Пират
Шрифт:
— Я родила троих детей, — спокойно сказала она. — И я знаю. — Первые схватки были примерно три часа назад, а последние только что, когда ты выходил из шатра.
Мустафа спал, укрывшись от самума тремя одеялами, которые он натянул на голову и согреваясь теплом верблюжьих боков с каждой стороны. Ему грезился рай, залитый золотыми потоками солнца, заполненный любвеобильными гуриями такого же золотистого цвета, с толстыми грудями, животами и ягодицами. То были прекрасные сны, навеянные гашишем, ибо он не был настолько эгоистичен, чтобы, дав верблюдам гашиш,
Над ним по-прежнему бушевал самум, и песок то заносил его с головой, то освобождал, когда менялся ветер. На краю рая верблюд пошел в другую сторону, и внезапный холод пронизал старые кости Мустафы. Инстинктивно он потянулся к его теплу, но животное отошло еще дальше. Завернувшись в одеяло, он постарался прижаться к другому верблюду, но и тот отошел. Холод охватил Мустафу со всех сторон. Он медленно начал просыпаться.
Верблюды вставали на ноги. Как обычно, нервничая, они стали испражняться. Шлепнувшаяся сверху куча навоза заставила его сразу придти в себя. Яростно ругаясь из-за необходимости расстаться со столь прекрасными снами, Мустафа выполз из-под струи горячей едкой жидкости.
Стоя на четвереньках, он приподнял край одеяла, чтобы осмотреться. И внезапно кровь застыла у него в жилах. С песчаной стены прямо на него спускался человек верхом на муле. За ним плелся еще один мул с пустым седлом. Всадник обернулся и взглянул на него.
И в эту минуту Мустафа вскрикнул. У человека было две головы. Затуманенный взор Мустафы увидел два белых лица, принадлежащих одному телу.
Мустафа вскочил на ноги. Забыв про песок, который сек его по глазам, он бросился к палатке караванщика.
— Ой-и-и! Ой-и-и-и! К нам идет ангел смерти!
Фуад молнией вылетел из своей палатки, схватил Мустафу гигантской рукой и приподняв его в воздух, встряхнул как ребенка.
— Заткнись! — рявкнул караванщик. — Нашему хозяину хватает забот и со своей женой, у которой уже началось, чтобы слушать еще твои пьяные вопли!
— Ангел смерти! Я его видел! — У Мустафы стучали зубы. Он показал пальцем. — Смотрите! За верблюдами!
К тому времени к ним подошли еще несколько человек. Все они уставились в ту сторону, куда указывал вытянутый палец Мустафы и хором издали возглас ужаса, когда из слепящей тьмы песка появились два мула. И на первом сидел человек с двумя головами.
Столь же быстро, как появились, все остальные исчезли, каждый нашел себе укрытие в своем собственном убежище, оставив Мустафу, барахтавшегося в руках Фуада. Непроизвольно Фуад ослабил хватку, и человечек, свалившись на землю, нырнул в его палатку, оставив Фуада лицом к лицу с ангелом смерти.
Потеряв способность двигаться, Фуад заметил, что мул собирается остановиться рядом с ним. Ангел смерти сказал человеческим голосом:
— Ас-салям алейкум.
Автоматически Фуад ответил:
— Алейкум ас-салям.
— Я прошу вашей помощи, — сказал наездник. — Уже несколько дней мы блуждаем в самуме, а моя жена больна и вот-вот подходит ее время.
Медленно и осторожно наездник стал слезать с седла. И тогда лишь Фуад увидел, что одеяло прикрывает двух человек. Он рванулся вперед.
— Сейчас, —
сказал он. — Давайте я помогу вам.Из тьмы показался Самир в тяжелой накидке некрашенной шерсти.
— В чем дело? — спросил он.
Как перышко держа на руках женщину, Фуад повернулся.
— Путники, которые заблудились в самуме, хозяин.
Мужчина, облокотившись на своего мула, еле стоял на ногах.
— Не представляю себе, сколько дней мы блуждали. — Он начал сползать на землю.
Самир подхватил его, обняв мужчину за плечи.
— Обопритесь на меня, — сказал он.
Мужчина с благодарностью облокотился на него.
— Моя жена, — прошептал он. — Она больна. У нас нет воды.
— Сейчас все будет в порядке, — спокойно сказал Самир. Он взглянул на караванщика. — Отнеси ее в мой шатер.
— Мои мулы, — сказал мужчина.
— О них позаботятся, — сказал Самир. — Добро пожаловать в мой дом.
Лицо мужчины было изодрано ударами песчаных струй и кровоточило, губы опухли и потрескались. Исцарапанные руки едва удерживали маленькую чашечку чая. Он был высок, выше Самира, более шести футов ростом, с большим носом и пронзительными голубыми глазами, скрывавшимися под густыми бровями. Он наблюдал за Сатиром, склонившимся над матрацем, где лежала его жена.
Самир повернулся к нему. Он не знал, что сказать. Женщина умирала. Организм ее был почти обезвожен; у нее был слабый, еле прощупывающийся пульс и угрожающе низкое давление.
— Сколько дней вы шли через самум? — спросил он.
Человек посмотрел на него и покачал головой.
— Не знаю. Кажется, что всю жизнь.
— Она очень слаба, — сказал Самир.
Несколько мгновений мужчина молчал, глядя в свою чашку. Губы его шевельнулись, но Самир не услышал ни звука. Затем он посмотрел на Самира.
— Вы врач?
Самир кивнул.
— Она выживет?
— Не знаю, — сказал Самир.
— Моя жена хотела, чтобы наш ребенок родился на святой земле, — сказал мужчина. — Но англичане не дали нам виз. Поэтому мы решили, что если пересечем пустыню, мы попадем в страну с тыла и растворимся в ней.
В голосе Самира послышался ужас.
— Всего лишь с двумя мулами? Перед вами лежит еще шестьсот миль пустыни.
— Мы потеряли свои припасы, — сказал мужчина. — Это был кошмар.
Самир снова повернулся к женщине. Он хлопнул в ладоши, и Аида, служанка его жены, вошла в помещение.
— Приготовь подслащенной воды, — сказал он. Когда женщина оставила их, повернулся к путнику.
— Вы должны постараться... надо заставить ее проглотить хоть немного, — сказал он.
Человек кивнул. Мгновение он сидел молча, затем заговорил.
— Вы, конечно, знаете, что мы евреи.
— Да.
— И вы по-прежнему хотите помочь нам?
— Все мы путники в одном и том же море, — сказал Самир. — Неужели вы отказали бы мне в помощи, если бы оказались на моем месте?
Человек покачал головой.
— Нет. Если есть на свете гуманность, как бы я мог отказать вам?
— Так оно и есть, — Самир улыбнулся и протянул руку. — Я Самир Аль Фей.
Человек принял его рукопожатие.
— Исайя Бен Эзра.
Аида вернулась с маленькой мисочкой и ложкой. Самир взял их у нее.