Пират Её Величества
Шрифт:
Ночью пинасса англичан подошла к берегу в двух милях от устья реки Святого Франциска и высадила десант из пятерых белых и стольких же симаррунов. Забрав сокровища, оставленные в лесу, «десантники» должны были снять засадный пост Тэда Зуйоффа, отыскать Тестю… Но отряду удалось только первое: судьбу Тестю мы уже знаем, с Федором мы разминулись на день, но сокровища забрали — причем если б не симарруны, нипочем было бы не найти самими же выкопанную яму: столь искусно ее замаскировали темнокожие дети лесов!
Пришла, наконец, пора возвращения на родину. Дело было сделано! Разделивши добычу строго поровну (для чего иные дамские безделушки вроде той золотой кованой диадемы с изумрудами и жемчугом,
Разоруженного «Пашу» подарили пленным испанцам, чтобы им было на чем добираться до мест, населенных соплеменниками (хоть до Номбре-де-Дьоса и было недалеко, симарруны мигом бы истребили всех, пустись они по суше), а сами на захваченном Оксенхэмом фрегате, сопровождаемом пинассой «Медведь», отправились на восток-северо-восток, имея целью устье реки Маддалены. Зачем? Да затем, что для уверенного возвращения на родину без риска утраты сокровищ, Дрейку необходимо было второе судно, притом вооруженное! С двумя можно маневрировать: в случае столкновения с противником одно судно принимает бой и сковывает силы противника, а второе под всеми парусами уходит — и не в сторону Англии, а туда, куда ветер нынче попутный. Разумеется, в таком случае надобно каждый день назначать место воссоединения кораблей, смотря по направлению господствующего ветра, — а то и несколько вариантов на случай возможной перемены ветра! Нудновато делать такое ежедневно, зато надежно.
Проходя вновь, в который уж раз за последний год, мимо порта Картахены, англичане увидели там огромную армаду, заполнившую всю гавань этого города, потому так и названного, что гавань его сходна была с гаванью мурсийской Картахены в Испании, а та способна вместить, к примеру, военные флоты всех стран НАТО одновременно! Без сомнения, то был «Золотой флот» дона Диего Флореса де Вальдеса. Нападать на него и сопровождающие его провиантские суда было самоубийственно. Но как не подразнить?
И Дрейк приказал поднять на мачтах все флаги святого Георга, сколько их есть у боцманов, спустить с обоих бортов в воду шелковые ленты национальных цветов, зарифить марселя и спустить гроты (то есть сбавить ход до малого) — и пройти мимо испанцев. Те, конечно, еще издали, по силуэту, опознали фрегат гаванской постройки, а как увидели английские флаги на бессомненно испанском, краденом врагами, судне, разъярились. Но о Дрейке ходила уже в испанских морях такая слава, что в погоню за наглецом никто не бросился!
У устья Маддалены увидели испанского «торгаша» и после короткой стычки захватили его. Груза — маис, сыр, оливковое масло, чеснок, куры и свиньи — было достаточно для сорока людей, оставшихся у Дрейка, на всю обратную дорогу.
Теперь Дрейк вернулся к дарьенским берегам: пора была прощаться с симаррунами. К тому же бессмысленными с виду изменениями курса Дрейк сбивал с толку испанцев на случай, если они решатся-таки взять реванш и отбить сокровища.
Высадив испанцев в безлюдном месте поблизости от гор Сан-Блас, в том месте, где за ними, всего в десяти милях к югу от берега, находятся истоки Рио-Чагрес, по которой в это время года несложно достичь «Золотого тракта», Дрейк направился к Порту Изобилия.
У входа в порт стоял столб дыма: костер, пламя которого скрыто зарослями. Вдруг столб дыма зашатался и стал прерывистым.
Симарруны, вышедшие на палубу в предчувствии родины, взволновались и объявили, что это — сигналы! И стали читать не ведомый никому, кроме них, язык дыма:
— Наш король пожаловал вас проводить! Причаливать можно, испанцев поблизости нет…
Причалили, устроили торжественный ужин… Дрейк сказал, что урон испанцам нанесен немалый, в чем наполовину заслуга симаррунов и уж точно три четверти всего успеха —
результат сложившегося к обоюдной пользе боевого братства! Симарруны были польщены такой оценкой. Дрейк спросил короля Дарьена: что тот желал бы лично для себя иметь на память от Дрейка? Оказалось, Педро Первому более всего другого хотелось заполучить на память золотую саблю Генриха Второго Французского.— Однако у короля губа не дура! — вмиг заскучнев, буркнул негромко Дрейк. — Сабля мне и самому понравилась. Кабы не были его ребята такими отличными союзниками…
Он отдал саблю и сказал при этом:
— Прости, друг, что я невесел сейчас. Сабля эта и мне очень по сердцу. Ну что ж, дружба дороже. Еще добудем оружие не хуже, Бог даст. Зато уж знаю, что в достойных руках этот клинок!
Среди ужина вдруг появилась Сабель. К ужасу Федьки — беременная! Животик небольшой, но уже заметный… Он представил себе, что вот она потребует — и корабли англичан уйдут — а его оставят здесь, среди симаррунов. На-сов-сем.
Но случилось иное, после чего он сам себя долго стыдился, восхищаясь при этом достоинством и стойкостью духа своей темнокожей любовницы. Сабель улучила минуту, отозвала его в сторону и сказала спокойно и гордо:
— Вот видишь? Это будет твой сын. И может быть даже, такой же огненноволосый, как ты. Вообще-то у нас дети рождаются всегда черноволосыми — но я постараюсь родить… Как это ты называл на своем языке? Ри-жье-го. Я похоже сказала? Нет, я знаю, что не совсем так, но я спрашиваю: похоже?
— Очень.
— Вот видишь, я выучила все русские слова, какие ты говорил мне. Не получилась у нас любовь, как я хотела. Не судьба. Но ты приедешь хоть когда-нибудь? Поглядеть на своего сына?
— Приеду. Я не могу сказать, когда — но приеду.
— Приезжай. А кем ты хочешь, чтобы он стал? Кем мне его воспитать? Воином? Священником? Жрецом? Кем?
— Сабель, пусть станет кем сам захочет. Лишь бы вырос смелым…
(Федор замолчал. Думал. А в самом деле, каким он хочет видеть своего сына? К тому же — это ясно — тут нельзя много перечислять.)
— Твердым… Честным… А почему ты так уверена, что у нас будет сын? А если родится дочь?
— Не «у нас», а «у меня». От тебя, но не у нас. Ты же меня оставил. А что сын — я не думаю, а точно знаю. Я бабушку знающую заранее попросила — так она мне приготовила трав нужных. Так что я знаю точно, можешь не сомневаться. А сейчас я на тебя посмотрю немного (это чтобы сын на тебя похожим родился, сегодня Луна как раз для этого подходящая) — и уйду. Ну, вот и все. Прощай, любовь моя!
Когда Сабель ушла, не оборачиваясь, старый Том Муни крякнул, поцокал языком и спросил:
— Тэд, бэби этой даме ты сделал?
— Ну, я. А что? — смущенно и оттого забиячливо спросил Федор.
— Завидно, вот что. Уж больно хороша дама. Гордая. Настоящая леди. И почти белая. Ей-богу, я б на твоем месте плюнул на пиратское ремесло, взял свою долю добычи и списался на берег. А? Король англичан уважает, взял бы тебя в советники…
— Том, ты у них не жил, а я пожил, хоть и не так долго. Там трудно белому человеку ужиться, — сам удивляясь наставительности, зазвучавшей вдруг в его словах, отвечал Федор…
Подготовив корабли к дальнему переходу и распрощавшись с симаррунами, Дрейк вышел в обратный путь. У кубинских берегов, на траверсе мыса Святого Антония, встретился небольшой, тонн на сто двадцать, трехмачтовый испанский барк. Захватив его, обыскали и забрали новенькую помпу для откачки воды из трюма. И отпустили с миром перепуганных и уже прощающихся с жизнью, не говоря уж об имуществе, испанцев…
Без особых приключений пересекши Атлантику, экспедиция вернулась в Плимут 9 августа 1573 года. Было воскресенье, и город был пустынен, все в церквях на службе. И в церкви святого Эндрью, как и везде, пели псалмы. Но в церковь вбежал кто-то из портовой рвани, какая и благочестием пренебрегает, и завопил: