Письма полковнику

Бейсик развел руками:

— Вопрос, конечно, интересный. Я бы ответил, что Еве: в ее–то возрасте!.. но, если подумать, — он поморщился. — Ковер у директрисы… фи. Хоть бы дали уволиться по собственному желанию. А зато кому–то — двенадцать баллов. Так что, возвращаясь к вопросу, это с какой стороны посмотреть…

— Стар идет, — с подчеркнутым безразличием бросил Воробей.

Все обернулись: синхронно, как на торжественной линейке.

Стар шагал по параллельной аллее школьного сквера, периодически скрываясь за тополями и снова появляясь в геометрически одинаковых отрезках между ними. Его баскетбольная фигура в костюме и при галстуке отталкивалась от земли пружинисто, словно собираясь взлететь; и точно, на подходе к очередному дереву Стар взмахнул «дипломатом», перебрасывая его, будто мяч, в другую руку, и в высоченном прыжке коснулся косой ветки, нарушавшей форму тополиной кроны. И пошел дальше, чуть запрокинув голову, как если бы подсчитывал ласточек в небе. Одноклассников он, разумеется, не видел. И плевать на них хотел — с высокого, понимаете, дерева.

Дылда подалась вперед, опять топча газон, однако передумала, не окликнула. Открывачка стиснул кулаки и пробормотал что–то матерное сквозь зубы. Лысый хмыкнул, Воробей негромко, но расчетливо присвистнул. Бейсик состроил одну из своих многовыразительных гримас, значение которой можно было бы описать как минимум в двух абзацах.

— А я прошла кастинг на реалити–шоу «Я — звезда»! — очень громко объявила Марисабель. — Съемки начнутся через три дня!! В Срезе!!!

Она спрыгнула с парапета, но неудачно — зацепилась юбкой за какой–то выступ, причем подол задрался некрасиво, без намека на сексуальность. Марисабель дернулась, раздался треск, и сзади над коленом обвис прямоугольный лоскут. Правда, Стар этого не увидел.

Он вообще ничего не видел, кроме ласточек и слепящего солнца.

Здравствуй, папа!

Сегодня у нас идет дождь. И вчера шел. А позавчера немножко шел, а потом перестал, и над морем была радуга. Большая–большая, больше арки над подъемным мостом. Кстати, мост скрипит и качается, просто ужас. Роза боится и ходит в купальню через черный ход. Рабочие на той неделе обещали, что завтра починят. Но дождь.

Сеньорита Мария говорит, что у нас скукотища. Сеньорита Стефани тоже так говорит. Еще они всё время болтают, как весело в городе, и с какими мальчиками целовались, и про модные платья, и про кто чей отец. Они всё время надо мной смеются, когда я не вижу. Папа, ну пусть они уедут! Зачем они? С ними дружить совсем неинтересно, потому что дуры. И Драго они боятся.

Я тебе хотела написать не про них, а про Драго. Роза распорядилась, чтоб его закрыли в башне, представляешь?! По–моему, она превышает полномочия. Может, поменяешь мне дуэнью? Кастеляншу же поменяли. Или прикажи ей. Там бойницы нестекленные и дождинки залетают. И ему грустно, наверное. Он же инициированный, он всё понимает. И разговаривать с ним интереснее, чем с сеньоритами. А Роза перепугалась, потому что мы летали над морем наперегонки. И всех пажей с их дикими драконами победили!!! Пусть его выпустят!

А вообще у нас всё хорошо. Только грустно из–за дождя. Море совсем серое. Я читаю книжки, но мне не все дают. Одну Роза вообще поставила на самую верхнюю полку во второй ряд и закрыла в чулане стремянку. А сеньорита Стефани говорит, очень интересная. Ты прикажи, чтобы мне дали! Называется «Декамерон».

Хотела написать, чтоб ты приехал. Но ты же все равно не приедешь, у тебя дела и долг перед Родиной. Я понимаю. Я же принцесса.

Тогда забери меня отсюда!!!

Твоя Эвита

21.09.14

ГЛАВА IV

Зампродюсерша сказала, что перезвонит сегодня во второй половине дня. И до сих пор не позвонила. Маша начинала нервничать.

Более идиотского занятия, чем торчать на этом чердаке, трудно было бы измыслить — даже с поправкой на богатую Толикову фантазию. Жара под раскаленной крышей стояла неимоверная, от пыли и паутины не продохнуть, а кроме того, периодически нападали сомнения, берется ли здесь, ввиду леса теле–и радиоантенн над головой, сигнал мобилки. Но хуже всего, конечно, был сам Толик.

— Машка, смотри! Мужик на балкон вышел. Голый! Щелкни.

— На фига? Это же другой балкон.

— Ну, мало ли… все–таки сосед. Может пригодиться.

— Тебе нужны снимки всех соседей? Знаешь, сколько в доме квартир?

— А тебя жаба давит? Не на пленку же снимаешь, а на цифру… ну Машка! Он уходит же!.. ну вот, ушел.

— Правильно сделал. Я, пожалуй, тоже пойду.

— Машка!!!

Толик метнулся к ней с другого конца чердака — ему вообще не сиделось на месте, словно барышне в ожидании прихода кавалера; сходство усугубляли беспрестанно шевелящиеся пухлые губы и длиннющие ресницы. Журналиста–папарацци в засаде Маша представляла себе несколько иначе. Раньше. Теперь–то она давно привыкла.

— Не дергайся, я пошутила. Еще полчаса жду. И всё!

Лучше б она ничего не говорила. Толик, естественно, тут же начал канючить:

— Ну Машка–а–а… Это же наша козырная тема! Мы не можем вот так взять ее и слить! Да после того, что мы с тобой в прошлый раз…

Прошлым разом Маша действительно осталась довольна. Чисто технически сделать приличные снимки с этой точки, под углом, сквозь двойное и, по правде говоря, давненько не мытое стекло — хорошо хоть, не бликовало, солнце как раз успело опуститься за крышу, но еще не стемнело… Всё равно: это было практически невозможно — а она смогла! Маша любила делать невозможные вещи. Что, наверное, и сближало ее с Толиком. Больше никаких точек соприкосновения между ними не наблюдалось.

Сейчас нужные окна вовсю сверкали бликами. Прищурившись, она с трудом разглядела в глубине комнаты силуэт дивана и тумбочки с грибочком абажура; а вот стола у окна не было. Наверное, складной, расставляется только по торжественным случаям. Вот и отличненько, без него лучше видно. Если, конечно, будет на что смотреть. Нет, правда, долго там еще?

Маша в сто двенадцатый раз проверила мобилку — пашет — и закурила сто двадцать пятую сигарету. Некурящий Толик поморщился и отодвинулся в противоположный угол. Даже тут они категорически не пересекались. И ничего, отработали вместе восемь с половиной месяцев.

В сто семидесятый раз захотелось самой перезвонить зампродюсерше, но делать этого было нельзя: вдруг они там именно в данную минуту совещаются или, что еще хуже, заверяют выбранную кандидатуру у спонсоров? Милосердно пустив дым в окошко, она обернулась к Толику:

— Слушай, а что ты будешь делать, когда твой грант закончится?

Толик захлопал ресницами. Мыслить такими философскими категориями, как конечность гранта, он был неспособен в принципе. А пора бы научиться.

— Ну, как… наверное… Да ладно, Машка, к тому времени у нас уже будет посещаемость о–го–го, и рекламодатели подтянутся, и вообще… Меня сегодня утром убить хотели, а ты — грант!

Она вздохнула. Тысяча сто первый раз за последние два часа! Ну можно быть таким занудой?

— Ты еще расскажи, как шпионы поставили глушилку нам на сервер.

— Я не знаю, кто именно поставил. Но я их вычислю, не сомневайся! Если, конечно, они меня раньше не…

Толик шмыгнул носом. Он был очень впечатлительный.

— Просто надо не жлобиться и найти нормального провайдера. И попробуй переходить дорогу на зеленый свет, о'кей? Говорят, помогает.

— Тот тип на грузовике перся на зеленый! То есть на красный… ну, ты поняла…