Пиппа проходит

И мир, и внешнее! Так сбросим маски:

Что чувствуешь теперь ты? Обо всем

Поговорим!

Оттима

Нет, говорить не надо.

Себальд

Нет, надо говорить, еще и снова,

Чтоб слово стало словом. «Кровь его»,

Возьмем хоть их, — лишь «кровь его» и больше

Не значит ничего. Я повторяю,

«Кровь»…

Оттима

Если бы раскаивалась я

В поступке —

Себальд

Каяться? Но почему?

Что ты подумала? И говорил я разве,

Что каюсь?

Оттима

Нет, сказала я: поступок —

Себальд

«Поступок» и «событье» — а недавно

«Плод нашей страсти» — к черту ханжество.

Скажи раз навсегда: Лука был скучен,

И мы его убийцы —

Оттима

Вот вино —

Я принесла его с собой из дому.

Есть красное и белое, на выбор.

Себальд

Но я его убийца! И кто ты?

Оттима

Вон тащится куда-то из собора

Монах Бенет в коричневой хламиде,

Босой — всегда, все в том же месте церкви

Стоит под каменной стеной у входа;

За часть стены его я принимала,

Когда он отделялся от нее,

Чтоб пропустить меня, — сперва, — теперь же

Привыкла я — но как я это помню!

Ведь я б сочла скорей глухую стену

За часть его, так холодна она.

Ты — красного?

Себальд

Нет, белого, конечно!

Оттима, я сказал, что Новый год

Над нами старым не взойдет позором;

Налей! За черные твои глаза!

Ты помнишь ли последний Новый год?

Оттима

Ты иностранные принес гравюры.

Мы пили и смотрели. И хотелось

Нам удалить его, но было трудно,

Но я сказала, что не все в порядке

В его коллекции, он встал.

Себальд

Да, больше

Не поцелует он тебя при мне!

Оттима

А ты меня теперь целуешь разве?

Скажи, Себальд мой.

Себальд

Выслушай, Оттима,

Нам надо остеречься. Мы не будем

Носиться так друг с другом. И не надо

Свою любовь высказывать нам больше

Вчерашнего — как будто ждал того я;

Теперь впервые нужны нам гравюры,

Чтоб показать, что я люблю тебя,

Люблю и не смотрю на то, что было

И что не мучит больше наши мысли

Его смеющийся, потухший взор и все!

Любовь, мы будем ссориться, как будто

С тобой мы вместе не навек — и этим

Не связаны.

Оттима

Любовь —

Себальд

И что нас свяжет?

Ведь я взволнован был и вбил в него

Его же собственную дерзость — разве

Я так уж несомненно твой? За это?

Оттима

Любовь, — один совет другого стоит —

Ведь если б в день любви первоначальной,

Хотя б в то утро майское, когда

Сидели мы под тенью сикоморы,

Мы натолкнулись на такую вещь

Внезапно.

Себальд

«Вещь»… Опять твердишь ты — «вещь».

Оттима

Тогда подумай, если бы нашли мы

Труп моего зарезанного мужа

Там, у его постели, весь закрытый, —

Ты разве всматривался бы в него? К чему же

Ты всматриваешься теперь? Ведь здесь он —

Настолько же, как там, в пустынном доме —

Ты глаз с него не сводишь! Ну, а я,

Я ненавижу мертвого сильнее —

Ты трусишь здесь? А я б хотела взять

Его за руки, крикнув — ненавижу

Тебя —

Себальд

Прочь! Руки убери твои!

Тот жаркий вечер — прочь! О, утро ль это?

Оттима

У нас еще работа есть — ты знаешь,

Пойди и помоги снести. Мы можем

Повсюду спать сегодня в нашем доме.

Себальд

Что будет, если мы его оставим

Так, как он есть? Пусть он лежит, пока

Архангел не возьмет его, а то

Снято с его лица, как ты увидишь.

Оттима

Здесь может зеркалом служить стекло.

Три волоса седых! Ты говорил,

Что прядь волос должна лежать на шее?

Себальд

Оттима, я твою бы отдал шею

И эти плечи, обе эти груди,

Чтоб не было того! — Убей же мир,

Чтобы Лука был жив и обливал

Тебя пороком — да, и удивлялся,

Что я вернулся вечером к обеду,

Хотя и утро все толкался здесь —

Я сделаю работу и уйду.

Я бы хотел —

Оттима

Смотри!

Себальд

Нет, я закончу!

Ты думаешь, я испугаюсь правды?

Все, что мы говорили, все прекрасно,

Нам выстрадать — награда в преступленье;

Быть предприимчивым и быть счастливым —

К чему ж и юность? В старости вздохнем мы

Над дикими умчавшимися днями;

Но все ж мы жили! И порок был к месту.

Есть хлеб Луки, носить его одежду,

Его в своем кармане слышать деньги —