Письмо из Солигалича в Оксфорд

Вы не любите сантименты.

Могу вас заверить, что я и вообразить тогда не мог, какие слезы ждут меня дома.

Еще подходя к калитке, мы с женой почувствовали, что на даче что-то не так. Новый пес слишком уж упорно не узнавал нас, агрессивно тявка из-за забора, а когда мы вошли во двор, забрался в сугроб и стоял там в полном недоумении. На снегу перед самым крыльцом красовалась застывшая лужа разлитых помоев. А входная дверь оказалась заперта изнутри на задвижку.

– Хозяин?
– предположил я.

Я постучал в окно. В комнате зажегся свет, метнулась быстра тень, мало напоминавшая тяжеловатые очертания немолодого владельца дачи, качнулась занавеска. Кто-то пытался разглядеть нас в предрассветных сумерках.

Мы устали после бессонной ночи в промерзшем вагоне, хотелось напиться чаю и завалиться спать. После обеда я намеревался отправиться электричкой в Москву на поиски лекарства для мамы, чтобы уже сегодня, в крайнем случае завтра утром выехать в Вятку. Кто бы ни шутил с нами там, за стенами нашего дома, он поступал очень опрометчиво. Жена забарабанила в стекло, я ударил каблуком в дверь.

Скрипнула наконец задвижка, осторожно высунулось остренькое личико.

– Ах, это вы, - недовольно пробормотала совершенно незнакомая нам маленькая женщина, словно накануне мы засиделись у нее в гостях и теперь некстати вернулись.

Все было как во сне. Женщина вернулась в прихожую. Мы последовали за ней. Там она сбросила с плеч меховую шубку и осталась в одной ночной рубашке и шерстяных носках. В доме стоял густой ночной запах парного тела и постели. Так же молча женщина проследовала на кухню, и мы увидели, как она ставит наш чайник на нашу плиту.

– Мы здесь живем, - как-то слишком обреченно произнесла жена.

– Та живите себе на здоровье, - небрежно откликнулась женщина с сильным акцентом, выдававшим жительницу юга.
– Мы здесь долго не задержимся. Это место нам не нравится - слишком далеко до центра.

– До центра?
– озадаченно переспросила жена, слегка покачнувшись.

– Та конечно. Хде тут Кремль, а хде мы. Если уж приехали в столицу, так надо по-человечески устраиваться.

Я открыл створку шкафа, чтобы положить туда шарф. На полочке поверх моих чистых рубашек лежали поношенные дамские туфли.

Жизнь приучила нас к выдержке. Раздевшись, мы прошли в зашторенную комнату и сели по разные стороны обеденного стола. В полутемном углу на разложенном старом диване кто-то спал; вокруг дивана разбросаны были штаны, носки, детская обувь; единственное в доме кресло вытащено на середину комнаты и завалено какими-то коробками; возле серванта, куда я бережно укладывал перед нашим отъездом привезенные из Англии чай, конфеты и шоколад, валялись на полу две пустые бутылки из-под дрянного немецкого ликера и белел осколок фарфоровой тарелки. Не помня себя я кинулся проверять сервант. Ни чая, ни сладостей там не было!

Подарок!
– раздался за моей спиной жалобный вскрик жены.

Вашего подарка больше не существовало. Флакон духов, изрядно потраченный, стоял на тумбочке возле дивана. Восхитительные баночки с кремами, к девственной поверхности которых жена так и не решилась прикоснуться, служили теперь, опустошенные, посудой для замызганных кукол, устроивших пиршество под столом. А одна из кукол была заботливо укутана в грязную тряпку, в которой с трудом угадывался роскошный атласный чехол с нежно-розовыми цветами по белому полю.

– Разбудили все-таки!
– раздраженно сказала маленькая женщина, появляясь из кухни на голос ребенка. Детей на диване было двое. Мальчик лет десяти встал и одевался, поглядывая на нас, как волчонок. В простынях копошилась и капризно попискивала девочка трех-четырех лет.

– Где наш чай?
– почему-то спросил я. Можно было задать десяток других, не менее важных, вопросов.

– Та дети же, разве непонятно, - недовольно бросила через плечо женщина, одевая на постели дочь.

– Что?!

Что, что. Дети, говорю, повытаскивали, я потом вон туда в кучу свалила все ваше.

Мальчик, широко зевая, влез грязными носками в мои зимние ботинки и потянул из шкафа что-то зеленое...

Вы уже догадались, конечно, что это был мой ни разу не надеванный шотландский свитер - Самое теплое место на земле, как гласила еще не сорванная с него фирменная этикетка. Мальчик натягивал его привычно- судя по всему, не первый раз. Он пользовался им как удобным балахоном. Я схватил его за плечо, не веря своим глазам: этот свитер, ради которого я прибегал к вам рано утром занимать деньги, - свитер был порван, на животе зияла дыра!

Женщина проследила за моим взглядом.

– Собака у вас кусачая, - на всякий случай сказала она примирительно.

– Так это собака порвала мой свитер?
– медленно произнес я, чувствуя, что теряю контроль над собой.

– А хто, мы, что ли? Будут еще за всякое свое старье с нас спрашивать. Имели бы в доме нормальный теплый туалет, никто бы ничего не надевал. Не идти же во двор в выходной одежде! Выдумали еще, свитер. Может, у вас и брильянты пропали?

Постой, - тихо сказала жена, понимая, что сейчас может произойти что-то ужасно некрасивое.

– Та не бойтесь, мы скоро съедем. К вечеру муж вернется и скажет, нашел он другую квартиру или нет. Если найдет, сегодня же и съедем. Это не знаю кем надо быть, чтобы жить вместе с такими занудами...

Мужа мы ждать не стали. Я сам вынес чемоданы и сумки незваных гостей на шоссе, и маленькая женщина в меховой шубке, небрежно взмахнув ручкой, затянутой в дорогую перчатку, тут же остановила машину.

– Это вам так не сойдет, - шипела она на прощанье, пропихивая детей на заднее сиденье.
– Все ваши знакомые узнают, как вы выгнали мать с двумя детьми на мороз. Пересчитайте свои брильянты!

Потерь оказалось гораздо больше, чем мы могли предполагать в первые минуты. Много дней после этого, вспоминая о какой-нибудь своей вещице, жена или я обнаруживали, что она порвана, перепачкана или испорчена каким-либо иным образом. Было просто загадкой, как этой семейке удалось в три-четыре дня, что они здесь провели, имея при себе обширный гардероб своих вещей, переносить и перепробовать почти все наше. Разговор по телефону с хозяином дачи почти ничего не разъяснил. Это были знакомые его знакомых из Харькова, приехавшие в Москву искать удачи, люди при деньгах, которым захотелось просто захотелось, и все тут, - встретить Новый год в подмосковном лесу... Да я и не настаивал на разъяснениях. В нашем положении трудно было на чем-то настаивать.