Письма любви

Возвращаясь из университета, я перестала ходить пешком. Наша жизнь текла своим обычным чередом, и временами мне казалось, что все произошедшее тогда со мной лишь плод моего воображения. Однако в памяти всплывали и та квартира, и тот человек. Я вела сама с собой странную игру и не хотела признаться, что ищу взглядом черный «ситроен». Это оскорбляло меня, однако я ничего не могла с собой поделать. И когда в конце концов заметила машину, не села в автобус, а пошла пешком. Я думала о себе как о настоящей курве, но не могла повернуть назад. В Уяздовских Аллеях машина поравнялась со мной. Дверца открылась, я молча села на заднее сиденье и, даже не взглянув на мужчину, уставилась в окно. Мимо меня, как в тумане, пробегали какие-то улицы, площади, мосты. Наконец возник этот жуткий блочный дом, ужасная лестничная клетка. И квартира с твердой кушеткой. Я сняла пальто, которое он, взяв у меня из рук, повесил на вешалку. Сразу начав раздеваться, я наклонилась, чтобы расстегнуть туфли, и почувствовала на плечах его ладони. Он нагнул меня еще ниже, задрал юбку и стянул трусы. Его руки держали так крепко, что я не могла высвободиться. А потом он грубо вошел в меня сзади. И я снова не контролировала происходящее, испытывая одновременно боль и невероятное наслаждение, которое ощущала каждым нервом. А потом мощный заряд сотряс мое тело, и все внутри расплылось. Дрожащие колени подогнулись, и я уткнулась головой в пол. Чувство унижения было несравнимо сильнее, чем в первый раз. Быть может, унижал сам способ, которым он мною овладел. Я хотела спрятаться от этого человека, запретить ему смотреть на меня, но его глаза следили за мной, пока я не исчезла в ванной. Я опять не позволила ему отвезти меня домой. Он уехал на машине с водителем, который конечно же обо всем догадывался. И это был дополнительный повод для унижения. Трясясь в пустом трамвае, я была почти уверена, что это наша последняя встреча.

Прошло четыре месяца, пока черный «ситроен» не припарковался около университета. Я покорно села в машину. Когда мы очутились в квартире, старалась быть бдительной, чтобы не позволить того, что произошло во время последней встречи. Но в этот раз он хотел смотреть мне в глаза. Я вся дрожала. Он довел меня до того, что я упала перед ним на колени. Тесно прижавшись, он положил мне руку на голову. Эта рука как бы дирижировала мной, и я послушно следовала ее движениям. Было такое ощущение, что все происходит где-то рядом, не со мной.

Этот человек целиком овладел мною, я чувствовала его пробуждение в моих устах. Ему уже не надо было управлять мной, я все знала сама. Потом мы оказались на полу. Я, как в бреду, сдирала с себя одежду, а он все медлил.

— Еще нет, — холодно говорил он, а я умоляла чужим голосом.

А когда наконец он оказался надо мной, то я ощутила небывалое счастье. Я быстро получала удовлетворение, поэтому у него оставалось много времени, чтобы рассматривать меня, и от этого он больше всего возбуждался. Я унижалась перед ним, умоляя о том, против чего все во мне сопротивлялось. Но после удовлетворения мгновенно приходила в себя. И ненавидела этого человека, заклиная, чтобы он сгинул. Но он продолжал существовать и использовать меня. Было что-то нечеловеческое в его оргазмах, он ни на минуту не переставал контролировать себя. Я долго не могла понять, что это была защитная реакция.

Наши встречи происходили раз в два месяца. Потом я погружалась в любовь к тебе и забывала о полковнике, но наступали минуты, когда я ждала его. И уже не сопротивлялась — знала, что это не имеет смысла. И тогда он появлялся. Наши любовные сцены каждый раз выглядели одинаково: желание перемешивалось с унижением, удовлетворение тотчас же переходило в поражение, часто в бунт. Но я была зависима от этого человека. Мне казалось, что он относится ко мне так, как я заслуживаю: потребительски, а если сказать прямо, как к девке. Как-то раз он особенно унизил меня, довел почти до обморочного состояния, а потом неожиданно поднялся и пошел курить. Я смотрела на профиль мужчины. Его нагое тело жаждало любви, однако он тянул, мучая меня. Заметив во внутреннем кармане его пиджака пистолет, я соскочила с кушетки и вытащила оружие.

— Положи обратно, — спокойно сказал он. — Пистолет заряжен.

Но я прицелилась в него и нажала на курок.

Услышав легкий щелчок — пистолет был на предохранителе, — я вдруг почувствовала слабость и опустилась на колени.

— Ты так меня ненавидишь? — спросил он впервые нормальным голосом. То есть не безразличным.

Потом поднял меня на руки, положил на кушетку, начал целовать, ласкать. Я снова от него зависела, нуждаясь в кратком миге удовольствия.

Мы встретились в самом начале нового, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Через две недели мне показалось, что у меня не все в порядке. Я еще не была уверена, но вскоре сомнений не осталось. Это означало катастрофу. Презрение и ненависть к собственному телу перешли в страх. Я ведь не решилась бы родить ребенка. Полковник абсолютно со мной не считался, сам решал, как будут проходить наши свидания, — и вот результат. Я должна была его немедленно найти, иначе окажется слишком поздно. Тебе я тоже не могла об этом сказать. Я знала, что ты хотел иметь ребенка, но это был ребенок обмана… Чего мне стоило пойти во дворец Мостовских. Я оставила на проходной для полковника письмо, в котором назначила ему встречу. У меня не было уверенности в том, что он его получил и захочет встретиться со мной. Однако через какое-то время его машина вновь ждала меня. В квартире он спросил, в чем дело. Мы не могли разговаривать при водителе.

— Я беременна.

— От кого?

— Скорее всего, от тебя.

Он рассмеялся, однако не своим обычным смехом.

Я ощутила это каким-то внутренним чувством. Таких нечетких сигналов, исходящих от него, было немного.

— Ну и что? — спросил он.

— Ты должен мне помочь.

Возникла тишина, а потом он сказал серьезным голосом:

— Может быть, ты все-таки родишь?..

— Перестань шутить! — выкрикнула я, не думая, что он так далеко зайдет.

— Из-за своего гоя?

Мы оба испугались этого слова: так говорили евреи о неевреях. Полковник раскрылся — и тут же проиграл. Он уже не мог вновь надеть свою маску. Я вырвала ее из его рук. Изменилось выражение его глаз, он сразу стал выглядеть в моих глазах побежденным. Как всегда, все произошло без слов. Мы были в этой квартире, где он столько раз меня унижал, но сейчас не отважился бы до меня дотронуться. Сказал, что мне позвонит женщина и договорится о встрече. Так и произошло.

Когда я поднялась на лестничную клетку, то сразу увидела его. Он стоял в пролете и курил.

— Я хотела бы пойти одна.

— Не ставь мне условий, — грубо ответил он, взяв меня под руку.

Мы вошли в квартиру без таблички на дверях. Пожилая женщина попросила снять пальто и минуту подождать. Мы сидели рядом на лавке у стены, напротив было зеркало. Один раз я поймала его взгляд. Глубокий и теплый. Он ничего не говорил, но я знаю, о чем хотел меня попросить.

Прошло еще какое-то время. Я начала беспокоиться, что не смогу объяснить дома, где задержалась. Наконец двери открылись, и женщина пригласила меня войти. Я увидела кресло, и мне стало не по себе от страха. Врач, невысокий, лысый мужчина, обследовав меня, сказал:

— Может, стоит пригласить мужа?

— Нет необходимости, — возразила я.

— Однако нам нужно побеседовать.

Он открыл дверь в прихожую, а я, соскочив с кресла, поспешно оправила юбку.

— Четвертый месяц, — сообщил врач, — слишком поздно.

— Не может быть. — Я чувствовала, как во мне все оборвалось. — Ведь два месяца назад у меня были месячные…

— Дорогая пани, в жизни все возможно, — ответил врач.

Он не хотел делать аборт. Мы молча вышли из этой квартиры. На лестнице я произнесла:

— Если ты мне не устроишь аборт, я покончу с собой.

Он нервно рассмеялся:

— Настолько его любишь или так ненавидишь меня?

— Я готова на все.

— Знаю.

— Нужно сделать все быстро.

— Я знаю.

В этот раз я должна была уехать на несколько дней. Это оказалось непросто, потому что раньше я никогда не покидала своих. Пришлось выдумывать причину. Я сказала, что хочу попробовать переводы с французского. Когда-то я упоминала об этом в наших разговорах.

— Поезжай в Нинково, — предложил ты.

— Нет, я уже нашла пансионат.

— Может, мы приедем к тебе с Михалом?

— Меня не будет всего неделю.

Но я прощалась с вами, как будто уезжала навсегда, ведь все могло случиться. Состояние внутреннего беспокойства усиливало закравшееся сомнение, действительно ли я хочу убить ребенка. Может быть, он наш с тобой, ведь в глубине души мы оба его желали. Если бы эта беременность наступила не по вине моего мучителя, я была бы счастлива. Но надо было принимать решение, коль я уж носила ребенка в утробе.