Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

— Есть. Но я не могу им воспользоваться: материалы Роя — толстая стопка бумаг, и она видна и легко прощупывается.

— Центр пока не разрешил их перефотографировать: бумаги Роя слишком ценны, и Центр желает иметь их в подлиннике.

— Да, ролик пленки — худшая из улик. Я повезу бумаги совершенно открыто: это будет ставка на нахальство.

— Смотри, Иштван, не сорвись! По крайней мере, обставь всю бутафорию, продумай все до мелочей! Помни: на первой странице стоит штамп: «Совершенно секретно». Эти два слова означают твою смерть.

Купе «люкс» международного экспресса. Иштван, одетый под финансиста, сидит, обложенный газетами разных стран, и красным карандашом что-то отмечает на биржевых таблицах. Перед ним на столике рядом с бутылкой минеральной воды, стаканом и недокуренной сигарой лежит аккуратная стопка документов казенного формата. Иштван внешне спокоен, но внутреннее напряжение выдают его глаза, с трудом отрывающиеся от двери и широко открытые. Дверь купе быстро открывается. На пороге рослый эсэсовец и старичок в зеленом мундире таможенника.

— Дойче гренце. Цолльконтроле! — негромко говорит старичок и берет под козырек.

Иштван не спеша откладывает на диван газету таблицей с отметками биржевых курсов вверх, так, чтобы быстрый взгляд эсэсовца сразу определил личность и положение пассажира. Левой рукой он показывает на небольшой дорогой саквояж, уже услужливо открытый, и произносит равнодушно: «Пожалуйста!» — а правой рукой берет со столика кипу бумаг и начинает их читать. Старичок заглядывает в саквояж, говорит «Благодарю» и выходит в коридор. Эсэсовец готов уже последовать за ним и вдруг, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, бесцеремонно берет из рук Иштвана пачку документов Роя. Грубо:

— Что это?

— Вы же видите: банковские бумаги, — спокойно отвечает Иштван.

Эсэсовец, обшарив глазами купе и Иштвана, не спеша поднимает кипу бумаг к глазам. До провала осталась одна секунда.

— Однако, господин офицер, вы не отличаетесь обычной вежливостью германских военных.

Эсэсовец опускает руку и переводит взгляд на Иштвана.

— Это почему?

— Вы взяли торговые документы из рук пассажира, даже не извинившись.

— Простите, я не спал ночь и чувствую себя неважно.

Он снова поднимает руку и готовится опустить глаза на первый лист дипломатических депеш. До провала снова одна секунда.

— Я полагаю, — чеканит Иштван размеренно и жестко, чувствующий себя плохо человек выполнять почетную и ответственную обязанность офицера-пограничника не должен.

Эсэсовец кладет стопку на столик и оборачивается к Иштвану.

— Вы правы, майн герр, но у нас времени мало, а работы много. Нам не дают возможности болеть.

Эсэсовец нарочито громко хлопает дверью купе. Иштван неподвижно сидит минуту, потом вздыхает, вынимает платок и вытирает пот с лица и шеи.

Теплый августовский день на взморье. У воды сидят на старой опрокинутой лодке Иштван и Лёвушка. Оба сняли ботинки, завернули брюки и с наслаждением болтают ногами в воде. Мимо бегают по воде дети и брызгают друг на друга. Веселый хохот.

Лёвушка горячо:

— Черт возьми, Иштван, не могу в последние дни читать газеты — стыдно и завидно.

— Не кричи. Лева. Кругом люди.

Лёвушка уже увлекся и машет руками:

— Завидно, что в Китае другие дерутся, а не мы. Стыдно, мы полощем ножки, а герои грудью идут на самураев!

Иштван хмуро:

— Не скажи такое при Сергее и его выводке птенцов. Мы уже едва их держим. Они молодые, им простительно видеть вещи без перспективы. А тебе, Лёвушка, не к лицу такие слова: ты — коммунист со стажем, с тебя другой спрос! Бойцы собьют с самураев спесь, и на нашей границе опять станет тихо. Лёвушка, заметь себе, мы с тобой не на границе, а за границей. Слышишь — за! Мы в стане врагов, мы — разведчики, надо этим гордиться!

Уютная гостиная барона и баронессы фон Голльбах-Ос-тенфельзен. Поздний вечер. За шторами и витражами окон ровное и глухое ворчание осеннего дождя. Рой лежит в кресле мертвецки пьяный. Люция ломает руки в отчаянии, Сергей растерянно мечется между ними.

Люция:

— Его пока не выгнали, а просто переместили на худшую должность — раскладывать почту в отделение дипкурьеров. Но ведь Эрих — математик, его дело — составлять новые коды и шифры! Он — не рядовой курьер, а аристократ древнейшего рода и государственный советник! Для меня это ужасно, граф!

Сергей, двусмысленно улыбнувшись:

— И для меня, баронесса! Даю честное слово!

— Мой супруг наносит мне тяжелый удар!

Сергей вполне искренно:

— И мне тоже! И еще какой!

Сергей поднимает неподвижное тело Роя, как мешок перекидывает его через плечо и несет в дверь и на лестницу.

— Оставьте этого негодяя здесь, граф! Прислуга скоро вернется!

— Нет, я в ответе перед Дрезденским банком. Мы заботимся о наших клиентах, как о детях. Я уложу барона в постель, а вы сейчас же вызывайте врача! Я не могу ждать; барон должен быть поскорее поставлен на ноги!

Баронесса одна. Берет трубку телефона. На лестнице грохот. Пьяное пение. Баронесса:

— Граф — человек большого сердца! Но в чем же здесь дело? Что сталось с Эрихом? Не влюблен ли он? Куда идут у нас деньги? Не поговорить ли мне с штурмфюрером Кем-пнером? Эта гиена должна все знать — ведь она питается падалью!

Горст и Сергей в машине, которую ведет Сергей. Горст, одетый лучше, чем до того, говорит доверительно:

— Через улицу от Цвайгштелле находятся две иностранные торговые фирмы — финская и румынская. Это наши подставные предприятия, у меня там друзья. Скажите, не нужны ли герру фон Путилову сведения из Финляндии или Румынии?

Сергей:

— Нет, герр Путилов интересуется только своим заводом. Но я обещал вам опять найти денег, Конрад, и нашел. В Париже живет бывший украинский помещик граф Александр Борисович Бобринский. У него когда-то было много земли на реке Днепр. По чистой случайности большевики выстроили плотину и электростанцию Днепрогэс на его земле, как на правом так и на левом берегу. Если советская власть падет, то Александр Борисович поднимет вопрос, что плотина и электростанция, выстроенные грабителями на его собственной земле, должны принадлежать ему.

— Это был бы сложный юридический процесс?

— Процесс был бы не гражданской тяжбой, а политическим вопросов ликвидации коммунистического наследия, и дело решает не перо, а меч. Разумеется, нужно знать, чего следует добиваться.

— Ну, до падения советской власти на Украине еще далеко!

— Нет, Конрад, уже сегодня надо потихоньку договариваться с будущими властителями края.

— С кем же?

— С Российским Торгово-промышленным Союзом в Париже и восточным отделом вашей партии в Берлине.