Пираты офшорного моря
Шрифт:
Мараби приехал в Найроби из сельской глубинки, расположенной за горой Килиманджаро. То, что для других могло показаться кенийской экзотикой, для него, выросшего в саванне, было самым обыденным явлением. Хотя прошли те времена, когда каждый масаи обязан был доказывать свою состоятельность в поединке со львом. Цивилизация понемногу наступала на них, и если раньше их шеи украшали зубы диких зверей, то теперь все чаще это были бусы, подаренные белыми людьми. В отличие от своих соплеменников, которые не признавали цивилизацию (разве что подарки в виде зажигалок и колец, предпочитая жить так же, как велели им их боги), Мараби, как некогда и его отец, хотел сопровождать белых в саванне в сезон охоты. Хотел окунуться в другой интересный мир, полный всевозможных соблазнов. Его планам мешала
Отец, однажды уехавший с белыми людьми, так и не вернулся в деревню. Единственное, чем он напоминал о себе, так это небольшими подарками в виде сладостей и ожерелий, что передавал в деревню с оказией. Через год мать вышла замуж за сына вождя, а еще через два родила близнецов.
Жизнь в городе Мараби казалась такой же красочной, как бусы, подаренные отцом. По рассказам отца, дома в Найроби были высотой с гору. Мараби только улыбался: горожане странный народ, если строят дома из камня. Неужели они не знают, что лучше всего делать их из прутьев, а затем обмазывать навозом, который всегда легко отыскать в саванне.
Оказывается, горожанам совершенно не нужно было охотиться, чтобы добыть себе пропитание, потому что еду раздают на улице. А вместо диких зверей по улицам разгуливают кошки и собаки. И, что самое удивительное, на них никто не охотится. Наверное, потому, что горожане, в отличие от сельских жителей, были сытыми и у них всегда вдоволь было мяса.
Мараби знал, что когда-нибудь оставит свое поселение и уйдет в город, вот только путь до него был очень не близок. Но для подростка масаи, который привык жить в саванне среди диких зверей, такое путешествие не должно было стать обременительным.
И вот однажды, попрощавшись с матерью, Мараби отправился в город.
Мать на прощание пожелала сыну удачи и вернулась в хижину, откуда громким плачем призывал ее очередной трехмесячный ребенок.
До города Мараби добирался несколько дней. Спал на земле, укутываясь в лоскут красной материи; единственным его оружием было длинное копье, которое дважды спасло ему жизнь: один раз он отбивался им от двух гиен, посчитавших его отчего-то легкой добычей, а во второй раз он чуть не сделался добычей старого облезлого льва. Отчаявшись поймать какое-то крупное животное, тот решил восстановить силы куском человеческого мяса. Некоторое время два непримиримых врага – лев и масаи – смотрели друг на друга, а потом зверь, видно, прочитав в глазах подростка непоколебимую решимость, зарычал, будто бы прощаясь, и пошел далее в глубину саванны.
Мараби успел заметить, что следом за ним направились три гиены. Одинокий, изгнанный из прайда более молодым и удачливым соперником, лев не в силах был более охотиться самостоятельно и терял силы с каждым часом. Пройдет всего-то каких-то несколько дней, и силы окончательно его оставят, он станет пищей для голодных гиен, которые растащат на куски его некогда сильное тело.
Еще через день Мараби пришел в город, который поразил его. Но куда большим удивлением для него было то, что в городе проживало немало его соплеменников, которые даже среди каменных джунглей продолжали соблюдать свои родовые традиции: они заматывались в красные лоскуты материи, обнажив правое плечо, и предпочитали носить исключительно сандалии, вот только в их руках не было копья.
Многие из них находили работу у богатых горожан: охраняли их дома и рестораны, были няньками у их детей. Достаточно было пробыть в городе всего лишь несколько дней, чтобы понять, что ему не было места среди этих людей, но возвращаться в саванну он тоже не пожелал. Мараби сделал для себя окончательный выбор и больше ничего не хотел менять. Мир, в котором было много людей, теперь казался ему куда привлекательнее прежнего, заселенного дикими животными.
Прибившись к небольшой шайке подростков, проживавших на окраине города, он стал заниматься тем, чем и они: воровал на базарах всякую утварь, которую затем продавал за гроши. Было еще одно верное средство заработать: нужно было подойти к белому туристу, показать ему шприц и сказать, что игла заражена СПИДом и если тот
не даст ему сто долларов, то он воткнет ему иглу в тело.Срабатывало почти всегда.
Не раз подростки совершали налеты на дома богатых горожан, вынося с собой все, что попадалось под руку. Однажды во время одного из таких налетов Мараби натолкнулся на своего отца, который охранял дом зажиточного кенийца. Все произошло в тот момент, когда подростки уже подобрались к крыльцу, оставалось лишь взломать дверь и проникнуть внутрь. Однако совершенно неожиданно откуда-то выскочил охранник, который принялся стрелять в грабителей из ружья: только по чистой случайности он ни в кого не попал. Но Мараби вдруг застыл как вкопанный, признав в охраннике своего отца. И когда тот навел на него ствол, он отчаянно выкрикнул:
– Я твой сын!
Уже состарившийся, без прежнего блеска в глазах, но по-прежнему такой же сильный, как и в молодые годы, отец подошел к сыну и коротко, как если бы их разделяла всего-то получасовая разлука, спросил:
– Что ты здесь делаешь?
И Мараби, не стесняясь слез, подступивших к глазам, стал рассказывать обо всех своих злоключениях в Найроби и многочисленных попытках разыскать отца.
Притянув сына к себе, старый Килимано негромко сказал:
– Послушай, мне тоже приходится несладко в этом чертовом городе! Что поделаешь, мир так устроен, что мы должны выживать. Признаюсь тебе, что в саванне среди диких зверей мне было гораздо проще, чем в городе среди людей. Здесь никогда не знаешь, где тебя может подстерегать опасность. В городе совершенно не ценится человеческая жизнь. А потому, чтобы противостоять невзгодам, нужно быть таким же беспощадным и решительным, как лев, и ловким, как леопард. Мне же приходится быть еще таким же хитрым, как стая гиен. Иногда у меня это неплохо получается… Ты думаешь, для чего я шугнул твоих приятелей? А потому, что они хотят отнять у меня кусок хлеба! Я уже давно присмотрел этот дом и только дожидаюсь часа, чтобы забрать в нем все самое ценное. А ваш глупый набег мог расстроить все мои планы.
– Отец, зачем тебе это нужно, ведь у тебя же есть постоянная работа?
– Ты забываешь, сынок, мы – масаи! – с вызовом ответил Килимано. – Мы – охотники, мы – воины. И не обязаны подтирать кому-то сопли. Те территории, что мы имеем, мы завоевали с оружием в руках и даже сейчас не собираемся их кому-то отдавать. Теперь мы с тобой будем вместе. А уж там решим, что нам следует делать дальше.
Как выяснилось, в доме, который охранял Килимано, проживал бизнесмен, занимавшийся тем, что организовывал сафари для богатых туристов, за что получал внушительные комиссионные. И однажды, когда собралась большая группа, а деньги были спрятаны в небольшой сейф, находившийся в кабинете хозяина, отец просто сломал железную дверцу, выгреб все содержимое сейфа и уехал на окраину в трущобы, где проживало еще несколько семей масаи.
Затеряться среди соплеменников не составляло большого труда, к тому же Килимано был уверен, что богатый кениец вряд ли отправится на его поиски, если бы все-таки это случилось, то отец нашел бы подходящие слова, чтобы образумить его. Два года назад во время сафари пропали два богатых американца. Их поиски ни к чему не привели, но у Килимано были веские доказательства, что богачи пропали не без помощи хозяина. Во всяком случае, как тогда объяснить то, что его комнаты были завалены вещами пропавших туристов, а ведь в полиции он рассказал о том, что те остановились в гостинице. А вскоре хозяин прикупил еще пару квартир в центре Найроби, и несложно было предположить, откуда на его голову свалилось столь невиданное богатство.
Еще через месяц Килимано приобрел старенький «Мицубиси», на котором стал подвозить туристов из аэропорта, и как заправский гид рекомендовал им наиболее дешевые гостиницы. Никто из них впоследствии даже не догадывался, что последующие ограбления были связаны именно со словоохотливым улыбчивым водителем.
Теперь Мараби понимал, что совершенно не знал своего отца. В саванне он был искусным и смелым охотником, с невероятным чутьем; таким же он оставался и в городе. Правда, к интуиции у него добавилось еще и коварство, качество, которое в городе заменяло многие другие достоинства.