этого будет праздничное мероприятие. И ужин… Обычно в честь открытия вкусные булочки дают.

Вася облизнулся и тяжело вздохнул. Еда по-прежнему волновала его сильнее остального.

— Кстати, про попадёшься…– Я подвинулся ближе и немного наклонился к Толстяку. — Ты говорил, вы в том году сбегали из лагеря?

— Ага. Сбегали…– Мишин снова тяжело вздохнул, но теперь явно по другому поводу, и грустно замолчал.

— Сбегали. Только, благодаря Ваське, нас очень быстро отучили бегать. — Вместо товарища продолжил Ряскин. Он стоял по другую сторону, слева, и прекрасно наш разговор слышал.– Хорошо все было. Два заезда жили прекрасно. Там, за последним корпусом, часть ограды деревянная. Мы одну доску в заборе отковыряли. Гвозди вытащили…

Антон посмотрел на Васю, а потом уточнил.

— Сначала одну. Нам нормально было, но пришлось еще две ломать из-за Мишина. Не пролазил он. Так представь, мы и по ночам сбегали. И днем. Как начинаются всякие мероприятия, то пионербол, то субботник, руки в ноги и валим. Тут километра два пройти и все, море. Поселок опять же. Здорово было. Но потом у нас Василий отличился.

— Слушай, я не виноват. Это все — кино про шпионов. Понял? — Толстяк тут же вспылил, в ответ на обвинения Ряскина.

— Это все, Вася, твой тупой мозг. Понял? — Парировал ему Антон.

— Так а что случилось? — Я вертел головой, то направо, то налево, смотря, кто говорил из этих двоих.

Вообще, тема самовольного побега из лагеря меня интересовала сильно. Пока ещё не знаю, как распорядится возможностью покинуть территорию данного места, но она, эта возможность, точно нужна.

— Ааа…Ды у нас Васька решил героем Советского Союза стать. — Ряскин снова бросил в сторону Мишина раздраженный взгляд, — Однажды ночью мы, как обычно, сбежали на море. Купаться. Профессионально уже все делали. Без следов. Опыт к тому времени у нас накопился ого-го. Дождались, пока все уснут, обошли посты и вожатские патрули. Как в фильмах. Наша спецгруппа вышла к отдаленному пляжу. А та-а-а-а-м…

Ряскин замолчал, выдерживая паузу.

— Вот че ты, Тоха…– Мишин насупился. — Да, на берегу в темноте суетилось несколько подозрительных личностей. В море у берега покачивалась резиновая лодка. А около нее из воды торчал явный аквалангист. Что я должен был подумать? Решил, точно шпионы. Или диверсанты. Ночь, тем более. А что еще думать? Рыбаки новый способ рыбой ловли придумали? В акваланге нырять и руками ловить? Только вечером кино показывали, как вражеские агенты к нашим военным пробрались.

— Ага. Сам подумал и нас настрополил. Бегите, говорит, скорее. Надо сообщить, куда требуется. Нам, говорит, грамоту дадут или вообще, звезду героя. За помощь в поимке опасных элементов. — Ряскин усмехнулся.

— Да вы сами неслись наперегонки. Всем звезду хотелось. Нашли крайнего. Ага…– Толстяк упорно вины признавать не хотел.

— И вот прикинь, Вася наш, самый смелый, остался наблюдать за шпионским кублом. Наверное, не только звезду уже представлял, но и как про его подвиг кино снимут. Мы побежали искать телефон. Ближайший телефон был в сторожке лодочной станции. К нашему счастью, у сторожа уже часа три, как кончилось горючее, и он к своему неудовольствию начал трезветь. Выслушал объяснения, обозвал нас Павликами Морозовыми, но ситуацию в целом понял. Позвонил в милицию и сообщил, что прямо неподалеку от его сторожки высадился немецко-фашистский десант. Тоже, наверное, звезду хотел.

— И что? — Я с интересом внимательно слушал Ряскина. Меня не столько волновали подробности той истории, сколько описание места, находившегося неподалеку. Получается, рядом — достаточно большой поселок. Если есть лодочная станция и телефонная связь.

— Надо отдать должное нашей доблестной милиции. Легкая кавалерия прибыла почти сразу. Со стороны пляжа, грозно шурша галькой, выскочила пара УАЗиков. Это приехали две собаки с милиционерами. А со стороны морского горизонта вынырнул целый катер.

— Да это понятно. С диверсантами что? — Я толкнул Ряскина плечом. — Ты ближе к делу. Какая связь между ними ними и лагерным забором?

— Ааааа… Диверсанты, да…Морские биологи из Академии наук СССР, это были. Которые совершенно законно проводили исследования, причем в сопровождении сотрудника КГБ, опять же СССР. Граница недалеко ведь. Они, конечно, были несколько смущены таким вниманием к своим персонам. А ночью лазили с аквалангом, чтоб посмотреть какой-то важный элемент подводной жизни. Не понял, если честно. Представь, как все были благодарны нам. Особенно милиционеры. Хорошо, вертолет не подняли… Из чувства благодарности до лагеря провожали лично. А уж Урфин, тот вообще от восторга не знал, что в первую очередь делать. Выгнать нас с позором или просто придушить. Представь, у него из лагеря ночью дети на море ходят. А вернулись эти дети в сопровождении милиции и одного сотрудника Комитета Государственной Безопасности. Вот Урфин, конечно, больше всех был счастлив.

— Ребята. Ну-ка прекратите разговоры. — Рядом с нами совершенно незаметно появилась Елена Сергеевна. — Торжественная линейка началась. А вы болтаете.

Ряскин с Толстяком сразу замолчали, уставившись на директора лагеря и Элеонору, которая действительно говорила какие-то пафосные фразы о дружбе, о пионерии, о том, сколь важно быть преданным делу. Короче, фигню. Я наоборот, уставился на Елену Сергеевну. Из-за жары ее волосы немного были влажными. На виски упало несколько вьющихся прядей. Все-таки выглядит она на сто баллов. Это факт.

— Ванечкин, ты чего? — Елена Сергеевна мой взгляд, конечно, заметила.

Сложно не заметить, когда на тебя пялятся совершенно наглым образом. Тем более, я рассматривал вожатую не как пионер Петя, четырнадцати лет. Ни хрена. Я взглядом обвел все контуры ее тела. Все выпуклости и впуклости. Картина очень приятная, между прочим.

— Ничего. Просто. — Я отвернулся, но мысленно снова передал привет тому умнику, который написал чертову книгу. По чьей вине меня занесло в это время и в это тело.