Письма к провинциалу

Различия между Паскалем и Декартом начинаются при попытке уяснить качественное содержание самоочевидностей мысли. Декарт воспринимает последние как простое средство для обоснования гносеологической системы, Паскаль — как возможность прийти к постижению места человека в космосе. Раз я — мыслящая вещь, то для Декарта в «я» сосредоточены все совершенства мыслящей субстанции, «я» — автономно, Бог — Творец возникает лишь впоследствии, как объяснительная гипотеза, а познавательные возможности уяснившего свои основания разума в принципе безграничны [459] . Паскаль же, признавая мышление сущностью человека, вовсе не делал из этого признания столь далеко идущих выводов. Я, субъект не могут для него выступать основой самоудостоверения, силовым центром самоочевидности. Если в период «первого обращения» Паскаль ограничивается простой демаркацией между сферами релевантности разума и авторитета (веры), то после 1654 г. для него становится неоспоримым следующий факт: изначальная самоочевидность, которая воспринимается сердцем и не доказывается, есть всецело результат присутствия в человеческом существе веры. Мышление изначально должно ощутить Бога, а не доказывать Его бытие задним числом, как это происходит в системе Декарта. Согласно Паскалю, человек наделен равно ущербными разумом и сердцем [460] , поскольку сердце может сообщить познание очень немногих самоочевидных вещей, а разум становится слишком ненадежным, чуть только он покидает пределы геометрии.

459

Хотя природа «высших божественных совершенств» для нас непостижима и бесполезны наши рассуждения о бесконечном или, скажем, наши исследования конечных целей, «поставленных Богом или природой при создании естественных вещей» (см. Первоначала философии I, соотв. 19, 26 и 28), эти ограничения носят у Декарта скорее ритуальный характер, поскольку для мысли, вооруженной истинным методом и правильно этот метод применяющей, не существует, по мнению Декарта, никаких пределов: «если воздерживаться от того, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существовать истин ни столь отдаленных, чтобы они были недостижимы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их раскрыть» (Декарт, т. 1, с. 261). Не следует думать, что Декарт просто «забыл» здесь сделать ограничение относительно непознаваемости божественных истин, скорее наоборот, он с трудом «не забыл» поместить такое ограничение в Первоначала философии. Ведь Декарт, если этого требовали интересы системы, без труда приписывал Богу соответствующую деонтологию поведения или «прозревал» некоторые конечные цели. Кстати, Паскаль резко критически относился к этой вольности Картезия в обращении с божеством (см. Мысли, фр. 77).

460

См. напр. Мысли, фр. 143; 282.

В результате вполне естественное место в гносеологии Паскаля занимает понятие, совершенно отсутствующее у Декарта — понятие благодати. Сердце ощущает, а разум понимает лишь , что им дано будет ощутить и понять. Иначе человек обречен на всецело суетные и бесполезные рассуждения. Именно здесь находится причина отхода Паскаля от научных исследований и одновременно — причина вышеприведенных упреков Кондорсэ. В условиях научной революции XVII века, накануне века XVIII, установившего подлинный культ разума, Паскаль фактически возвращается к библейскому пониманию разума, сердца, мудрости и ценности мысли.

Однако вопрос о статусе разума — не единственное проявление несогласия Паскаля с духом современной ему эпохи. Последовательный (можно даже сказать безудержно максималистский) аскетизм противопоставлял его тому образу жизни, который был привычен для людей его круга, а, равно, принуждал сдерживать проявления чувств даже в отношении членов семьи, так что Жильберта порой жаловалась на холодность брата. Приняв основные постулаты янсенизма, он автоматически попал в число людей, рассматривавшихся церковью в качестве еретиков. Но и в рядах янсенистов он занимает особую позицию, так что в 1661 г., в период дебатов по поводу подписания антиянсенистского формуляра [461] доходит даже до обвинений Арно и Николя (своих ближайших сподвижников в создании Провинциалий и личных друзей) в следовании «среднему пути, который мерзок пред Господом, презрен в глазах людей и совершенно бесполезен для жаждущих отдать свою жизнь за истинную веру» [462] . Если добавить ко всему этому вышеописанное стремление властей во что бы то ни стало засадить за решетку «неуловимого» Монтальта, то окажется, что не было такой сферы жизни, в которой Паскаль мог бы почувствовать себя своим. Поэтому его слова «я не из Пор — Рояля» (см. прим. 39 к статье Ф.Брюнетьера) звучат весьма символично. Паскаль — это особый мир, организованный по собственным неповторимым законам, мир, где возможны вещи, совершенно необычные в сравнении со стандартами его времени. Осознание этого факта позволяет полнее осознать природу такой уникальной книги, как Провинциалии.

461

Opuscр. 239.

462

Ibid. р.243.

В письме Паскаля Ферма от 10.08.1660 г. высказана следующая мысль: геометрия — прекрасное средство проверки наших интеллектуальных сил, но отнюдь не объект их приложения. [463] В период «второго обращения» Паскаль бесповоротно разуверился в полезности своих занятий науками, но отнюдь не в полезности своего вышколенного научными исследованиями ума для дела религии. Если человеческая рассудочность не выходит за положенные ей рамки, если она направляется на достойные цели, то ее применение в высшей степени оправдано. «Будем же стараться хорошо мыслить — вот начало нравственности» [464] . Итак, интеллектуальная добросовестность, проявленная при достижении благой цели, составляет основу нравственного поступка. Правильно употребленный разум в высшей степени полезен для религии. Попытками такого употребления разума являются (в период после 1654 г.) и паскалевский замысел апологетического сочинения, предназначенного для неверующих в истины христианства, и проведение конкурса лучших математиков Европы по решению задач, связанных с циклоидой, и идея организации омнибусного движения в Париже [465] . Но самым первым опытом Паскаля в этом направлении стали, конечно же, Провинциалии.

463

Opusc., · 229.

464

Мысли, фр. 347.

465

См. соответственно Паскаль Б. Мысли. — М., REFL-book (изд гр. Port-Royal 1994, с. 7–13; Кляус, с. 193–197 и 218–219.

Это произведение фактически целиком построено на сравнительном анализе понятий — максимы казуистской морали сравниваются с максимами морали евангельской. Стоило сопоставить эти два класса понятий, как сразу стало очевидным истинное намерение иезуитов, состоящее в подлаживании под светские обычаи и в забвении религиозных заповедей. Но во Франции с конца XVII в. иезуитов и их казуистов нередко обвиняли в моральной нечистоплотности, и здесь Паскаль не открыл ничего нового. Подлитое значение и сила Провищиалий — в их форме. Ведь трактат знаменитого в те времена Арно Моральная теология иезуитов написан на ту же тему, что и Провинциалии (причем несколькими годами раньше), а начатое им в 1669 г. фундаментальное исследование практической морали иезуитов заняло восемь томов. Однако об этих сочинениях Арно сегодня знают в основном благодаря их идейной близости к Провищиалиям.

Провинциалии являются первым шагом Паскаля в реализации той программы, которую он наметил в сохранившемся рукописном трактате О геометрическом уме. В этой работе Паскаль, выделяя основные методологические правила, применяемые в геометрии, и указывая на необходимость этих правил для доказательства уже открытой истины, почему — то переходит к исследованию искусства убеждения в доказанных истинах, искусства, состоящего не только в знании методологических правил, но и в умении «быть приятным», в способности воздействовать на волю и чувства убеждаемого нами человека Только ввиду вышеприведенной цитаты о применении геометрии из письма тулузскому математику становится ясным, почему рассуждение о геометрическом уме Паскаль дополняет рассуждением о средствах воздействия на волю. Ведь при доказательстве теоремы, если таковое является строгим и последовательным, вовсе не обязательно «быть приятным». Но Паскаль и не собирается в дальнейшем (трактат датируется 1655 годом) доказывать теоремы. Он стремится найтц доводы для убеждения в истинах религии [466] , то есть «применить» геометрию с пользой. Провинциалии служат убедительным свидетельством того, что такое стремление не осталось бесплодным.

466

Хотя Паскаль в рассматриваемом трактате и говорит о том, что божественные истины не могут быть объектом искусства убеждения, ибо они «бесконечно превышают природу” (Opuscр. 185), именно в области религиозных вопросов автор Геометрического ума собирался применять это искусство. Ведь Провинцналш не исследуют истинность или неистинность догматов веры. В этом сочинении речь идет о вопросах факта (см. прим. 1 к 1-й Провинциалии) и фактического соответствия различных моральных максим друг другу, а это нисколько не превышает, согласно Паскалю, пределов доступного нашему пониманию.

Правда, в трактате О геометрическом уме, применительно к искусству убеждения, Паскаль отказывается рассуждать о чем — либо, кроме правил метода, ссылаясь на собственную неспособность подчинять волю других с помощью средств, отличных от логического доказательства [467] , но он здесь явно скромничает. Ведь хотя работа над Провинциалиями началась менее чем через год после написания трактата О геометрическом уме, но обнаруженные в них доказательная сила, оригинальные сюжетные задумки, тонкая ирония и простота в изложении запутанных теологических вопросов не зря «понравились» публике. Геометрическая четкость (См. прим. 7, 19 и 12 соотв. к 1–й, 17–й и 18–й Провинциалыям), дополненная литературными достоинствами и эффектом запретного плода, с неизбежностью должна была привести к ожидаемому успеху. Так что если попытаться определить жанр Провинциалии, то скорее всего он может быть назван «геометрической комедией».

467

Opusc. p. 188.

Последнее замечание важно для понимания места Провинциалий не столько в европейской культуре, сколько в творчестве их автора. Как, впрочем, важно оно и для понимания специфической религиозности Паскаля. Человек, признававший своим Богом отнюдь не «создателя геометрических истин» [468] , «не <Бога> философов и ученых» [469] , а Бога Авраама, Исаака и Иакова, все же нашел в сфере благочестия законное место и для геометрического ума.

468

Мысли. фр. 556.

469

Паскаль Б. Мысли…, с. 61.

Итак, подводя итоги «незаконной деятельности» Паскаля в 1656–1657 гг. можно заключить, что его диссидентство есть естественное диссидентство личности. Обычно такие вещи ограничиваются у людей пределами сферы «внутренней» свободы и проходят незамеченными для общества Только крайне неблагоприятное совпадение исторических обстоятельств подтолкнуло в принципе весьма законопослушного Паскаля к тому, чтобы стать центральной фигурой пор — рояльского «самиздата».

Общая тенденция Нового времени вела к укреплению позиций инакомыслия, расширению пределов неприкосновенной со стороны любых внешних сил сферы индивидуального выбора, то есть — к формированию современной идеологии прав человека. Однако вряд ли эта тенденция проявилась бы автоматически, не будь людей, которые, подобно Паскалю, презрев интересы личной безопасности, отстаивали право придерживаться собственного мнения там, где в действительности любая монополия взглядов может основываться лишь на лжи и насилии. Нужно было только не испугаться лжи и насилия. Паскаль их не просто не испугался — он их высмеял. Этот смех перед лицом опасности был смехом человека, готового к любому обороту событий, способного выступить в одиночку против тридцати тысяч, если на его стороне истина [470] . Паскаль безусловно был готов и пострадать за свои убеждения, но как все — таки хорошо, что к мадам Лепети пришли с обыском в удачный для нее день…

470

См. Мысли, фр. 921.

Ф. Брюнетьер Рассуждения о Провинцшлиях

Ф. Брюнетьер (1849–1906) является одним из крупнейших представителей французской литературной критики XIX в. Его статья о Провин циалиях весьма показательна, поскольку, написанная чуть более века спустя после выхода в свет 2–го издания Мыслей в редакции Коидорсэ, отражает новый опыт восприятия Паскаля и его творчества. Выводы Брюнетьер», впрочем, интересно сравнить также и с выводами из Примечаний Николя и Сочинений парижских кюре. С принципами литературной критики, которых придерживался Ф. Брюнетьер, можно познакомиться в его статье, включенной в сборник «Зарубежная эстетика и теория литературы XIX — XX вв. Трактаты, статьи, эссе» — М., МГУ, 1987, с. 95–107.