Пионеры Вселенной
Шрифт:
Кибальчич сидел неподвижно. Он любил летние петербургские вечера и белые ночи. В их торжественной тишине хорошо думалось и мечталось…
В центре, где он жил, было людно и суетливо. На улице попадались навстречу одни и те же гуляющие: отставные чиновники и военные, отошедшие от дел, старые холостяки и просто бездельники, не знавшие, как и где убить время. Иные уже так примелькались, что казались знакомыми и порой хватались за шляпы, чтоб раскланяться. И хотя сейчас многие из гуляющих выехали за город, оставшиеся искали собеседников, пытались познакомиться, разговориться.
Кибальчич,
«Я напишу статью. И пожалуй, напишу неплохо. Но что она может дать народу? Какую принесет пользу? Ее прочтут и поймут очень немногие. Сотни, ну, может быть, тысячи людей. А нам нужно поднимать миллионы! В «Программе» сказано: «Главная задача партии в народе – подготовить его содействие перевороту и возможность успешной борьбы на выборах после переворота».
Чтобы поднять миллионы, нужно быть с ними, жить их интересами, знать их души. Желябов в этом отношении мудрее всех. Он вышел из народа и опирается на народ. Живет его жизнью. И сейчас он уехал на Волгу, чтоб там создать и укрепить отделения «Народной воли». Он всегда с народом. Народ – его стихия! Я верю: за ним могут пойти тысячи… Но Желябов один! Похожих на него – единицы. А их, Желябовых, нам нужны многие тысячи – только тогда мы сможем поднять народ и свершить переворот…»
Перед глазами, кружась, медленно пролетел зеленый листик и упал в воду. Кибальчич поднял глаза. За парапетом, улыбаясь ему, стояла Лиза. Грудь ее вздымалась от волнения, и на ней золотом отсвечивала пышная коса.
– Лиза! Как же вы оказались здесь?
– Увидела вас и сошла с лодки… Была на именинах у сестры.
Кибальчич быстро поднялся, пожал протянутую руку:
– Спасибо! Я очень рад… Но как же вас отпустили? А Сергей?
– Его не было… А я просто сбежала…
– Помню, тогда, зимой, вы поступили так же решительно… Помните?
– Разве это можно забыть?..
Кибальчич взглянул на ее нежное, зарумянившееся лицо с серыми задорными глазами, в которых светилась любовь, тихо сказал:
– А вы все такая же, Лиза…
«Какой же мне быть в двадцать лет, когда сердце полно любовью?» – подумала Лиза, но лишь вздохнула и потупилась. Кибальчич понял ее смущение. Оба молча глядели на необъятную ширь Невы, на подернутые дымкой дворцы на другом берегу.
– Мне было очень обидно тогда, зимой, на сходке. Пришли к самому концу, и нам не удалось услышать, как говорил Захар.
– Да, об этом стоит пожалеть… Он, когда говорит, преображается. Я всегда восхищаюсь им. Но как-нибудь я вас приглашу.
– А вы будете выступать?
– Я? – удивился Кибальчич. – Ну нет, Лиза, я не умею. Для этого нужен особый дар.
– А я уверена – вы можете! Я сразу это почувствовала. С первой встречи.
– Увы! – улыбнулся Кибальчич. – Вы ошибаетесь, Лиза. Я не оратор, и вообще – я играю весьма и весьма скромную роль.
– Нет, нет, не говорите, – запротестовала Лиза. – Я не хочу, чтоб вы так говорили.
– Почему?
– Потому что
вы совсем не такой… Я знаю. Вот скажите лучше, если б для партии, для народа было нужно, вы бы прыгнули в Неву?– Право, не знаю, – смущенно улыбнулся Кибальчич.
– А я знаю – вы бы обязательно прыгнули. И я бы прыгнула, хотя совсем не умею плавать. А вот Сережа бы не прыгнул.
– Почему?
– Он не такой. Он очень славный, очень хороший, и я люблю его… как брата, но он не способен на подвиг. Он создан для тихой жизни.
– Но ведь вы же его невеста, Лиза?
– Да, но я не выйду за него замуж. Это я поняла, как увидела вас.
– Нет, Лиза, вы не должны так думать. Сергей очень хороший и преданный друг.
– Конечно. Я его ценю. Все же…
– Тут сидят какие-то люди, – шепотом сказал Кибальчич. – Давайте пройдемся по набережной.
– Хорошо. Только возьмите меня под руку. Становится прохладно.
Кибальчич взял Лизу под руку, и она, припав к нему, почувствовала себя счастливой.
Шли и молчали. Было тихо и светло, но свет был приглушенный, рассеянный, без теней и контрастов. Небо казалось голубовато-пепельным, но беспредельно высоким; и в нем за Невой, за далекой темной зеленью Александровского сада, тускло поблескивал золотой купол Исаакиевского собора.
Любуясь величественной и гордой красотой Дворцовой набережной, они перешли мост и, выйдя к Адмиралтейству, присели на скамью под столетними липами. Кибальчич взял Лизину руку, с нежностью посмотрел в глаза:
– Вам хорошо сегодня?
Лиза поправила мантильку, улыбнулась:
– Да, Николай Иванович, я благодарю бога, что он послал нам эту волшебную ночь и что… – она опять замолчала, потупилась.
– Вы довольны, что мы встретились?
– Да, да. Я так мечтала об этом… А вы?
– Я тоже рад, Лиза. Я много думал о вас. Только чувствую большую неловкость перед Сергеем. Ведь мы друзья… Я не имею права быть с вами. Да и не только поэтому. Я вообще не имею права предаваться чувствам. Проявлять слабость духа… Я должен немедленно уйти.
– Нет, нет, только не сейчас. Умоляю! Я еще хочу вам сказать, – и Лиза крепко сжала руку Кибальчича, словно боясь, что он встанет и уйдет. – Я должна вам сказать, что вы для меня стали самым дорогим человеком. Да, да, вы должны верить мне.
– Я верю, Лиза, но, право…
– Нет, не возражайте, пожалуйста, я должна сказать вам все, что на душе… Может быть, больше не будет случая. Я должна… Вы должны мне поверить. И если вам будет нужен, необходим верный, преданный друг, готовый на все, на любую жертву, – дайте знать мне.
– Что вы, Лиза! – попытался остановить ее Кибальчич.
– Да, да, это говорит мое сердце, моя душа. Я знаю, вы не принадлежите себе. Но вы тоже имеете право на счастье. О, если б я могла его вам дать, – я готова была бы на все!
– Лиза! Вы чудесная самоотверженная девушка. Вы именно та, о которой я мечтал, – горячо сжал ее руку Кибальчич. – Но я не могу вас обречь на страдания и гибель. Я не имею права на личное счастье – оно удел других.
– Нет, нет, не говорите! Я готова в Сибирь, в ссылку, на каторгу – только бы быть с вами.