Письма императора

– Надо же, как печально, – вздохнула Амалия. – Благодарю вас, Иннокентий Петрович. Если мной начнет интересоваться какой-нибудь король или император, пожалуйста, дайте мне знать. – И, сделав опешившему чиновнику очаровательный реверанс, она отпустила его.

«Нет, какова! – кипятился Добраницкий, сходя по лестнице. – Мало ей внука… даже двух… и журналиста с инспектором в придачу… теперь ей и самого короля подавай! Ветреница, интриганка, кокетка! Ах, бедный барон Корф! Что за несчастье иметь такую жену! И какое счастье, что сам я до сих пор холост!»

«Что это с ним? – думал пораженный Тростинка, глядя вслед Добраницкому, который пулей вылетел за порог, даже не надев на голову шляпу. – Знать, отшила она его, не меньше!»

Но тут вернулся нагруженный свертками Франсуа, и все мысли Тростинки переключились на приближающийся обед.

* * *

Амалия прилегла в спальне отдохнуть. Но отдыха не вышло. В голове крутилась одна и та же навязчивая карусель:

«Письма, письма, что мне делать с письмами? Сжег, спалил, уничтожил!.. И еще теперь сокровище бабушки… как там ее… И зачем я вообще ввязалась в это дело? Полон дом проходимцев… Но, может быть, сокровищем действительно окажется что-то очень ценное, что поможет мне вернуть расположение императора? Потому что, если я вернусь без писем… – Она даже в мыслях проглотила хвост фразы: «…то могу не возвращаться вообще». – До чего утомительный день… Раненый принц воров… Потом нападение… Что же все-таки за книга была выбрана для кода? – Она повернула голову и посмотрела на том, в который спрятала извлеченные из шкатулки листки. – Боже мой!.. Библия!»

Дверь приотворилась, и в проеме показалась физиономия деревенского увальня. На ней была написана озабоченность, и Амалия тотчас поднялась.

– Что такое, Тростинка? В чем дело?

– Я думаю, мадам, – шепотом ответил бандит, – вы должны это увидеть.

Чувствуя все нарастающую тревогу, Амалия безропотно проследовала за Тростинкой до самых дверей кухни.

– Ну? – мало-помалу начиная сердиться, спросила она. – Что случилось все-таки?

Тростинка поманил ее пальцем.

– Смотрите сюда, и вы сами все поймете!

Амалия заглянула в кухню – и оторопела. Франсуа, весь красный и взлохмаченный, сражался с пыхтящей на огне большой кастрюлей. Пожалуй, слово «сражался» будет в данном случае наиболее уместным, потому что как раз в тот миг, когда Амалия увидела его, Франсуа занимался тем, что с остервенением забивал внутрь кастрюли торчащие оттуда куриные ноги. Засунув их в кастрюлю, Франсуа с облегчением вздохнул, вытер лоб и накрыл кастрюлю крышкой, но не прошло и минуты, как крышка сползла, и ноги снова высунулись наружу. Окончательно рассвирепев, Франсуа схватил крышку и принялся изо всех сил лупить ею по куриным ногам. Кое-как ему удалось все-таки справиться с ними, и он вернул крышку на место, после чего положил поверх нее две тяжеленные терки.

– Господи, – в изумлении пробормотала Амалия, – что это он делает?

– По-моему, – вполголоса заметил Тростинка, – издевается над несчастной птицей.

– Что вы тут стоите, где обед? – спросил Венсан, подходя к ним.

Амалия и Тростинка переглянулись и разразились хохотом. В кухне Франсуа, сидя на высоком табурете, обмахивался пучком салата вместо веера, но тут кастрюля издала хриплый рев, терки с грохотом посыпались на пол, крышка, звеня, упала на плиту, а наружу вновь высунулись две дурно ощипанные куриные ноги. В довершение всех бед из кастрюли потоком хлынул бульон.

Франсуа вскочил с места, швырнул ни в чем не повинный салат на пол и принялся топтать его ногами, выкрикивая разные слова, не числящиеся в словарях. Выпустив пар, он остановился, тяжело дыша. Венсан насупился.

– Эй, – спросил он, входя в кухню, – ты что творишь? Где обед?

– Прошу не беспокоиться, – заявил Франсуа. – Обед скоро будет!

Он повернулся к плите, и тут нога его попала на кусок скользкого салата. Бедный Франсуа закружился волчком, издал вопль опьяневшей балетной примы, решившей выдать танец умирающего нетопыря, и, пытаясь удержаться, схватился за первое, что попалось ему под руку, а именно – за стол, на котором лежали горы разной снеди. Стол жалобно крякнул, накренился и протянул ножки, а все, что было на нем, рассыпалось по полу. Последней упала большая морковка, звонко стукнув горе-повара по голове.

– Господи, – сказал Венсан, качая головой, – что за идиот!

– Я же говорил вам, мадам, – простонал Франсуа, сидя на полу среди салата, сельдерея, кусков помидоров и неочищенной картошки, – я не повар! Пусть кто угодно другой готовит, а я… – он покосился на победно торчащие из кастрюли куриные ноги и всхлипнул, – я больше не могу!

Венсан тяжело вздохнул.

– Вот балбес! И надо же было перепортить столько еды! – Он поглядел на несчастную курицу и скривился. – Эй, Тростинка! Иди-ка пособи мне, а то я с одной рукой не управлюсь.

– А вы умеете готовить? – на всякий случай спросила Амалия.

– Уж лучше этого точно, – буркнул Венсан. – А ты, – обернулся он к Франсуа, – иди пока карауль вход… повар!

Глава 5

Венсану удалось приготовить вполне сносный обед, и когда все сели за стол, Амалия изложила им, какая мысль пришла ей в голову.

– Библия? – задумчиво промолвил Ален. – Очень даже может быть.

– Так чего мы ждем? – немедленно загорелся Франсуа. – Давайте возьмем ее и расшифруем, что написано в том письме!

– Не все так просто, – осадил его Ален. – Я так понимаю, – он покосился на Амалию, – для того, чтобы расшифровать послание, нужно иметь на руках именно то издание, которое было у братьев.

– Не понял, – пробормотал Венсан.

– В разных изданиях Библии разное число страниц, – терпеливо пояснил Ален, – разные шрифты, разные рисунки, хотя текст один и тот же. – Он вздохнул. – Нет, сначала надо узнать, что собой представляли Дени и Антуан. Может быть, нам нужна вовсе не Библия, а какая-то другая книга? Ваша догадка, конечно, – обратился он к Амалии, – очень интересна, но ведь это только догадка.

– А я бы все-таки проверил, – упрямо сказал Тростинка.

– Ну и проверяй, – равнодушно отозвался Ален.

После обеда Тростинка взял страницу с зашифрованным посланием, стопку листков, стальное перо, Библию и примостился в уголочке. Слюнявя пальцы, он перелистывал страницы, считал буквы и от усердия даже высунул язык.

Ален, сидевший в кресле, повернулся к Амалии.

– Противно смотреть, – вполголоса заметил он.

Ей не понравился его пренебрежительный, уничижительный тон по отношению к сотоварищу, и чуть резче, чем намеревалась, она промолвила:

– Между прочим, он спас вам жизнь. Мог бы бросить тогда ночью, но не сделал этого. Мне кажется, – Ален смотрел на нее немигающим взглядом, и это окончательно вывело ее из себя, – вы могли бы быть хоть чуточку к парню снисходительнее.

– Вам легко рассуждать, – отозвался Ален. – Вы живете в другом мире, баронесса Корф. – Он произнес ее титул, смакуя его, как хорошее вино. – Вас окружают другие люди, вы действуете по другим понятиям. Я же принц воров, и мое общество – воры, бандиты и убийцы, многие из которых дорого бы дали, чтобы занять мое место. К чему я это говорю, Амалия? Если я в моем мире начну жить по вашим законам, меня убьют.