Письма. Часть 2

Вшеноры, 7-го сентября 1925 г.

Дорогая Ольга Елисеевна,

Поздравляю Вас и Адю с Вадимом, вернее — Вадима с Вами и Адей, — со всеми вами. [271] Вы — семья, на которой можно жениться целиком.

Адя решительно подражает мне: 16-ти лет пишет блестящие статьи и 16-ти лет выходит замуж. Адечка, лучше рано, чем поздно: матери Гёте не было 17-ти лет, когда он родился, и она, позднее, говорила ему: «Ты хитрец, ты мою молодость взял в придачу». Но раньше 16-ти нельзя — тогда уже Комсомол.

271

Цветаева, по недоразумению, думала, что Адя Чернова выходит замуж за Вадима Андреева. Вадим „сватался“ к сестре Ади Ольге, что позднее разъяснилось

Аля очень озабочена Вашим свадебным нарядом, будущими детьми, переправкой коляски, всем бытом брака, который, по моему опыту — знает, труден. Новость узнали от Анны Ильиничны, начавшую со словами: «Мы с Вами будем родственниками». И, знаете, я только потом усомнилась, вернее задумалась, — каким это образом? — так сильна, должно быть, убежденность внутреннего родства.

_______

Наседает осень. С угольщицей в ссоре, — дважды взяла за метраж углей — не знаю, чем будем топиться. Париж туманен. Надо решать: либо муравьиные запасы здесь, на зиму, либо стрекозиный танец по визам. Предлагают здесь, во Вшенорах, целый ряд квартир, — духу не хватает! Единственное поме- и перемещение, которое я хочу — поезд! Но бесконечно жаль С<ережу>, который три-четыре месяца должен быть здесь, срок подачи докторской работы — ноябрь, после чего еще три месяца иждивения.

У него, кстати, объявилась астма. Что с ним дальше будет — не знаю. Но томить Мура в сырости и копоти тоже духу нет. Не знаю, чт делать.

Сейчас ему 7 мес<яцев> с неделей, если ехать в середине октября — будет 81/2 м<есяцев>. Доехать можно, он веселый и тихий.

Встает также вопрос детской кроватки. Мур уже сидит, через месяц будет вылезать, везти отсюда нет смысла, здесь очень средняя — 375 кр<он>, а я хочу хорошую, надолго. (Аля в своей спала до 6-ти лет.) М. б. узнаете, на всякий случай, дорогая Ольга Елисеевна, цену хорошей и средней кроватки — там? (Для меня «там», для Вас — здесь.)

Ехать Мурке, если в октябре, есть в чем: чудесное голубое вязаное пальтецо, связанное Александрой) Захаровной), позже — не в чем, а покупать здесь дорого и жалко.

Простите за скучные мелочи, всё это не я, но моё.

_______

Самый мой большой ущерб — отсутствие одиночества. Я ведь всегда на людях, и днем, и ночью, никогда, ни на час — одна. Никогда так не томилась по другому, как по себе, своей тишине, своему одинокому шагу. Одиночество и простор, — этого до смешного нет. На таком коротком поводу еще не жил никто. Я не жалуюсь, а удивляюсь, с удивлением смотрю на странную — хотела сказать: картину, — какое! — на мельчайшую миниатюру своей жизни, осмысленную только в микроскоп.

_______

Видела Катю Р<ейтлингер>. Кокетливо-омерзительна в замужестве, о муже [272] говорит, как о трехлетнем, сюсюкает, и, между прочим, — «На которой из Ч<ерно>вых женится Оболенский?» Я, задумчиво: «На мне».

_______

Когда Адина свадьба? Будет ли венчаться в церкви? (По-моему — да.) Что от меня хочет в подарок? (Кроме детской коляски, — это уже от Али.) Дошло ли Алино наглейшее письмо к своему дню рождения? От Вас очень давно нет писем, даже не знаю, по какому адресу писать.

272

Инженер Кист А. А.

Хорош Мур? Только очень бело отпечатано, совсем белые глаза. Фотографию очень прошу сохранить.

Целую всех, пишите.

МЦ.

<Середина сентября 1925 г.>

<…>Встает в 61/2 — 7, молчать не заставишь. Ложится — окончательно — между 7-ью и 8-ью, если здоров — спит крепко до утра. Но сейчас, с зубами, беспокоится. Если комната проходная — просто нельзя ехать, это не каприз, он изведется. Вы же знаете мое спартанство, приучала — не приучила. Необычайная отзывчивость на звук, с первых недель. К голосу А<нны> И<льиничны> никак не может привыкнуть, — руки за голову — рев.

Да! Пришлось нам с Алей ей покаяться в злоупотреблении ее добрым именем — ведь мы на нее сослались, поздравляя Адю. Она не обрадовалась, но не рассердилась. В задумчивости говорила нам вслух возмущенную открытку Вадима: «Ты все перепутала!» С этого началось, — пришлось признаваться.

_______

Теперь о С<ереже>. Необходимо его вытащить. Он и так еле тянет, — все санаторское спустил, худ, желт, мало спит, ест много, но не впрок, недавно на пирушке у соредактора «Своих Путей» (получили ли??) ел привезенные из Парижа сардинки — и обмирал. И тихо, кротко, безропотно — завидовал. Его кроткие глаза мне всегда нож в сердце. Хотя б ради сардинок — необходимо.

В «Чужой Стороне» напечатан его «Октябрь». В «Своих Путях» несколько статей — тесных, сжатых, хороших. Но времени писать, естественно, нет. Начата большая повесть.

_______

Ольга Елисеевна, как Вы думаете, нельзя ли было бы получить на поездку что-нибудь из парижского фонда литераторов? За все годы здесь я однажды получила от них 250 фр<анков>. По-моему — могут еще. И не 250 фр<анков>, а 500 фр<анков>, — так давали Чирикову, я не хуже. М. б. — через Карбасниковых? А то ведь я не знаю, на что поеду. Иждивение не в счет: долги, жизнь, нужно оставить С<ережу>. По-моему — парижский фонд литераторов. Добиться можно. За три года — первая просьба. (Те 250 в 1923 г. прислали без моей просьбы.) По-моему идея — а? Только не прибедняйте меня слишком, а то дадут 50 фр<анков>.

Алины именины давайте праздновать вместе с Адиными, когда приедем? 18 сент<ября> — 1-го окт<ября> — давайте передвинем на 1-ое ноября. А потом Рождество — елка — Муркина первая — хорошо? Ему уже будет 10 месяцев.

Опишите жилище: расположение комнат, этаж, соседство. Тиха ли улица? Близка ли даль (застава)? Когда Олина свадьба? Неужели без нас? Мур был бы мальчиком с иконой.

_______

От Володи чудесная тетрадь, которой мы все чураемся, п. ч. слишком хороша. Але, ради Бога, ничего не присылайте, что есть — есть, чего нет — заведем. М. б. купим у той же А<нны> И<льиничны>, у которой грандиозная распродажа. Она скоро едет, раньше нас, с заездом в Берлин.

Не забудьте прицениться к кроваткам и складным (раздвижным) стульчикам. Это будет первая покупка.

Целую нежно, привет всем.

МЦ.

Р. S. Будете писать — перечтите все мои вопросы.

<Рукой С. Я. Эфрона:>

Дорогая Ольга Елисеевна,

Исхожу доброй завистью (не злостной) к Марине и Але. Париж представляется мне источником всех чудодейственных бальзамов, к<оторые> должны залечить все Маринины <…> обретенные в Чехии от верблюжьего быта и пр., и пр., и пр. Хотелось бы и самому очень. Но раньше весны вряд ли удастся.

О Вашей семье, даже о незнакомых членах ее, думаю, как о совсем родной. Кумовство наше прочное и нерушимое.

У Мура, кажется, прорезаются зубы, и он кричит так зычно, что заглушил бы и Шаляпина. Марина не спускает его с рук.

Сергей Яковлевич (тот) изъявляет свое согласие на бракосочетание Ольги Викторовны с Вадимом Леонидовичем и посылает благословение благодетеля.

Целую Вас и Аденьку. Остальным сердечный привет.

Ваш С. Я.