Письма. Часть 2
Шрифт:
Когда я завела разговор в банке (в начале 1917-го, еще можно было все получить), служащие сказали мне: нельзя. Особая оговорка: не выдавать до 40 лет.
Пропало все, насовсем. — Призрачные деньги!
Самое изумительное, что наша мать, как две капли воды похожая на нас, дочерей, оставила нам очень много стипендиатов, которым мы регулярно должны были помогать, среди них — трех революционеров: двух мужчин (евреев) и юную девушку, все — легочные больные, ее знакомые по санатории (Нерви, близ Генуи) — там, за время ее короткой болезни, она встретила и полюбила их.
Они потеряли от переворота больше, чем мы, и наша последняя выплата была еще в апреле 1917-го.
Один из них вернулся в Москву в 1918 году и умер через два месяца в одиночестве,
1252
Речь идет о революционере-эмигранте Владиславе Александровиче Кобылянском, жившим в Нерви в 1902–1903 гг. одновременно с Цветаевыми.
Наш первый жест — самый искренний, чуткий — когда нам что-нибудь дают — всегда: Нет! — отдернув обе руки, отступив на три шага.
_________
Когда моя мать заболела и мы уехали за границу, она все оставила дома — броши, кольца, серьги и т. д. — потому что их не любила. (Наследство и свадебные подарки.)
А когда четыре года спустя — после смерти матери — мы вернулись в Москву — ничего уже не было, одни футляры.
________
Я жду другого завещания, его завещания.
Будьте благополучны. Благодарю Вас. И обнимаю.
Марина
Любил ли Р<ильке> евреев? Отличал ли от других? Еврейство ведь тоже стихия (огонь, вода, воздух, земля), как российство.
Я более стыжусь благодарить, чем просить. Не потому, что я мало чувствую, потому, что я много чувствую. Благодарение застревает у меня в горле, я готова расплакаться.
11-го августа 1931 г.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Милостивая государыня!
Сердечно благодарю за прелестный пучок лаванды, да будет жизнь Ваша столь же благоуханна, как сейчас моя комната.
Странно: накануне вечером мне опять случилось так долго (и напрямик) думать о Вас: где Вы, как Вам живется и помните ли Вы еще обо мне, а утром, словно аромат в воздухе, — Ваша посылка! Однажды я так же — запросто — послала Р<ильке> ракушки и морскую гальку из Вандеи, ракушки — зов, а камушки — подпись (между ними — морская изморось!) и несколько дней спустя получила от него «Verger» с таким посвящением:
Прими песок и ракушки со дна французских вод моей (что так странна!)
души… Хочу, чтобы ты увидела, Марина,
пейзажи всех широт, где тянется она от пляжей C^ote d'Azur в Россию, на равнины.
Р. [1253]
(Конец июня 1926)
Мюзот.
Прочитав позже в Вашей р<ильковской> книжке о Родене: «Le po`ete s'exprime par des mots, le sculpteur par des actes», [1254] я вспомнила, как мы с ним обменялись этими дарами. Сегодня Вы действуете как скульптор! [1255]
1253
C^ote d'Azur — Лазурный берег (фр.).
1254
Поэт выражает себя словами, скульптор — деяниями (фр.).
1255
По-видимому, речь идет о книге Rainer Maria Rilke «Auguste Rodin», Paris, 1928. Афоризм, цитируемый Цветаевой, принадлежит итальянскому автору Помпонию Гаурику и использован Рильке в качестве одного из эпиграфов к его книге «Огюст Роден»
Тысячекратное
Вам спасибо и — человеку все мало! — все-таки просьба: сказать мне однажды еще и словами, как Вам живется, каково Вам и Вашей душе, и удалось ли Вам еще раз навестить деревья-гиганты Вашего детства (на Боденском озере?), — многое и все.Вышел ли следующий том писем Р<ильке>? Наверное, нет — из-за кризиса. Жаль. Жива ли еще его мать? [1256] Все это и многое другое мне хочется знать.
А пока — обнимаю Вас от всего сердца.
1256
Софи Рильке умерла в 1931 г.
Марина Цветаева-Эфрон
Р. S. Надеюсь, Вас порадует мое ответное деяние — та, древняя-древняя вещь из татарского Крыма, привезенная мной еще из России.
19-го августа 1931 г.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Милостивая государыня!
Это не письмо (письмо следом!), пишу Вам глубокой ночью — сегодня после трехнедельного отсутствия вернулся муж из своей санатории, [1257] а завтра, рано утром, дочь уезжает к друзьям в Бретань, [1258] — и вот целый день я распаковывала и упаковывала вещи, поэтому совсем глупа и тупа.
1257
С. Я. Эфрон провел летом 1931 г. три недели в замке д’Арсин в Верхней Савойе.
1258
к В. И. и М. Н. Лебедевым
Сегодня пришел «Feuille de recherches», [1259] я уже ответила: письма почтальон оставляет консьержке, а та их потом раздает. Почтовый ящик отсутствует. Когда дома никого нет, почту подсовывают под дверь. Как раз недавно у нас появилась новая консьержка, а до нее долгое время не было никого, и propri'etaire [1260] (мой бедный немецкий! Пишу только Вам) сама раздавала письма. Иногда этим занималась «femme de m'enage» [1261] и т. д., словом — беспорядок, я все собиралась попросить почтальона, чтобы он сам отдавал письма в дверях, но постоянно что-то мешало — так всегда и бывает — пока что-нибудь не стрясется.
1259
Розыскной лист (фр.).
1260
Хозяйка (фр.).
1261
Приходящая домашняя работница (фр.).
Милая госпожа Нанни, сейчас глубокая ночь, я поднимаю голову и вижу все книги Р<ильке> (Ваши книги Р<ильке>, что стоят над моим огромным столом (моя первая и последняя огромность) на нескольких полках. — И все становится таким легким, все письма получены, даже те, что не написаны (его).
Обнимаю Вас и скоро напишу Вам опять. Простите мне это не-письмо, не-то-письмо, не-я-письмо!
Марина
То, что Вас обрадовала татарская вышивка, радует и меня (взаимная радость). Тоска — по вещам? Никогда. Лишь по собственной душе — ведь до нее мне почти никогда не добраться.
Этой вещи, пожалуй, не меньше ста лет, старое дерево, хотя все еще и навеки — деревцо.
29-го декабря 1931 г.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Милостивая государыня! Странные бывают совпадения. Сегодня после долгого молчания я взялась, наконец, за письмо, и оказалось, что сегодня — 29-ое декабря, день смерти Рильке. 1926–1931: пять лет! Если меня в моем глубочайшем сне спросят: когда это было? — Вчера! Только что! Никогда! Никогда не будет и никогда не может быть. Никогда и не было.