Пирамиды роста

– Сами возят? – удивился Горяев.

– Им зарплату дают кастрюлями, – вздохнул мэр. – Хотел завод на аукцион выставить. Губернатор сказал, сиди, не высовывайся.

Следующей остановкой был новодельный ресторан, собравший в себе тупую бетонную архитектуру, облака пластмассовых растений и пластмассовые фонтаны.

Прошли сквозь фойе, где густо накрашенные девушки кокетничали с кавказцами, потом через казино с автоматами по стенкам, потом через зал, где гремела пламенная ламбада и среди танцующей толпы летала фата. Зашли в помещение, обитое малиновым шёлком с душераздирающе жёлтыми кистями.

– Похоже на крематорий, – шепнул Виктор.

В одном углу стояла толпа мужчин в костюмах, в другом – длинный накрытый стол. Толпа мужчин встрепенулась, выстроилась пожимать руки Горяеву, после чего расселась.

Стая официантов в рубашках из того же малинового шёлка, что обивка стен, подпоясанных теми же жёлтыми кистями, как на обивке, понесли компанию осетров в человеческий рост. Осетры были аккуратно обложены звёздами из свёклы – в тон обивке и полумесяцами из кожи лимона – в тон кистям.

– Фильм ужасов на широкую ногу, – шепнул Горяев Вале.

Потекли тосты от ведомств и отдельных чиновников, содержание которых состояло из восхваления Ельцина и Горяева.

– А теперь сюрприз, – объявил мэр.

В двери вошли тщедушный гитарист во фраке с бабочкой и пышная дама в чёрных кружевах, с розой в волосах. Гитарист ударил по струнам, а дама запела низким контральто: «У любви как у пташки крылья, законов всех она сильней…»

После номера даму представили как заслуженную артистку Клавдию Пурпурную и посадили с другой стороны от Горяева. Она пыталась подвинуть стул поближе и прижаться к Горяеву, жалуясь на бедность местного театра, совмещающего в одном здании оперный, драматический и кукольный.

Но Горяев умел опускать между собой и собеседниками стекло такой толщины, что Пурпурной пришлось объявить «белый танец». Стоило ей выйти танцевать с Горяевым, как мэр объявил:

– У нас не танцуют всухомятку!

И в зале притушили, точнее, почти выключили свет. Это выглядело совершенно неприлично, но люди за столом вели себя так, словно это в порядке вещей. Когда Горяев отодрал от себя горячие ладони Клавдии Пурпурной, зажгли свет, и мэр поднял бокал:

– Дорогой Виктор Миронович, мы знали о том, что вы сильный руководитель и влиятельный политик, но мы не представляли, что вы ещё и любимец женщин…

Тост длился минут десять, и рюмки после него бойко хлопнули об пол, а малиновые с жёлтым официанты запорхали вокруг с вениками, как экзотические бабочки. Гостиница с хамом-администратором показалась Вале после этого раем обетованным.

Когда вернулись в её номер, спросила:

– Тебе всегда артистку подсовывают?

– Когда учительницу, когда проститутку, – он зевнул.

– И ты…?

– Любой ответ не в мою пользу, – усмехнулся Горяев. – Пойми, я для них сразу и Борис Нелакаевич, и Цицерон Степанович. Им кажется, что можно не работать, как в совке, а приедет начальник и нажмёт на денежную кнопку.

– Ельцин правда с моста с букетами падал, когда на свиданье шёл?

– Свечку не держал.

– А как отсюда домой позвонить?

– У тебя ж сотовый.

– С него дорого, – сказала Валя с материной интонацией, но всё же набрала домашних.

Вика читала книжку. А мать наказала посмотреть, что там в магазинах дешёвого.

– Не девочка, а ангел, – поделилась Валя с Виктором. – Уж не знаю, что и подумать?

– У моего друга сын подсел. Главные наркобазы – престижные вузы. На детей богатых ложатся дилеры, сдруживаются, подсаживают. Мальчик своё спустил, навёл на квартиру, помог угнать отцову тачку. Обследовали, полный список – гепатит В и С, СПИД. Отправили в Америку лечить, он и там нашёл. Умер от передоза.

– Просто никому не был нужен, – объяснила Валя.

– Как никому? Папа, мама!

– У Вики тоже папа, мама. А я как клещ вцепилась – не отдам наркотикам, и всё. Она и бросила, когда увидела, как мне нужна.

– Пойдём в мой номер. Только не пугайся, там местная роскошь.

В его номере была кровать с фиолетовым бархатным балдахином, картины с голыми тётками в золотых рамах, а в кадке возле постели росла небольшая яблоня с крупными яблоками. Валя даже не сразу сообразила, что яблоки аккуратно привязаны.

Утром проснулась от того, что он целовал её щёку:

– Спи. У меня встреча. К обеду буду.

Откуда у него столько сил, удивилась Валя и провалилась в сон. Город за окном был тихий, как в детстве, а воздух хрустально чистый. В Москве она так не спала уже много лет, и накопившаяся усталость взяла своё.

Проснувшись, незаметно пробралась в свой номер, приняла душ и без завтрака отправилась в город, где всё цвело и сияло на солнце вокруг отремонтированной гостиницы, поставленной в козырном месте с видом на речку и лес.

Но стоило шагнуть дальше, как запестрели убогие деревянные домики, облепленные пристройками, неаккуратными верандочками и залатанными сараюшками. Валя добрела до большого – в местном понимании – магазина.

Перед магазином стояла коротко стриженная старуха, одетая, несмотря на жару, в ватник поверх цветастого халата. Перед ней на картонном ящике лежали вышитые наволочки для маленьких подушечек – думок.

В бараке на Каменоломке все украшали думками кровати и сундуки, но самые красивые вышивала, конечно, мать. Бабушка Поля считала думки лечебными, ей приносили готовые наволочки, и она набивала их в зависимости от жалобы больного сухим можжевельником, крапивой, шалфеем, полынью, пижмой, тысячелистником, ромашкой, рубленой хвоей.

Для сна они получались жестковаты, их клали рядом с обычной подушкой. Сама бабушка думок не держала и без того умела себя лечить. На большой металлической кровати лежали только перина, одеяло и росла пирамида огромных подушек.

Всё это было сделано бабушкиными руками из гусиного пуха. Другого спального места в доме не было, разве что печка. Маленькая Валя зарывалась в постель, как в сугроб, к бабушке под бочок, а та тихонько напевала:

Котя, котенька, коток, Котя – серенький бочок, Приди, котя, ночевать, Нашу Ва`люшку качать. Уж как я тебе, коту, За работу заплачу — Дам кусочек пирога И горшочек молока…

И примостившаяся в ногах кошка Василиса мурчала в тон колыбельной. Всё это встало перед глазами Вали, разглядывающей наволочки на картонном ящике из-под вина. На них были девки в хороводах, ассиметричный Иван-царевич на сером волке, цветочки дурного цвета и уродливые терема. Старуха вышивала беспардонно любительски, и в этом была особая прелесть.

– Сколько стоит? – спросила Валя.

– А ты откуда будешь? – грубо ответила старуха.

– Из Москвы приехала.

– Чего приехала? С бандитом каким погулять?