Писатели свободы. Как 150 «трудных» подростков и учительница бросили вызов стереотипам
Шрифт:
Дневник 9. Тэггинг
мисс Груэлл только что попросила нас нарисовать или описать словами наш район. Поверить не могу, что она разрешила мне рисовать. Интересно, знает ли она, как я ненавижу писать.
И свой район ненавижу. Он кишит гангстерами и наркоторговцами. Слишком многие возможности кажутся мне недосягаемыми. К каким целям мне стремиться? Я не стремлюсь, потому что у меня нет никаких целей; вместо этого я довольствуюсь тем, что у меня есть. Я вырос в паршивом районе, потому и вынужден приспосабливаться к тому, что происходит вокруг. Днем на улицах сплошные конфликты на расовой почве, по ночам слышны выстрелы из проезжающих машин, банды и наркоторговцы
Я заделался тэггером, потому что толкать наркоту, ширяться или бегать с бандами – это не мое. Вот я и начал разрисовывать стены маркерами или из баллонов. Оттягиваться с корешами, курить травку и страдать всякой другой херней. В школу-то я ходил, но учебники не открывал. Мои учителя всегда твердили: «Я здесь, чтобы помочь тебе», но когда приходит время, то помощи от них не дождешься, так что в школе я делаю то же самое, что и на улице. Каждый день приношу в школу маркеры. Прогуливаю уроки, прячусь от учителей, хожу в уборную, чтобы портить ее (разрисовываю стены). Кому какое дело, если меня поймают? Мама точно ничего не сделает, отец вечно замученный, не до того ему, чтобы читать мне нотации.
Тэггинг – вот от чего у меня захватывает дух. Шанс показать, на что я способен. Когда говорят про мои художества, это дает мне силы продолжать. Задания в классе я не делаю никогда, а чтобы убить время, рисую в блокноте, на раздаточных материалах, рюкзаке – на всем, что вижу. Я художник и люблю то, чем занимаюсь. Знаю, что порчу чужую собственность, но если слинял вовремя – от этого тоже захватывает дух. Покурить с корешами, а потом выйти и разрисовать стены – вот это по мне, день прошел не зря.
Дневник 10. Поправка 187: дискриминация
у всех только и разговоров, что о поправке 187 и об акции протеста, которая планируется сегодня в школе. Кто-то постоянно вопит: «Нет поправке 187!» Случалось видеть даже, как через весь двор летают урны для мусора и на переменах вспыхивают драки. Чем ближе акция, тем сильнее страсти.
Латиносы и афроамериканцы начали демонстративно уходить в знак протеста. Полиция была повсюду. Как будто мы совершили преступление, и теперь им позарез надо было караулить нас за школьной территорией. Кое-кого из учеников задержали, остальные ушли из школы в ближайший парк, где собирались старшеклассники из других школ.
А я решил не уходить. Вместо этого я смог выразить свои чувства там, где мой голос услышат и мое мнение ни за что не станут осуждать. В кабинете мисс Груэлл – вот где я мог выразить свои чувства, объяснить, как это событие затронуло меня. Обсуждение ситуации в классе здорово помогло. Мисс Груэлл написала на доске: «Поправка 187», и мы заговорили о том, как повлияет эта поправка на некоторые национальности.
Если она пройдет, правительство может лишить всех незаконных иммигрантов льготного медицинского обслуживания и исключить из других государственных программ, таких как школьное образование. Мне страшно, потому что это коснется конкретно моей семьи, ведь моя мама осталась здесь незаконно. Она приехала в Америку в поисках американской мечты. Такие иммигранты, как она, стремились в эту страну за безграничными возможностями, а теперь эти возможности стали для них ограниченными.
Кто-то в классе мисс Г. напомнил, что на языке полицейских кодов 187 означает убийство. Если поправка пройдет, она убьет все шансы преуспеть в жизни для таких потомков иммигрантов, как я.
Дневник 11. Дислексия
«еоМ ями нораА». Совершенно обычные слова для тринадцатилетнего патлатого пацана, а на самом деле мои глаза видят: «Мое имя Аарон». Я всегда умел читать задом наперед и просто думал, что и все остальные умеют. И даже писал наоборот. Для меня слово «кот» – это «ток»,
и я не вижу разницы. Мои школьные работы были сплошь исчерканы красным. Кем я был – тупарем или лентяем? Я считал себя тупым и сторонился остальных.В пятом классе учительница всегда называла меня лентяем так, чтобы слышали все. И вечно вызывала меня читать перед всем классом. Она знала, что я плохо пишу, а читаю очень медленно. Все смеялись надо мной и дразнили тупым. А я ненавидел школу. С того года я больше не решался читать вслух, потом что до сих пор боюсь, что все будут смеяться и дразниться.
Я узнал, что со мной такое. У меня дислексия, значит нарушены способности к обучению. Мой мозг видит все по-другому, слова выглядят не такими, как для всех остальных. Моя мама знала, как я расстраиваюсь из-за школы, и смогла найти другую – для детей с дислексией. Наконец-то я встретил таких же детей, как я сам, и узнал, что не настолько я другой. Эта школа очень помогла мне: в ней меня научили, как читать и делать записи о том, что я читаю. Я разобрался, как выговаривать длинные слова, решать задачи по математике. Я так радовался, потому что наконец все понял и начал учиться. Читать я читал, но так, как это делают дислексики.
Но школа для детей с дислексией была всего на год, и я не знал, что будет, когда я пойду в старшие классы. Я понимал, что неглуп, но, может, надо мной снова начнут смеяться, а я не хотел, чтобы все повторялось заново.
Над теми, у кого все хорошо со спортом, смеются меньше. Бейсбол приносит мне счастье. Да, я не могу читать наизусть Шекспира, зато, если брошу бейсбольный мяч, он летит со скоростью 75–85 миль в час. Меня даже поставили первым бейсменом на первенстве Малой лиги. И я не мог поверить: те же ребята, которые смеялись надо мной и дразнили тупым, теперь болели за меня, когда я сделал гранд-слэм [4] в игре Малой лиги. Представьте себе, как я удивился, когда узнал, что у моего кумира Нолана Райана тоже дислексия.
4
Удар, который приносит команде максимальное количество очков – четыре. Самый редкий в бейсболе. Прим. ред.
С мисс Груэлл я познакомился в первый же день в старших классах. Она мой учитель английского и чтения. Я многому научился у нее. Она не называет меня ленивым или тупым. Оказывается, читать бывает интересно. Иногда мне все еще трудно, но мои внутренности больше не завязываются в узел, когда я читаю вслух.
Мисс Груэлл поддерживает мою единственную настоящую любовь – спорт. Она рассказывала мне, что многие дислексики показывают отличные результаты в спорте, – там-то над ними никто не смеется, как в школе. Теперь я знаю: если я буду как следует стараться и за партой, и в спорте, я добьюсь успеха и там и там.
Дневник 12. Центр временного содержания
последние дня два на уроках у мисс Груэлл мы читали книгу «Дуранго-стрит». Это про афроамериканского подростка по имени Руфус, которого только что выпустили из центра временного содержания для несовершеннолетних. Перед освобождением он пообещал инспектору, что не будет нарываться на неприятности.
Почти у всего класса есть с Руфусом что-то общее. Если кто-то не сидел сам, то сидел его родной или двоюродный брат либо друг. До того как я прочитал эту книгу, мне было стыдно, что я сидел в тюрьме. Я боялся, что мисс Груэлл осуждает меня за это. У Руфуса были нелады с бандой, которая называлась «Трепачи». Они вечно цеплялись к нему. И у меня в начале старших классов было то же самое.
Я ждал автобус после школы, когда подвалили трое таких вроде бы гангстеров. И начали обзываться. Меня взбесило не то, что они болтали. А то, что они прицепились ко мне, потому что решили, что я просто стерплю. Как по мне, так неважно, что все трое были здоровее меня. Мне надо было доказать, что они не имели права лезть ко мне только потому, что я меньше ростом, чем они.
Один замахнулся на меня и промазал – это он зря. Когда я почувствовал, как его кулак просвистел мимо моего лица, я прямо взбесился! И стал лупить его по голове! И остановился, только когда увидел, что глаза у него закатились, как у мертвого. Я не сознавал, что поступаю неправильно, пока не увидел мигалки полиции и скорой.