Письма с острова Скай

Финли закончил мой камин. Это настоящий шедевр. Все детали выполнены с таким тщанием! В самом центре — волшебная принцесса, удивительно напоминающая Кейт. Я сказала брату, что он впустую тратит время на Скае — ему следует ехать в Школу искусств в Глазго, изучать там скульптуру. Он не должен томиться здесь, подобно мне, расточая свой талант на фермерские хижины. Теперь, когда он не ходит в море, на острове его, в отличие от всех нас, ничто не держит. Финли может отправиться в большой мир, как мы с ним мечтали с самого детства.

Сказать по правде, я хочу, чтобы он уехал отсюда. Хочу, чтобы он перестал думать о Кейт. Когда я отправляла тебе предыдущее письмо, то встретила ее на почте. Сквозняк из открытой двери вырвал из ее пальцев конверт, и я поймала его. Ох, Дэйви, адресовано письмо было Уилли. И насквозь пропахло духами. Она заметила, что я успела прочитать адрес, но — вот ведь нахальная девчонка! — задрала кверху нос и отказалась говорить со мной. Наверное, мне следовало все сразу же рассказать Финли, открыть ему глаза на то, что Кейт, заодно с его младшим братом, все это время дурит ему голову, но — я не смогла. Только не сейчас, когда он едва начал возвращаться к жизни.

Но думаю, что он мог уже и сам кое о чем догадаться. На прошлой неделе Уилли приезжал на побывку — горделиво расхаживал по дому, что твой павлин, потчевал нас историями о жарких сражениях, а потом куда-то убегал. Однажды я застала его спешащим в Портри и сказала, что все знаю: Кейт — та девушка, с которой он встречается, и что ему следует прекратить это ради Финли. Он только засмеялся и ответил, что меня не остановил даже муж и я сама говорила ему, что нет ничего дурного в том, чтобы следовать своему сердцу. Он поступает так только потому, что я делаю то же самое, и мы с ним похожи.

Дэйви, то, что делает Уилли, кажется мне глубоко неправильным. И я вижу, как мучается из-за этого Финли. На днях Уилли пошел помочь Финли с работой в моем коттедже. Домой он вернулся с окровавленным носом, а Финли вообще появился только день спустя. Наверняка ему все известно. Как же он простит их обоих? А ведь Уилли считает, что я точно так же поступаю по отношению к Йэну. Думаю о себе больше, чем о муже.

После тех слов Уилли угрызения совести стали терзать меня с удвоенной силой. Я не только обманывала своего мужа, но и способствовала тому, чтобы один мой брат стал обманывать другого. Я разрушила не только свой брак, но и всю семью. Нужно было дать Уилли другой совет. Или рассказать Финли о письме Кейт раньше. Но я ничего не сделала, и теперь мои братья не разговаривают друг с другом. Причина всему — мои поступки. Если бы я не обошлась так с Йэном, то Уилли не смог бы с такой легкостью оправдывать свое поведение. Моя семья осталась бы целой.

Дэйви, любимый мой, мальчик мой, это должно прекратиться. Нужно остановиться. И поверь мне, мои пальцы не хотят писать эти слова. Но я больше не могу предавать Йэна. Когда его найдут и он вернется домой, я обязана буду во всем ему признаться. Необходимо сначала прояснить мои с ним отношения, и только после этого можно будет думать о чем-то между тобой и мной. У нас с Йэном не ладилось, и он, конечно же, не станет возражать. Но, Дэйви, я должна сделать все правильно, иначе никогда не смогу себя простить.

Вот почему я стала рисовать нашу с тобой историю на стене коттеджа. Как напоминание о том, что было. Как мемориал нам с тобой, выполненный кистью и красками.

Пожалуйста, пойми. Знай, что я люблю тебя, но, пожалуйста, пойми.

Элспет

Место Третье

8 июня 1916 года

Сью!

Мне не передать, как я страшился получить такое письмо от тебя. Я знал, что рано или поздно оно придет, но все равно боялся.

В тот день, когда ты ответила мне и сказала, что тоже любишь меня, ты перевернула мой мир вверх дном. Жизнь для меня совершенно переменилась с тех пор, как я прочитал те твои слова. Но последнее письмо, оно вновь опрокинуло мир, и мне никак не справиться с головокружением. Я лишился сна.

Я мог бы умолять тебя не оставлять меня. Это именно то, чего хочет живущий во мне эгоистичный ребенок. И в глубине души считаю, что и ты хотела бы этого. Однако все, что я делаю здесь, во Франции, является не чем иным, как попыткой доказать, что я достоин тебя, достоин того, что есть между нами. Такой мужчина — достойный — не стал бы отрывать тебя от тех, кого ты любишь. Он не стал бы раскалывать твою жизнь.

Но все же я буду тебя умолять — о том лишь, чтобы ты подумала обо всем еще немного. Не отворачивайся от меня прямо сейчас. Это произошло так внезапно. Я не буду заставлять тебя делать то, что ты не хочешь делать, но дай мне чуть-чуть времени. Позволь побыть с тобой немного дольше. Пока не вернется Йэн, останься со мной.

Всегда твой,

Дэйви.

Остров Скай

19 июня 1916 года

Дорогой Дэйви!

Я получила официальное письмо из армии. Так как о рядовом Йэне Данне больше не поступало никаких сведений, он признан погибшим в сражении.

Когда в дверь постучали, я уже знала. Я даже не вскрыла сразу конверт, а поставила его на каминную полку, украшенную резьбой Финли. Забавно, моя первая мысль была о нем — о Финли, о том, каким горем станет для него это известие. Мне нужно было укрепить свой дух. Нужно быть сильной для брата.

С того момента, как пришло письмо, я не сомкнула глаз. Ночь провела в нашем старом доме, перебирая немногие вещи Йэна. После себя он оставил так мало, словно почти и не жил здесь. Я так и не смогла заставить себя убрать эти вещи оттуда, куда он их когда-то положил.

На полке в старом коттедже завалялся забытый морской альманах от десятого года — неужели Йэн когда-то что-то читал? — и самодельная резная трубка. Вечерами, когда я сидела и писала, он вырезал из дерева. Йэн перенял это от Финли, я знаю. До сих пор вспоминаю двух мальчишек, сидящих на берегу, склонив друг к другу темные головы, и выстругивающих из кусков дерева куклы и кораблики для меня. В последние годы он стал рыбачить в более глубоких водах и потому проводил в лодке дни напролет. Я говорила себе, что он просто придумал себе новое занятие, так как ему надоело каждый вечер только вырезать безделушки да смотреть в огонь. Теперь же я не знаю.

Свою одежду Йэн хранил в небольшом сундуке, хотя, когда он собирался на войну, ему пришлось надеть на себя почти все, что у него было. И потому там ничего не осталось, кроме двух латаных-перелатаных синих рубашек, что я сшила для него, когда мы только поженились. Как ни старалась, получились они кособокими, но Йэн никогда не жаловался, лишь приносил их мне каждый раз, когда протирались старые заплатки. У меня еще сохранился кусок той синей ткани. Удивительно, но эти рубашки протянули дольше, чем мы с Йэном.

В угол сундука был заткнут сломанный деревянный гребень. Йэн всегда ходил с длинными волосами. Говорил, что ему нравится чувствовать, как ветер сдувает их с лица, когда он на воде. Вечером перед отъездом он сел у очага в одних брюках и коротко подстригся. Я подумала, что заберу несколько прядей и вложу их между страницами Байрона, но Йэн швырнул все в огонь. Да и я не настолько была сентиментальна.

И на самом дне ящика я нашла помятую жестянку из-под печенья, покрытую коркой морской соли и заржавевшую по краям. Должно быть, она всегда лежала в его походном мешке, пока он не опустошил его, собираясь в армию. Открыть банку я смогла только с помощью ножа. И — о Дэйви, — там был спрятан мой первый изданный сборник стихов, «Волны к Пейнчоррану». Мы еще не были женаты, когда я подарила Йэну эту книгу, и не знала, прочитал ли он ее. Страницы покоробились от воды, а в середине, возле стихотворения о летних ночах, я нашла локон своих волос. Карандашом Йэн подчеркнул слова «теплый, как дыхание на моем лице». Рядом с книгой лежала вырезанная из дерева погремушка для младенца.