Письма русского путешественника

Это лишь первый пример, пришедший мне в голову. Таких тысячи, и, в конце концов, не наше это дело. Мы здесь гости - не нам судить хозяев. Но что нас действительно из себя выводит - это лицемерие, двойные стандарты, нежелание понять другую сторону. Скажем, какой-нибудь эксцентрик поплыл в корыте через океан - так, от скуки. Весь мир волнуется, военные корабли отклоняются от курса, чтобы ему помочь, вертолеты спешат ему на помощь со всех концов. Он картинно позирует перед телекамерами, вызывая восторги дам. А в это же время тысячи вьетнамцев, спасаясь от террора, тонули в каких-то дырявых лодках, неделями боролись с голодом, жаждой и стихией - и никому не было дела. Капитанам кораблей даже запрещено было их брать на борт, чтобы не пришлось потом принимать новых эмигрантов в свою страну.

Или вот еще картинка. Большая демонстрация медсестер в Риме. Опять же неизменные красные тряпки, крики, и все это под лозунгом: "Хотим таких же условий, как у медсестер в СССР!" Надо же такое придумать! Ну, что они, не знают о жизни медсестер у нас? Я бы даже своему следователю из КГБ не пожелал такой жизни. Позавидовали... Ну, сократите себе зарплату раз в пять, закройте профсоюз и работайте на двух-трех работах по совместительству, чтобы концы с концами свести.

Ворчит советский человек: "Вас бы всех на годик-другой в СССР, то-то поумнели бы... Объяснять бесполезно; послушать-то послушают, а в голове так ничего и не останется. Слишком много у них свободы, слишком легко она им досталась". Особенно странно старым зэкам глядеть на всех этих молодых людей с раскрашенными волосами, серьгами в ноздрях и разодетых, как попугаи. "В лагерь бы их, то-то потехи..."

Но к изобилию легче привыкнуть, чем к пустым прилавкам, а к свободе чем к тюрьме. Свобода ведь не марсианами занесена к нам, она - естественное состояние. Где-то через пару лет наш советский человек чувствует себя за рубежом как если бы здесь и родился. Притупляется острота первых впечатлений, проходит ощущение вечного праздника, а приступы острого чувства свободы становятся все реже, пока не исчезнут совсем. Наступает не то чтобы разочарование, а некоторое остывание, вследствие которого человек делает несколько удивительных открытий.

Вдруг оказывается, что постоянно не хватает денег, нужно все время считать, рассчитывать, экономить. Как это вдруг получается - непонятно. И деньги те же, что вначале, может, даже и больше, цены пропорционально те же, а - не хватает. "Что же случилось?
– удивляется человек.
– Вроде бы ничего особенного себе не позволяем, живем "как все". И куда только деваются эти чертовы деньги?"

На самом деле искусство экономии нам мало знакомо. Теоретически возможны лишь два варианта, когда денег считать не надо: если их невероятно много или если их вообще нет. Привыкнув к последнему, мы, сами того не подозревая, вели аристократический образ жизни.

В этом смысле все население СССР можно грубо разделить на три категории. Первая - те, кто живет только на зарплату. Официальный заработок у нас настолько мизерный, что его и на пропитание едва хватает, даже при том условии, что обычно в семье работают и муж, и жена, да еще и старики, если живы, добавляют свою пенсию. Как эти люди ухитряются прожить, всегда было для меня загадкой. В день получки раздав прошлые долги, они почти тотчас же вновь занимают у сослуживцев и знакомых. Так эта карусель и движется всю жизнь. В сущности, человеку много не нужно. Картошка, хлеб, рыбные консервы. Беда приходит, когда прохудятся ботинки, уже настолько чиненые - перечиненые, что больше их и починить нельзя. Еще беда, коли муж пропьет получку, что случается довольно часто. Когда подрастают дети и сами начинают работать, свести концы уже легче. Однако при любых обстоятельствах особенного искусства экономии не требуется: купить в магазине все равно нечего. Да и не в русском это характере - экономить.

– Э, черт!
– рассуждает мужик.
– Не жили богато, и не время начинать. Как-нибудь баба выкрутится.
– И пропивает получку с приятелями. Дома, конечно, скандал, а то и драка, но, глядишь, действительно выкрутилась. Семьи у нас держатся на женщинах, а вся их экономия сводится к покупке дешевых продуктов. Нет денег, нет товаров - нет и соблазнов. Одну и ту же одежку, штопаную, перелицованную, заплатанную, носят годами.

Большинство, однако, живет "левыми" приработками, "халтурой", крадут с работы все, что можно так или иначе приспособить в хозяйстве, продать на "черном" рынке. Недаром худшее проклятье у нас: "Чтоб тебе век на одну зарплату жить!"

Чтобы представить себе масштабы этих нелегальных приработков, возьмем такой факт: средняя зарплата по стране 140-150 рублей в месяц, а женские сапожки стоят 70-90, то есть вроде бы никому, кроме крупных чиновников, они вообще не по карману. А если автомобиль стоит 5500 рублей - так это надо три года работать и не есть, чтобы его купить. А поглядишь на улице: и сапожки носят, и автомобилей полно. Те самые товары, которых нет в магазинах, стоят на "черном" рынке невероятных денег. Несчастные джинсы, которые здесь копейки стоят, там - минимум 150 рублей, как месячная зарплата! И ведь покупают, только давай!

Но "левые" деньги - шальные: легко приходят, легко уходят. Кто же их экономит? Откладывать их вообще-то опасно: поймают - все равно отберут. Что не успел потратить, лучше пропить. Словом, советский человек живет в основном сегодняшним днем, дальних планов не строит. Да и вся наша жизнь носит отпечаток временности, нереальности, пустоты - мы вроде пассажиров на вокзале своего поезда. Знал я даже одну женщину, которая за всю жизнь кружки не купила, пила чай из стеклянных банок из-под консервов: "Ааа, да какая разница!"

И только крупные чиновники, ученые или деятели искусства составляют особую категорию привилегированных, у которых будущее не ограничивается сегодняшним днем. Но даже им экономить не нужно: специальные закрытые распределители, дефицитные импортные товары, поездки за границу и прочие подобные привилегии делают их жизнь еще более нереальной.

Особую категорию составляют отставные полковники МВД или КГБ. Это, пожалуй, единственная у нас социальная прослойка, живущая с расчетом, не торопясь. Разводят клубнику у себя на дачах, вызывая своими высокими заборами завистливое почтение окрестных жителей.

В общем же, не умеет советский человек жить по-настоящему экономно, как, скажем, англичанин, который пойдет в пивную за две мили от дома, а не в ближайшую только потому, что в дальней пиво на два пенса дешевле. "Э, да хрен с ним, - скажет советский человек, махнув рукой, - все равно денег нет". Здешняя жизнь, однако, устроена таким образом, что если не считать постоянно пенсов, то никаких тысяч не хватит. Улицы полны соблазнов; куда ни глянь - что-то тебя манит. Словом, сохранить советские привычки и при этом жить "не хуже других" - необычно разорительно.

– Вот ведь задача, - удивляется советский человек, - всю жизнь в Союзе прожил, никогда копеек не считал, а тут приходится.

Другое "открытие" для нас - чудовищная бюрократия на Западе и невероятная покорность, с которой к ней относится местное население. Слов нет, с советской ее, конечно, не сравнишь. Там она просто сплошная, да еще переплетена с партийной. На каждого человека там ведется по меньшей мере десяток досье ("личных дел"), а если ты с этой бюрократией не поладил, то все государство, от дворника и милиционера до судов и правительственных верхов, встает единым монолитом против тебя. Человек без бумажки у нас просто не существует. Не дали тебе справки - и нет тебя. Но там, по крайней мере, можно взятку дать или найти "блат", который, как известно, сильнее наркома. (Может, это и здесь можно, да мы не знаем как.) К тому же здешние чиновники значительно более независимы от своих начальников - жалобой их не напугаешь. Наконец, даже жаловаться здесь некуда, и отвечать на жалобу тебе не обязаны. Это, несомненно, величайшее здешнее упущение, потому что психология чиновника везде одинакова. Чем мельче чиновник, тем больше ему хочется показать свою власть над тобой, а чем меньше у тебя возможности его проучить - тем он наглее. В советских условиях власть чиновника ограничена его боязнью начальства, комиссий, проверок, ревизий и того из подчиненных, который норовит его "подсидеть". Здесь же этот сдерживающий фактор отсутствует. Что может сделать ему начальник, если чиновники объединены в собственный профсоюз? Чем ты его, черта, напугаешь? Пиши хоть президенту ему наплевать.