Письма Яхе

Шаману было около семидесяти. Детское гладкое лицо. В нем была какая-то лукавая, двусмысленная вежливость, как у старого джанки. В ранних сумерках я ступил на земляной пол его хижины с тростниковой крышей, чтобы принять посвящение в Яхе. Первое, что спросил шаман, есть ли у меня с собой бутылка. Я вытащил из рюкзака кварту агуардиенте и протянул ему. Он надолго присосался к ней, а затем передал своему помощнику. Я ничего не пил, так как хотел чистых приходов от Яхе. Брухо поставил бутылку рядом с собой и присел на корточки рядом с чашей, установленной на треножник. Рядом с чашей был деревянный алтарь с рисунком девы Марии, распятие, деревянный идол, перья и маленькие пакетики, связанные тесемками. Долгое время брухо сидел без движения. Он сделал еще один большой глоток агуардиенте. Женщины скрылись за бамбуковой перегородкой и больше не показывались. Брухо начал вполголоса напевать над чашей. Я уловил «Яхе Пинтар», повторявшееся снова и снова. Над чашей он с шелестящим шумом помахивал небольшой метелочкой, чтобы изгнать злых духов, которые могли незаметно проникнуть в Яхе. Шаман выпил еще раз, вытер рот и продолжал напевать. Торопить брухо нельзя. Наконец тот снял с чаши крышку и зачерпнул около унции черной жидкости, которую протянул мне в грязной красной пластиковой чашке. Жидкость была маслянистой и фосфоресцирующей. Я немедленно ее проглотил. Горькое предвкушение тошноты. Я вернул чашку, и шаман со своим помощником опять выпили.

Я сидел, ожидая результатов, и почти сразу же меня подмывало сказать: «Этого недостаточно. Мне нужно больше». Я подмечал этот необъяснимый импульс в двух случаях, когда передознулся джанком. Перед тем, как укол возымел эффект, я оба раза говорил: «Этого недостаточно. Мне нужно больше». Рой рассказывал мне о человеке, который вышел из тюрьмы на чистяке и чуть не умер — прямо в комнате Роя. «Он вмазался, тут же сказал: „Этого недостаточно“, — и свалился. Его лицо покрылось холодным потом. Я выволок его в холл и вызвал скорую помощь. Он выжил».

За две минуты меня накрыла волна головокружения — и хижина завертелась. Почти как под эфиром, или когда ты лежишь очень пьяный и кровать вращается. У меня перед глазами мелькали голубые вспышки. Хижина приняла древний вид далекого Тихоокеанского острова Пасхи с головами, высеченными на постаментах. Помощник шамана находился снаружи, притаившись там с явным намерением убить меня. Я почувствовал внезапный приступ жестокой тошноты и рванулся к двери, стукнувшись плечом о дверной косяк. Я ощущал шок, но не боль. Я едва мог ходить. Никакой координации. Мои ноги были как деревянные бревна. Я отчаянно блевал, склонившись напротив дерева; и после свалился на землю в беспомощном страдании. Я чувствовал онемение всех членов, словно был покрыт слоем хлопка. Я все пытался избавиться от этого онемелого головокружения и снова и снова повторял: «Все, чего я хочу, это убраться отсюда». Неконтролируемая механическая тупость овладела мной. Гебефренические бессмысленные повторения. Перед моими глазами проследовали в голубой дымке личиночные создания, и каждое издавало непристойный издевательский клекот (позже я идентифицировал этот клекот как кваканье лягушек) — я, должно быть, блевал шесть раз. Я стоял на четвереньках, содрогаясь в конвульсиях тошноты. Я слышал рычание и стоны, словно был кем-то еще и наблюдал себя со стороны. Вероятно, прошли часы. Шаман стоял надо мной. Я смотрел на него долгое время, прежде чем поверил, что он и в самом деле стоит здесь, говоря: «Ты хочешь зайти в дом?» Я сказал: «Нет». Он пожал плечами и ушел обратно.

Мои руки и ноги стали неконтролируемо дергаться. Оцепеневшими деревянными пальцами я потянулся за нембуталом. Мне, судя по всему, потребовалось десять минут, чтобы открыть бутылку и вытряхнуть пять капсул. Рот был сухой, но каким-то образом мне удалось их проглотить. Конвульсивные спазмы медленно утихли, я почувствовал себя немного лучше и побрел в хижину. Голубые вспышки все еще мелькали перед глазами. Прилег и накрылся одеялом. Меня бил озноб, как при малярии. Неожиданно напала очень сильная сонливость. На следующее утро я был в порядке, если не считать усталости и слабого накопившегося подташнивания. Я расплатился с брухо и пошел обратно в город.

Тогда же мы все вернулись в Пуэрто-Ассис. Шиндлер продолжал жаловаться, что Путумайо выродилось с тех пор, как он был здесь десять лет назад. «Я никогда не предпринимал раньше подобной ботанической экспедиции, — заявил он. — Все эти фермы и люди. Ты должен идти мили, чтобы добраться до джунглей».

У Шиндлера были два ассистента, которые несли его багаж, срубали деревья и готовили образцы. Один из них был индейцем из района Ваупе, где способ приготовления Яхе отличается от метода Кофан на Путумайо. Здесь индейцы разрезают лозу на восьмидюймовые куски, используя около пяти частей на человека. Куски лозы перемалывают камнем и варят с двойной охапкой листьев от другого растения — гипотетически идентифицированной как ололикви; смесь варится весь день с небольшим количеством воды и упаривается примерно до двух унций искомой жидкости.

Ваупе соскабливают кожицу с примерно трех футов лозы: получается большая пригоршня стружки. Кожицу настаивают несколько часов в литре холодной воды, жидкость процеживают и пьют в течение часа. Никакое другое растение не добавляется.

Я решил попробовать немного Яхе, приготовленной по методу Ваупе. Мы с индейцем стали соскабливать кожицу с помощью мачете (внутренняя кожица наиболее активная). Сначала она белая и сочная, но почти немедленно краснеет, подвергаясь воздействию воздуха. Дочери хозяйки дома смотрели на нас, показывая пальцем, и хихикали. Это явно против правил подготовки Яхе на Путумайо. Брухо из Макоа говорил мне, что если женщина видела приготовление Яхе, то полученная жидкость покроется пятнами и отравит любого, кто ее выпьет, или, по крайней мере, сведет его с ума. Старые женщины грязны и при определенных обстоятельствах ядовиты. Я прикинул, что это был шанс раз и навсегда проверить миф о загрязнении мира женщиной: с помощью этих семи созданий, что дышали мне в шею, тыкали палочками в настой, хихикали и указывали на Яхе.

Холодный настой ярко-красного цвета. В ту ночь я выпил кварту в течение одного часа. За исключением голубых вспышек и слабой тошноты — хотя и не до предела проблева — эффект был сходен с травой. Яркость воображения, афродизиачные результаты, глупость и хихиканье. При этой дозировке отсутствовал страх, никаких галлюцинации или потери контроля. По моим подсчетам, эта поза была примерно третью от того, что дал мне Брухо.

На следующий день мы спустились вниз к Пуэрто-Эспине, где губернатор разместил нас в своем доме. Мы швырнули рюкзаки в пустые комнаты на верхнем этаже. Между колумбийцами и британцами нарастала холодность и напряженность в отношениях, потому что первые отказались подниматься рано утром, а вторые жаловались, что деятельность Комиссии по какао саботируется парочкой «ленивых цветных».

Каждый день мы планировали ранний старт в джунгли. Около одиннадцати часов колумбийцы заканчивали завтрак (остальные ждали с восьми утра) и принимались искать некомпетентного проводника, предпочтительно с фазенды рядом с городом. Около часа мы приезжали в эту фазенду, и еще час проводили за ланчем. Затем колумбийцы говорили: «Нам сказали, что джунгли далеко. Около трех часов пути. У нас сейчас не хватит времени сделать это». И мы возвращались в город, а колумбийцы по пути собирали охапки растений. «Пока они будут собирать любую старую траву, что попадается им под руку, они ни хуя не получат», — сказал мне один англичанин после экспедиции в ближайшую фазенду.

Предполагалось, что из Пуэрто-Эспина будет авиаслужба, Шиндлер и я были готовы вернуться в Боготу и сидели, ожидая самолета, а у агента не было радио или другой возможности выяснить, когда он доберется до Пуэрто-Эспины, если доберется вообще. И агент говорил нам: «И дерьму понятно, ребята, что в один из этих дней вы оглянетесь и увидите, как над рекой приближается Каталина, сияя на солнце, как серебристая рыба».

И тут я сказал доку Шиндлеру: «Мы можем состариться и отупеть, сидя здесь и играя в домино, пока сюда приземлится какой-нибудь блядский самолет. Река каждый день поднимается, а как мы вернемся, если все моторы в Пуэрто-Эспине сломаны?»

(Жители, владевшие этими моторами, проводили все свое время, возясь с ними, разбирая их на части и устраняя детали, которые считали ненужными, поэтому моторы никогда не работали. Владельцы лодок обладали определенной изобретательностью Руби Голдберга чинить поломанный мотор на еще один последний спурт — но тогда остро вставал вопрос, как подняться на такой лодке вверх по реке. Вниз в конечном счете можно добраться с мотором или без, но чтобы подняться по реке, нужно иметь какие-нибудь средства передвижения).

Уверен, ты думаешь, что сперва это романтично, пока не прождешь пять дней на собственной заднице, засыпая в индейских хижинах, питаясь хокой и одним и тем же безвестным мясом, похожим на поджаренную железу двухпальцевого ленивца, и всю ночь ты слышишь их мудоханье с моторами — они доставляют их собранными к крыльцу — «бууурррттт… шплююююю… ут… шплюююю… ут», — и ты не можешь заснуть, всю ночь слушая, как мотор начинает работать и глохнет, а затем начинается дождь. Завтра река поднимется еще.