Пища Мастеров

– Я поняла.

Гуинда стоит будто в забытьи, потом продолжает:

– …изумительный садовник… выращивающий чудесные плоды и цветы… А ты знаешь как его плоды и цветы чудесными становятся? Не знаешь? То-то же! Откуда тебе это знать? В них сила появляется когда он выхаживает их, градом побитых укрывает, говорит с ними, просит не сдаваться, ночью выходит проведать. Те, которых он выходил - платят ем благодарностью- и они-то чудесными свойствами и наделены. А их благодарность сильнее человеческой. Только из таких трав и цветов можно мощные настойки изготовить. И сад этот зависит от его настроения. Травы и цветы вянут, плоды сморщиваются не доспев, если он сердится. Ты выманишь его отсюда, с его места, сада, уровня- и все это пропадет! Ты ничего не знаешь о нем, но фуэрза ведет тебя верно. Он просто нужен тебе, но ты не любишь его как я. А ему каково будет без этого сада, в котором душа его? И с тобой он еще натерпится!

– Довольно, Гуинда, он не раб этого сада!- заключила Софья Марковна.
– От него, как и от всех игреалов, требуется действовать по велению сердца, по наитью. Если он захочет уйти с ней, то уйдет. Если фуэрза подскажет ему остаться,- значит этот сад на этом уровне - его предел. А если уйдет…

– …наступит осень. А когда вернется- будет весна, - сказала Гуинда и заплакала, - крупные слезы покатились из ее больших, карих, похожих на вишни глаз.
– Пусть сам решит. Я больше не буду мешать.

– Ну вот и славно. Если так, то и мы никому не расскажем о флоримониях, правда, Полина?- Элина заглядывает мне в глаза, - и сохраним мир.

Я киваю. Гуинда плачет так горько…

– Я не хочу так. Странные законы в этом мире! Я и вправду сама не знала зачем сюда пришла, но вы сказали, что я способствую его продвижению. Если я действую по правилам, то строю свое, разрушая чужое. А можно ли одновременно действовать, слушая фуэрзу, но при этом не причинять боли другим?

– А зачем об этом беспокоиться? Количество боли и радости строго отмеряно и сила эмоций строго контролируется. Когда один плачет, - другой всегда смеется, -говорит Элина, - а потом они меняются ролями. Однако, нам пора.

– Вот и идите. А у меня тут еще дел много, - Гуинда ведет себя так, будто мы уже ушли, - не глядя на нас, начинает подбирать опавшие и высохшие лепестки завесы и складывать их в кучку, давая нам понять, что она все-таки здесь хозяйка и порядок- ее забота.

– Хорошо, - говорю, - у меня тоже дела, - и направляюсь к летней кухне. Софья Марковна идет за мной, а Элина остается с Гуиндой.

Назар стоит возле входа на кухню

Кастрюля еще горячая и довольно тяжелая. Но я все равно намереваюсь унести ее отсюда и доварить варенье в другом месте, - действие совершенно неразумное и нелепое с точки зрения логики и разума, но оставить его здесь, с плачущей Вишенкой, я не могу.

– Ну все?- спрашивает Назар громко, - разобрались? В прошлые разы гораздо меньше крика было. А ты что это делаешь, Смородинка?

– Пытаюсь варенье унести. Не могу я его тут оставить.

– Не надо. Я вырубил флоримонии. А возле админского дворца - ночью вырублю, не хочу привлекать внимания. До заката запах в воздухе будет, а потом совсем развеется. Я скажу когда можно будет по саду ходить. Оставайся и доваривай свое варенье.

– Спасибо.

– Так ты принесешь живой воды?

– Да. Но я не могу отойти от варенья пока она здесь.

Софья Марковна шепчет ему на ухо что-то, он усмехается, а она, довольно кивнув, исчезает в глубине сада.

– Иди сюда, Смородинка.

– Нет. Сказала не уйду от варенья пока она здесь, значит не уйду.

– А и не надо уходить, - это здесь,- он приподнял лиственную завесу за которой ступеньки вели вниз - в полутемный подвал, взял меня за руку и повлек туда.

– Куда ты ведешь меня?

– Тсс…

Окошко под потолком завешено плотной тканью. И запахи странные, сладковатые, цветочные…

– Здесь темно совсем!

– Сюда не должен проникать солнечный свет, я сейчас зажгу свечку.

Он чиркнул спичкой, и я увидела что нахожусь в помещении, похожим на склад-лабораторию: повсюду стояли корзинки с сухими травами и ягодами, наливки в бутылях, флакончики с пряностями и маслами, на столе возвышался аппарат пожожий на дистиллятор, а диковинные пряжи из сухих растений были расстелены повсюду. В центре комнаты стоял застеленный полотном стол, на котором сушились крупные алые лепестки.

– А, да тут и сесть негде, ну сейчас…- Назар снял со стола полотно, свернул его аккуратно рулоном и положил на пол.
– Ну садись. Али высоко тебе?- он легко поднял меня как куклу и усадил на стол, а сам встал напротив. Его глаза на уровне моих глаз- совсем близко, а руки он положил мне на бедра… несколько неловкая поза…

– Я дверь закрою, но если она войдет на верхнюю кухню, - ты услышишь- здесь люк в потолке открыт, видишь? А сюда она не спустится. Она здесь никогда не была.

– А зачем ты меня сюда привел?

– Чтобы решить. Я знаю зачем ты здесь, Смородинка. Я знал это когда ты еще сама не знала. Я увидел тебя и сразу все понял, только слушать фуэрзу не хотел. Для кого-то ты- фуэнсен, а для меня - алисента, приманка, кукла-забавница. Для меня. Моя кукла. Но я не хочу уходить отсюда, какой бы ты заманчивой не была, понимаешь?

Это был целый спич для него- он никогда столько предложений сразу не произносил.

– П-почему не хочешь?- я спросила дрогнувшим голосом, -его руки сжимавшие мои бедра, были горячими, от кончиков его пальцев шел жар, который я чувствовала сквозь тонкую ткань платья. Исходившая от него мощная энергия, окутывала меня как облаком и я вдруг поняла, что если мне не удастся его увести отсюда, то это будет равносильно бедствию, - я не смогу без него сделать что-то очень важное, необходимое для верхнего уровня.

– А потому, что труднее всего нам, игреалам, главное правило демокодекса дается, - он приблизил лицо к моему и зашептал мне на ухо, щекоча бородой шею:

– К-какое?

– Ты должен уйти когда все хорошо, даже отлично, и ты всем доволен.

– А зачем же такое правило существует?

– Если ты всем доволен, то это знак для миров Голденгейта, что тебе пора открыть дверь на другой уровень. А там - лучше не будет. Во всяком случае- сначала. И ты это тоже знаешь. Здесь- мои лучшие демолета прошли. Здесь мне было даже слишком хорошо. А перемены давно стучали в окно, как ветер. Я сопротивлялся, затыкал уши и делал вид, что ничего не слышу. И этим вызвал ураган. Тебя.

– Ты так говоришь, что я невольно чувствую себя виноватой.

– Ты ни в чем не виновата, ты все правильно делаешь: фуэрзу слушаешь, идешь куда хочешь и к кому хочешь. А у меня есть два пути: первый- уговорить тебя, упросить, умолить- оставить меня в покое, то есть - нарушить демокодекс из-за меня.

– А второй?
– мой голос звучал совсе хрипло, потому что он крепко сжал мои бедра уже под платьем, продолжая глядеть прямо в глаза.

– А второй- уйти с тобой, не оглядываясь, с пустыми руками. С собой нельзя ничего брать. Поэтому нам, игреалам, так трудно: мы привыкаем к месту, людям, даже простым вещам, а нельзя здесь этого. С людьми расставаться приходится, а вещи - вообще ничто. Ты переходишь как есть- со всем, что умеешь, всем чему научился. Даже мешочек семян взять не смогу. Даже одно семечко. До сих пор я сопротивлялся как мог, не клевал на наживку, с крючка срывался. А если клюну сейчас, то будущее предвидеть невозможно, - может зажарят на сковороде, может в огромный аквариум запустят, а может в другую реку…