Пираты. Книга 4. Охота на дельфина

— Гомеш был помощником Ван Дер Вельде, но перед уходом с Тортуги у него уже был свой корабль, — согласился седой негр. — Оба они лихие капитаны, но старый Ван Дер Вельде, конечно, удачливее Гомеша.

Удача — вот имя настоящей богини Карибских морей. Ни знания, ни опыт, ни даже справедливость не могут сделать капитана магнитом, к которому потянутся лучшие моряки. Зато удача искупает любые недостатки, и к самым кровавым и буйным капитанам шли охотники разбогатеть в одночасье. Шли, хотя часто гибли от руки тех, кого сами же выбрали себе в начальники.

— Ван Дер Вельде, возможно, схватил за хвост большую удачу, когда уходил на север! — воодушевленно продолжил Фламель. — Посудите сами, сеньоры: что там, на севере? Суровые, холодные моря, никаких караванов с золотом или хотя бы серебром. Если он отправился туда, то, надо полагать, его манило нечто необычайное.

— Клады! — уверенно сказал Каспаро. — Пираты иногда прячут награбленное добро подальше, чтобы уж наверняка никто не нашел, даже случайно.

— Может быть, и клады, — кивнул Фламель и вдруг обнаружил перед собой пальмовый лист с десятком креветок. — Спасибо. Но я слышал удивительное! Я слышал, что «Ла Навидад» вернется через полгода после того, как ушел с Тортуги! Вернется с грузом золота! Как такое может быть? Я хочу сказать: как люди могут знать, когда «Ла Навидад» вернется? Полагаю, не обошлось без колдовства, и я слышал это… от одной старой индианки.

— Мошенница твоя индианка! — буркнул трясущийся старик, который уже сидел со стаканом. — Не полгода, а семь месяцев, так сказывают. И за эти семь месяцев «Ла Навидад» успеет обойти весь мир. Когда он вернется, дно будет полностью в ракушках, а ведь все знают: в феврале Ван Дер Вельде чистил днище «Ла Навидад» на островке к востоку от Кубы.

— Все знают! — поддержали его и люди закивали. — Скоро уже он вернется.

Фламель в растерянности набил рот безвкусным, жестковатым мясом «морского мусора», как он именовал про себя угощение. Вот так сюрприз! Он знал кое-что, но как, оттуда могли эти полудикари получить те же самые сведения?

— А еще говорят, что Ван Дер Вельде не вернется на Карибы, — добавил седой негр и протянул стакан, в который ему тут же наплескали то ли рома, то ли отравы. — «Ла Навидад» будет вести другой капитан.

— С ним уходила его дочь, юная Кристин Ван Дер Вельде, — рассеянно заметил Фламель. — Вероятно, она и приведет корабль назад.

— Девчонка?! — негр обвел взглядом товарищей, и те хрипло, громко расхохотались. — Девчонка не будет капитаном! Нет, говорят на островах, что «Ла Навидад» приведет на Тортугу молодой капитан. Он будет хорош собой и уже хорошо известен в тавернах. Потому что он не уходил с Ван Дер Вельде и Гомешем на север.

С сомнением поводив бровями, Фламель продолжил жевать. История, которая показалась ему так похожей на правду, обросла глупыми выдумками. Оставалось только предположить, что все, что говорилось у костра, — сочиненная на островах сказка, странным образом совпавшая с известной Фламелю реальностью. Остаток вечера он промолчал, все сильнее кивая породистым носом, а когда костер догорел, уснул. Француз любил и умел хорошо поспать.

Глава первая Таверна мадмуазель Монморанси

Вест-Индия переживала период подлинного расцвета. Индейское золото, в огромных количествах вывозимое в Испанию конкистадорами, давно уже закончилось, а слухи о вновь обнаруженных «эльдорадо» раз за разом не подтверждались. Но чем тверже становилась уверенность людей здравомыслящих, что эра легких и огромных богатств безвозвратно ушла, тем легче верили сказкам люди романтичные, ждущие чуда, а таких среди молодежи всегда большинство. Корабли привозили все новых и новых искателей приключений, но на смену отчаянным идальго пришли не менее отчаянные выходцы из простонародья. Эти стояли на земле покрепче. Разобравшись в ситуации, они часто предпочитали не отправляться в рискованные экспедиции в наполненную индейскими стрелами сельву, а открыть таверну или завести плантацию. Они были готовы трудиться, и их повседневный труд повсюду создавал уголки цивилизации, которые возникали и исчезали так же непредсказуемо, как и острова на картах мореплавателей.

Десять лет назад какой-то предприимчивый, но не слишком дальновидный каталонец решил завести к югу от Гаваны табачную плантацию. Разрешение от губернатора он получил, и совсем недорого, вот только место выбрал плохое, да и в табаке не разбирался совершенно. После пары лет бесплодных трудов он услышал от ловцов жемчуга о приставшем неподалеку корабле, нуждавшемся в починке. Недолго думая, попросился на него матросом и, по слухам, теперь пиратствовал где-то у бразильского побережья. Оставшийся после него дом не пустовал — его освоили сперва охотники, а потом и рыбаки. Появился еще один дом, потом другой. Люди приходили непонятно откуда, по каким-то причинам задерживались, и каждый из них хоть что-то, да строил или хотя бы покупал. Наконец появилось нечто вроде поселка под странным названием «Где раньше была плантация того каталонца». Бухта показалась однажды удобной капитану Красному Чарли, он заглянул в нее по каким-то своим пиратским надобностям и наткнулся на поселение. Не разобравшись, с чем имеет дело, Чарли высадил десант и сгоряча перебил едва ли не половину жителей. Поняв, что никакой добычи, кроме разве что копченого мяса, он тут не получит, капитан раскаялся и, как часто поступают подобные ему люди, решил стереть поселок из памяти, а заодно и с лица земли. Поселок был сожжен, жители разбрелись. В донесении преследовавшего Красного Чарли капитана военного фрегата трагедия была отмечена как одно из злодеяний пирата.

В Гаване отчего-то решили, что табачная плантация — а там по-прежнему считали поселок плантацией — должна быть возрождена. С этой целью был прислан другой фрегат, солдаты с которого соорудили нечто вроде причала и кое-как построили казарму и склад. Руководитель экспедиции пытался найти хозяина, но не обнаружил даже самой плантации. Он, может быть, и сообщил бы об этом факте, но был не в ладах с неким гаванским чином, в дочь которого был безнадежно влюблен. Экспедиция вяло возрождала непонятно что, ее руководитель пребывал в романтической задумчивости, солдаты и матросы скитались по берегу… Ничего удивительного в том, что сама собой как-то появилась таверна. У таверны была хозяйка, знойная особа с оливковой кожей, называвшая себя мадмуазель Монморанси. У мадмуазель имелось несколько подруг, живших при таверне, и солдаты туда зачастили. Прослышав о заведении, зашел туда и их несчастный командир, да и провел с мадмуазель Монморанси целый месяц. Поговаривали даже, что дело идет к свадьбе и хорошо бы построить церковь. Люди — и откуда они только взялись? — на каждом углу затевали споры, как именно должна называться церковь и в честь какого святого. Но пока они спорили, дверь таверны однажды распахнулась, и из нее вышел предполагаемый жених. Он вдохнул свежего воздуха, покачнулся с непривычки и мутным взором обвел своевольно разросшийся городок. Все ждали каких-то новостей, но вместо этого испанец обернулся к таверне.

— Да гори ты в аду! — крикнул он. — Гори в аду, змеиное отродье! И пусть меня распнут в Японии, если я еще хоть раз подойду к тебе до тех пор, пока ты не сдохнешь и не начнешь вонять как тысяча вонючих болот, полных вонючих болотных дьяволов!

После этого родоначальник городка нетвердой поступью прошествовал по главной улице, громко шлепая сапогами по навозу, и удалился вглубь острова. Больше его никто не видел. Но поговаривали, что несостоявшийся сеньор Монморанси навербовал на восточном побережье всякого сброда и на каноэ отправился с ними грабить серебряные рудники куда-то в Венесуэлу. Так или иначе, городок, никому не нужный, но странным образом понемногу богатеющий, продолжил свое существование. Ушел фрегат, увозя печальных солдат, но у причала появились другие корабли. Охотники приносили копченое мясо, которое всегда пригодится любому капитану, бухта позволяла переждать шторм, а если добавить к этому чистую пресную воду из трех ручьев и таверну мадмуазель Монморанси, то станет понятно, что поселок не пустовал. Называться он стал Санта-Лючия. Вероятнее всего, имя досталось ему от церкви, так и не построенной к несостоявшейся свадьбе.

Таверна мадмуазель Монморанси дважды горела, но каждый раз отстраивалась, становясь еще просторнее. На втором этаже по-прежнему обитали ее «девочки», однако им места не хватало, и за таверной постепенно возник целый квартал хлипких домиков, где «девочки» принимали своих многочисленных гостей и растили еще более многочисленных детей.

Именно с этой стороны к таверне подходили двое. Им приходилось смотреть под ноги, чтобы не вляпаться во что-нибудь пахучее, но разговору это не мешало.

— Все никак не спрошу вас… Как вам Вест-Индия, аббат? Не слишком жарко?

— Я из Арагона, — ответил тот, кого назвали аббатом, обходя большую лужу. — У нас бывает жарко. Мне скорее запомнился шторм, во время которого мы все промокли и замерзли. Что, другой дороги к этой вашей таверне нет?

Аббат вовсе не был одет в сутану, да и вообще на священнослужителя совершенно не походил, хотя и выглядел скромно. На нем были крепкие парусиновые штаны и простой, но добротный камзол. Наряд дополняли неброская черная шляпа без украшений, широкий пояс с заткнутым за него пистолетом, слегка уже запачкавшиеся высокие сапоги и короткая шпага с широким клинком. Его собеседник, напротив, блистал по всем понятиям карибской моды. Каждая деталь его туалета была украшена если не пряжкой, то ленточкой, а шляпа едва виднелась под множеством перьев. Особую гордость владельца составлял эфес абордажной сабли, прицепленной к поясу. Весь украшенный блестящими на солнце драгоценными камнями, с золотыми вставками, он явно немало стоил. Аббат покосился на спутника, вооруженного целым арсеналом, и подумал про себя, что в предместьях Мадрида ему бы это не помогло. Но в Вест-Индии золото, по всей видимости, ценилось куда дешевле. Аббат не знал, что берегла капитана О’Лири исключительно его слава. Самый отчаянный разбойник побоится напасть на того, кто славится своей удачей.