Письма к госпоже Каландрини

Прощайте, сударыня, не сомневайтесь, прошу вас, в моей глубокой вам преданности.

Письмо VII

Из Парижа, 1727.

Напрасно вы, сударыня, обвиняете меня в том, будто я вас забыла, надобно иметь лучшее мнение о друзьях ваших, особливо обо мне, которая так высоко ценит вашу дружбу. Могу поклясться: дня не проходит, чтобы я не вспоминала вас, не пожалела о том, что вы от меня далеко, не строила бы планов о своей к вам поездке, и я буду делать все от меня зависящее, дабы исполнилось то, чего я так пламенно желаю. Ради вас я без сожаления готова покинуть здесь все и всех. Я сейчас в ужасном расстройстве, и это сказывается на моем здоровье – я до того исхудала, что самой страшно. Ведь на меня одно за другим все обрушилось – и смерть моего благодетеля г-на де Ферриоля [112] ,и болезнь шевалье, который вот уже три месяца страдает астмой, и сокращение пожизненных рент. Вот какое письмо написал он от моего имени кардиналу де Флери. Я не сомневаюсь, что вы найдете его превосходным.

112

Шарль де Ферриоль, граф д'Аржанталь (ок. 1647–1722), брат О.-А. де Ферриоля; в молодости участвовал в различных военных кампаниях, в дальнейшем подвиза\ся на дипломатическом поприще. В 1698 г. представлял в Стамбуле интересы Франции в связи с подготовкой Карловицкого мирного договора; в 1699 г. вновь отправился туда в качестве французского посланника; во время пребывания на этом посту он к немалому раздражению турецких властей совершил ряд серьезных ошибок; к тому же держался он с необычайным высокомерием, нередко нарушая дипломатический этикет и поражая всех великолепием своих выездов, обширностью свиты и т. п. В 1709 г. ввиду нараставшего душевного расстройства он был отозван, но отказался подчиниться и был увезен во Францию насильно лишь два года спустя.

«Милостивейший государь,

Не смею льстить себя надеждой, что ваше высокопреосвященство вспомнит, что я имела честь встречаться с ним, однако хочу надеяться, что необычность моего положения вызовет в нем чувство сострадания и он простит мне свободу, с коей я решаюсь изложить свои обстоятельства. Г-н де Ферриоль привез меня из Турции, когда мне было четыре года и, воспитав как собственную дочь, в довершение своих благодеяний пожелал оставить мне некоторое состояние, которое позволило бы мне вести образ жизни в соответствии с полученным мною воспитанием. С одобрения и согласия всего семейства де Ферриоль он завещал мне четыре тысячи ливров пожизненной ренты. Ныне, милостивейший государь, у меня сокращают более половины упомянутой суммы, вследствие чего я потеряю то, что доселе доставляло мне спокойствие и независимость, коими моему благодетелю угодно было обеспечить меня. Осмеливаюсь умолять ваше высокопреосвященство, чтобы со мной поступили не по всей строгости закона; не допустите, чтобы лишили меня состояния, являющего собою свидетельство великодушия французов. Если вы пожелаете навести обо мне справки, вам подтвердят, что нет у меня ни склонности, ни способности к обогащению. Прикажите же, чтобы мне оставили то, чем до сих пор я владела на законных к тому основаниях. Тем самым вы дадите мне возможность испытывать к вам то же чувство благодарности, которое испытываю я к тем, кому обязана всем, чем ныне владею, и вечно буду пребывать вашей покорною слугой и т. д.».

Письмо госпожи де Ферриоль

Аиссе ни за что не прервала бы своего писания, если бы не я – у меня не хватило терпения дожидаться, пока она кончит, и я отняла у нее письмо, чтобы в свою очередь написать вам несколько слов. Боже вас упаси позабыть меня; а я так же не устаю вас вспоминать и сожалеть о нашей разлуке. Ни перенесенные за это время болезни, ни путешествия, которые с тех пор мне пришлось совершить, не могли затмить эти воспоминания. Надеюсь, что мне предстоят еще новые путешествия и одно из них непременно – в Пон-де-Вель, где я буду иметь счастье свидеться с вами. Мне необходимо лелеять эту надежду, чтобы легче переносить огорчение, которое причиняет мне ваше отсутствие. Надеюсь, вы до тех пор еще сообщите мне о себе, и прошу вас не сомневаться в чувстве нежной к вам дружбы, которую я сохраню на всю жизнь.

Продолжение письма мадемуазель Аиссе

Мне возвратили мое перо. Воспользуюсь этим и перескажу несколько новостей. Госпожа де Тансен все еще больна: никто у нее почти не бывает, кроме священников да ученых. Д Аржанталь больше в нее не влюблен и уже не столь усерден в своих посещениях. Среди придворных дам были волнения: они решили устроить спектакль, чтобы позабавить королеву. Мужские роли должны были играть гг. де Нель, де Ла Тремуй, Грези, Гонто, Таллар, Виллар, Матиньон [113] . На женские роли не хватало одной актрисы; и еще нужен был кто-нибудь, чтобы научить играть всех остальных. Кто-то предложил Демар [114] , она ныне на театре уже не играет. Этому воспротивилась госпожа де Таллар, она заявила, что не станет играть рядом с комедианткой, разве что в спектакле будет участвовать сама королева. А тогда маленькая маркиза де Виллар сказала, что мол госпожа де Таллар права, и она тоже согласна играть лишь в том случае, если роль Криспена [115] будет отдана императору. Вся эта свара кончилась всеобщим смехом. Госпожа де Таллар до того разобиделась, что ушла из труппы. А Демар играла, и спектакли удались на славу.

113

Имеются в виду Шарль-Рене-Арман де Ла Тремуй (1708–1741); Антуан-Арман, герцог де Гонто (1689–1736), состоял в браке с Марией-Аделаидой де Грамон; Марк-Жозеф д'Отен, герцог де Таллар(1683–1755), состоял в браке с Марией-Элизабет-Анжелнкой-Габриэль де Роган (1699–1754); Оноре-Арман де Виллар, маркиз, затем герцог де Виллар (1702–1770), состоял в браке с Амабль-Габриэль де Ноайль (1706–1771); Луи-Жан-Батист Гуйон, граф де Матиньон (1682–1747). Грези – лицо неустановленное.

114

ДемарКристина-Антуанетта-Шарлотта (1683–1752) – драматическая актриса, оставила сцену в 1721 г.

115

Криспен– персонаж французской комедии, плутоватый слуга (аналог итальянского Арлекина); герой многих пьес (среди них – «Криспен, соперник своего хозяина» Лесажа, 1707).

Милорд Болингброк решительно отрицает, будто это он является автором писем к г-ну Уолполу [116] . До вас уже, конечно, дошли разговоры об этом. А он говорит, что пусть мол на него сколько угодно нападают, все равно отвечать он не собирается, письма эти подложные, и он решил сохранять хладнокровие, сколько бы публика ни изощрялась. Супруга его все еще нездорова. Лондонский воздух не идет ей на пользу. Кто-то пустил слух, будто они с мужем между собой не ладят; это совершеннейшая ложь. С каждой почтой я получаю письма и от него, и от нее, они, мне кажется, в самых лучших отношениях. Судя по беспокойству, которое выказывает он по поводу ее здоровья, и по тому, как печется о нем она, они вовсе не похожи на супругов, недовольных друг другом. Прощайте, сударыня. Уверенность в вашем ко мне расположении доставляет мне слишком большую радость, чтобы я могла о нем усомниться.

116

Речь идет о трех письмах Болингброка, в которых резко осуждалась политика, проводимая Р. Уолполом; появились они в конце 1726 – начале 1727 гг. на страницах газеты «The Craftsman» и были подписаны' псевдонимом «The Occasional Writer» («Случайный писатель»).

Письмо VIII

Из Парижа, 1727.

Видела нынче утром г-на Троншена [117] , сударыня, который сообщил мне о завещании этого бедного г-на де Мартина [118] . Можете представить себе, как рада была я узнать, что он оставил вам, равно как и вашей дочери, доказательство своей к вам приязни. Он умер, как и жил, неизменно доброжелательным и великодушным к друзьям своим. Его друг повел себя с родными покойного со всей присущей ему честностью. Не знаю, останутся ли они довольны, но нет. сомнения, что именно ему обязаны они всем тем, что им оставил г-н де Мартин. Сам он ими отнюдь не был доволен; обязан он им ничем не был, поскольку ничего из родительского наследства не получил и состоянием своим обязан был исключительно своим добродетелям и талантам. Г-н Троншен оказывал ему разные услуги, он был ему другом. Что может быть справедливее, чем благодетельствовать тому, кого любишь, если ты в состоянии это сделать. Немало я встречала людей, которые честят теперь г-на Троншена дураком за то, что он-де не сумел в полной мере воспользоваться расположением своего друга. Но он был движим более благородными помыслами. Он уговорил г-на де Мартина оставить что-нибудь своей семье, чего, повторяю, тот никогда бы не сделал без г-на Троншена. Умер он семидесяти восьми лет от роду; я-то считала его более старым. Он очень хорошо распорядился в отношении своих кузин; слугам он велел выдать жалование за год вперед; вот этого, мне кажется, недостаточно.

117

Г-н Троншен– по-видимому, Жан-Робер Троншен(1672–1761), член Большого совета Женевы, парижский банкир.

118

Даниэль де Мартин(1649–1727), поверенный в делах Женевской республики и представитель ландграфа Гессенского в Париже.

Мы чаще, чем когда-либо, говорим о поездке в Пон-де-Вель, меня даже уверяют, будто мы проведем там зиму. Если бы это в самом деле случилось, я, как ни грустно мне надолго уезжать отсюда, так рада была бы возможности свидеться с вами, что с радостью перенесла бы горесть разлуки. Обещать я ничего не обещаю, ибо желания госпожи де Ферриоль изменчивы, как море. Но до чего же мне хочется оказаться в вашем загородном домике, где вы живете такой счастливой, чистой и бесхитростной жизнью – я нарочно так живо воображаю себе все это, чтобы сильнее ощутить чувство скорби, что меня там нет. Мне бы хотелось, чтобы у вас был маленький птичий двор. Когда я окажусь у вас, то непременно настою на том, чтобы вы его у себя завели, нет ничего более забавного. По-прежнему ли вы играете в кадриль? [119] А я так совсем перестала. Я провела четыре дня на даче и там купалась – стояли как раз самые жаркие дни. Есть ли у вас поблизости какая-нибудь речка?

119

Кадриль– название старинной карточной игры.

У нас никаких новостей, если не считать беременности госпожи Тулузской [120] и остроумного отзыва короля о только что прочитанном им жизнеописании Генриха IV. [121] Его спросили, какого он мнения о сей книге, он ответил, что более всего ему пришлась по вкусу любовь Генриха IV к народу. Дал бы бог, чтобы он и в самом деле так думал и стал бы в этом ему подражать! Деньги еще редко у кого появляются, но вот что поистине не часто встретишь и чего вам никогда видеть не приходилось, это то, что первого министра все очень одобряют. Это самый честный человек на свете [122] , без всякого сомнения, пекущийся о благе государства. Наконец-то у нас появился первый министр, достойный уважения, бескорыстный и желающий лишь одного – чтобы вновь воцарился порядок. Первые распоряжения его были весьма суровы; но все дальнейшее доказывает, что действовать иначе он и не мог. Он занялся делами: город платил шесть тысяч ливров, отныне новых прибавок больше не будет, он восстановит прежние порядки. Он упразднил пятидесятую долю и на два миллиона сто тысяч ливров увеличил подушный сбор [123] . Все это доказывает, у нас теперь министр, который хочет блага народа. Да продлит господь его дни, дабы он мог осуществить свои добрые намерения! Единственное, что он, на мой взгляд, сделал дурного, – это то, что он урезал вашу пожизненную ренту. Вас его деятельность коснулась лишь с этой плохой стороны, и вам не дано испытать на себе тех благ, кои она принесла другим; но вам вообще не везет – неужто судьба никогда не устанет преследовать вас?

120

Госпожа Тулузская– Мария-Виктуар-Софи де Ноайль (1688–1766), в первом браке – маркиза де Гондрен, во втором – графиня Тулузская; ее второй супруг Луи-Александр де Бурбон, граф Тулузский был сыном Людовика XIV и маркизы де Монтеспан.

121

О каком сочинении идет речь, неизвестно. Легенда, окружавшая имя этого короля (1553–1610) и изображавшая его народным монархом, получила широкое развитие в историографии, литературе, искусстве.

122

Имеется в виду кардинал де Флери, которого м-ль Аиссе противопоставляет его бездарным и корыстным предшественникам – кардиналу Дюбуа и герцогу де Бурбону

123

Пятидесятая доля– налог на все имущества и доходы, введенный 8 июня 1725 г., вызвал резкое недовольство и был отменен два года спустя . Подушный сбор(талия) взимался с XIII в. периодически, со второй половины XV в. регулярно, упразднен в период революции.

«Прозерпина» успеха не имеет. Оперу находят неплохой, но слишком уж печальной; долго она не продержится. Два раза в неделю играют «Прозерпину», а два раза – «Четыре стихии» [124] . Пелисье нынче уже здорова. Она чуть было совсем не потеряла рассудок, одни объясняли это ее небывалым успехом, другие тем, что ее, столь кичащуюся своей добродетельностью, заподозрили в любовной связи. Во Французской комедии играют пьесу под названием «Женатый философ», очень милую, которая имеет небывалый успех – уже раскуплены все ложи на одиннадцатое представление. Автор ее – Детуш. Говорят, будто он изобразил в ней свою собственную историю. Как только она будет напечатана, я ее вам пришлю. Все уверяют, что Кино [125] играет хорошо, но я этого не нахожу. Представьте себе, что перед вами г-н Бертье – та же осанка, те же движения, словом, полная его копия, только голос более громкий. Ваша милая дочь почувствовала бы просто отвращение, увидав «Женатого философа».

124

«Четыре стихии»– балет А.-К. Детуша и П. Руа, полностью впервые представленный в Королевской Академии музыки 29 мая 1725 г.

125

Жан-Батист-Морис Кино– старший (ок 1690–1744), драматический актер, в пьесе «Женатый философ» исполнял главную роль Ариста.

У нас здесь сейчас такая же неистовая мода на вырезывание раскрашенных эстампов, как в ваше время на бильбоке [126] . Все решительно, от мала до велика, занимаются вырезыванием. Вырезанные фигурки наклеиваются па картон, а сверху все покрывается лаком. Таким вот способом мастерят обои, ширмы, экраны [127] ; существуют сборники эстампов, которые стоят до двухсот ливров, и иные дамы доходят до такого безумия, что вырезывают эстампы по сто ливров штука. Если и дальше так пойдет, того и гляди начнут вырезывать картины Рафаэля. Я уже стара, и надо мной мода не властна.

126

Бильбоке– игра, состоявшая в том, чтобы шариком, привязанным на шнуре к стержню, попасть в чашечку, прикрепленную к тому же стержню.

127

Экран– щиток в виде обтянутой материей рамы, который ставился перед камином или печью, материя часто украшалась вышивкой.

Прощайте, сударыня, позвольте мне обнять вашего мужа и любезную вашу дочь. Я уже устала писать вам обо всех этих новостях, в сущности безразличных нам обеим.

Посылаю вам письмо маркиза де Ла Ривьера к мадемуазель Дезульер и ответ последней [128] . И то и другое все находят очень милым.

Письмо маркиза де Ла Ривьера к мадемуазель Дезульер.

Вы потому душой орлица, Что и родитель ваш – орел. В вас продолжает нам светиться Его достоинств ореол. При вас у всех светлеют лица. Любимица богов самих, Вы говорите языком их, И сладостен мне образ их В глазах пленительно знакомых. Я вам пишу из года в год. Вот новое из сих посланий, Хоть возраст у меня уж тот, Когда не платят чувству дани. «Уместны в юности поэзия и пыл», — Благопристойность мне вещает, Но в сердце пышет жар, и он мой ум пьянил, И пренебречь годами наущает. Когда бы знали вы, как мне огонь мой мил! Пусть вам я покажусь нескромен, Однако сей души феномен Ведь и в художестве таков: Чем время убежало дале, Тем красочней заполыхали Полотна старых мастеров. А вы коль всем добро творите, То и фортуне сей же час Мои глаза лишь подарите. О. как она возлюбит вас!

128

Антуанетта-Тереза Дезульер (1659–1718) – дочь писательницы Антуанетты Дезульер, издала ее литературное наследие с добавлением собственных сочинений, маркиз де Ла Ривьер – один из близких друзей и поклонников м-ль Дезульер автор многих адресованных ей стихотворных посланий на которые она каждый раз в поэтической же форме отвечала К 1727 г из этого диалога в печати не было известно почти ничего, и, следовательно, м-ль Аиссе пользовалась одним из распространявшихся в то время списков Позднее приведенное здесь послание маркиза де Ла Ривьера включалось в собрание стихотворений м-ль Дезульер, но с иным ее ответом.