Писарь

— Ну, то-то. Посмотрлъ-бы я, какъ теб ходячій писарь написалъ-бы, тотъ самый, что умеръ, которымъ ты меня упрекаешь, что онъ теб по семи копекъ за прошеніе писалъ.

— Нтъ, милостивецъ, онъ зналъ, онъ все чудесно зналъ — нужды нтъ, что пьющій былъ, — отвчала женщина.

— Не могъ онъ Василія Кондратьича знать, потому что Василій Кондратьичъ этотъ только ныншнею осенью назначенъ. Не мели вздору. А вотъ назвалъ-бы онъ его въ прошеніи Константиномъ Николаичемъ, онъ-бы и разсердился за непочтеніе… разсердился и не далъ-бы дровъ. Зря-бы прошеніе пропало. Да… Такъ вотъ ты пятачка-то и не жалй, что спеціалисту передала. Спеціалистъ напишетъ по настоящему, что и какъ — всему тебя обучить и наставить. Вотъ какъ о дровахъ надо заголовокъ длать.

Колотовъ прочиталъ написанное и спросилъ:

— Вдова ты, мужнина жена или двица? Крестьянка, мщанка или солдатка? Званіе…

— Двица, двица, миленькій… Крестьянская двица Новгородской губерніи, Крестецкаго узда Василиса Панкратьева.

— Совтую писаться вдовой. Дйствительне. Лучше помогаетъ. Вдь по паспортной книг никто проврять не станетъ. Вс вдовами пишутся. У кого и настоящій-то мужъ есть — и т вдовами себя обозначаютъ.

— Ну, вдова, такъ вдова, миленькій, — согласилась женщина. — Теб съ горы видне.

— Ладно. А сколько дтей.

— У меня-то? Да двое, голубчикъ.

— Напишемъ пятеро. Такъ лучше. Да и число кругле. А если будутъ обслдовать и придутъ, то говори, что у тебя пять и есть, а трое въ деревн. Вдь ты крестьянка?

— Крестьянка, батюшка.

— Самъ-то при теб?

— При мн. Да что онъ! Только пьетъ безъ пути, да меня колотитъ, — махнула рукой женщина. — А подмоги никакой. У меня-же отниметъ, если какой двугривенный увидитъ. Работалъ тутъ какъ-то на конкахъ, снгъ сгребалъ, а потомъ вдругъ пересталъ ходить… Желаю, говорить, отдыхать, потому я человкъ больной и испорченный… Теперь все лежитъ…

— Ну, довольно, довольно. Завела машину, такъ ужъ и не остановишь. Я для того спросилъ, чтобы наставить тебя. Его ты ужъ куда-нибудь прибери, если обслдовать придутъ. Ужасно не любитъ, когда изъ-за занавски торчитъ такое чудище мужское, — говорилъ Колотовъ.

— Милый, да вдь у меня жильцы, я квартирная хозяйка: такъ какъ-же…

— Ну, я предупредилъ. А теперь мое дло сторона. Также, чтобы посуда казенная на стол и на окнахъ не стояла. Этого не любятъ обслдователи.

— Да вдь гд попало ставятъ, черти. Ино и не самъ поставить, а жильцы. Конечно, не порожнюю не поставятъ, потому тоже боятся за золото-то въ ней…

— И порожнюю посуду убирай. Все это я для того говорю, чтобъ мое прошеніе дйствительне было. А то вдь зря… Казенную посуду не обожаютъ.

Перо Колотова стало писать. Писалъ онъ, довольно долго и наконецъ сталъ читать:

«Оставшись пост смерти моего мужа безпомощною вдовой съ пятью малолтними дтьми и при беременности шестымъ, не имя ни родственниковъ ни знакомыхъ для поддержки моихъ больныхъ сиротъ, страдающихъ малокровіемъ, не получая ни откуда ни пенсіи и ни пособія, я трудами рукъ своихъ должна снискивать себ и дтямъ пропитаніе, между тмъ какъ я сама больна ревматизмомъ, головокруженіемъ и порокомъ сердца что мшаетъ мн добывать и скудное пропитаніе. Для поддержанія-же себя и дтей содржу маленькую квартиру и сдаю жильцамъ, сырую и холодную, такъ что при ныншней дороговизн топлива и отопить ее не могу, а потому, припадая къ стопамъ вашимъ, молю о выдач мн дровъ для обогрнія моихъ сиротъ къ предстоящему празднику Рождества Христова. Я-же съ своей стороны буду возсылать мольбы къ Всевышнему о здравіи и благоденствіи вашемъ и всего почтеннаго семейства вашего».

— Нравится? — спросилъ Колотовъ, прочитавъ прошеніе.

— Да ужъ чего-же лучше! — отвчала женщина.

— А что насчетъ ревматизма, то ужъ наврное онъ у тебя есть.

— Да какъ не быть, миленькій! Синяки и т поджить никогда не могутъ отъ него, изверга. Чуть заживетъ одинъ — новый явился.

— Ну, ужъ насчетъ синяковъ-то помалкивай.

— Да я вамъ это только, голубчикъ.

— Не грамотная, поди?

— Да откуда-же грамотной-то быть! Была-бы грамотная, такъ сама-бы написала.

— Ну, ты насчетъ этого не дури. Много есть грамотныхъ, а прошенія о помощи писать не могутъ. Тутъ нуженъ спеціалистъ. А неграмотная, то я за тебя подписаться долженъ.

И Колотовъ расчеркнулся:

«Вдова крестьянка Василиса Панкратьева, а по безграмотству ея и личной просьб расписался и руку приложитъ отставной канцелярскій служитель Акинфій Колотовъ».

— Ну, теперь теб нечего здсь торчать. Вс свднія у меня о теб есть, а остальныя три прошенія могу я теб и безъ тебя написать, — сказалъ онъ женщин. — Я напишу, а ты сегодня вечеркомъ или завтра утречкомъ зайди за ними и получишь.

Женщина переминалась.

— Да лучше ужъ я подождала-бы, миленькій, потому деньги я отдала….- начала она.

— Да чего ты боишься-то, дура! Не пропадутъ твой деньги! — закричалъ на нее Колотовъ. — Здсь и на рубли пишутъ прошенія, да и то не опасаются. Ступай!

Женщина, нехотя, медленно вышла изъ комнаты, бормоча:

— Такъ ужъ пожалуйста къ вечеру, потому завтра утречкомъ подавать думаю. Пораньше подашь, пораньше и получишь.

III

Только что удалилась Василиса Панкратова, какъ супруга Колотова, заглянувъ въ двери, крикнула:

— Еще есть дв. Впускать, что-ли?

— Да какъ-же не впускать-то? Вдь это заработокъ. Тутъ къ празднику и на гуся, и на ветчину заработать можно, — отвчалъ Колотовъ.

— Нтъ, я къ тому, что одна пришла безъ денегъ и платокъ въ закладъ принесла. — Получу, говорить, по прошеніямъ, такъ разсчитаюсь и выкуплю.

— Ну, ужъ это играй назадъ. Чего ей?.. Пусть въ другомъ мст закладываетъ, а сюда является съ деньгами.

— Платокъ-то, Ермолаичъ, хорошій. Два прошенія ей, а платокъ больше рубля стоитъ.

— Ну, постой, я разберу въ чемъ дло.

А сзади стоявшей въ дверяхъ жены Колотова выставилась ужь голова, закутанная въ срый платокъ и говорила:

— Здраствуйте, господинъ писарь! Какъ васъ величать-то? Благородіе или просто?

— Назовешь и благородіемъ, такъ не ошибешься. Ну, да зови просто Ермолаичемъ, — отвчалъ Колотовъ. — Ноги-то отерла въ кухн? Отёрла, такъ входи сюда.

— Отерла, батюшка Ермолаичъ. Я къ вамъ насчетъ прошеніевъ, да дло-то мое такое сиротское.

Женщина среднихъ лтъ въ суконной куцавейк вошла и поклонилась.

— Очень ужъ мы наслышаны, что прошенія-то вы сладко пишете, — продолжала она. — Есть у насъ на квартир писарь, мальчикъ онъ, въ школу ходить. Этотъ и даромъ или за какой-нибудь пряникъ напишетъ, да я думаю, чувствительности-то никакой не будетъ, такъ что толку-то!

— Конечно. Гд-же мальчишк несмышленому супротивъ спеціалиста, который вс подходы знаетъ, — гордо отвчалъ Колотовъ.

— Врно, правильно. Намъ очень тебя хвалили. Ну, а денегъ-то у меня нтъ. Такъ вотъ не возьмешь-ли платокъ до субботы?