Письмо к Мапрял

А чтобы не быть голословным, чтобы ввести всех Вас в круг текущих событий, я предлагаю заслушать целый ряд моих аргументов, свидетельствующих об обоснованности моих тревог и претензий, когда накопленный мною опыт размышлений даёт возможность адекватно осознать тупиковость текущего характера деятельности МАПРЯЛ в целом , поскольку в результате продолжения такого пути проблемы русского языка не решаются, а лишь загоняются всё глубже и глубже, создавая определённую критическую массу, чреватую весьма непредсказуемыми последствиями.

Сразу хочу отметить, что данная проблема является многоаспектной, поэтому для более тонкого уяснения ситуации в целом, с целью принятия каждым из Вас объективного и сбалансированного решения, я буду приводить свои аргументы тезисно, связывая тезисы в общую логическую цепь.

1. О существовании нездоровой обстановки в отечественной филологии.

О том, что в сфере русского языка в России, долгие годы царит крайне нездоровая обстановка, а вместо научной деятельности происходят какие - то весьма тёмные непотребства, впервые ярко обозначилось уже фактически с того момента, как одному из самых влиятельных лингвистов России конца 19 - начала 20 века французского происхождения И.А. Болдуэну де Куртенэ было предоставлено место преподавателя в университете. И вот , в частности, что он говорит на своей вступительной лекции об обнаруживаемых им порядках (цитата): "Известно, каким тормозом для развития самостоятельных и согласных с истиною взглядов на природу отдельных языков являлись и являются до сих пор почерпаемые из иностранных грамматик учения, даже на собственной почве уже устарелые и основанные на неточных наблюдениях и на смешении понятий.

Как иногда "общественное мнение" данной науки в известной стране оскорбляется поведением людей, решающихся отделаться от ходячих мнений и взглянуть на предмет без предубеждений и предвзятых идей, доказывает пример, почерпнутый из истории русской грамматики. Тридцать пять лет тому назад Н. П. Некрасов в своем сочинении "О значении форм русского глагола", СПб., 1865, сделал попытку отнестись самостоятельно к русскому глаголу; но его перекричали и накинулись на него с ожесточением. Как-де посмел он, будучи только русским, взглянуть собственными глазами на факты русского языка и видеть в нем то, что в нем действительно есть, а не то, что ему навязывается по шаблону средневековых латинских грамматик. Своеобразное "западничество", вызванное, конечно, опасением, что в случае принятия учения Некрасова придется пошевелить мозгами, а ведь "Denken ist schwer und gefarlich!". Лучше убаюкивать себя повторением чужих мыслей, - лишь бы только не тревожить!", лишь бы только не тревожить!

Не думайте, однако ж, господа, что, делая это замечание, я, наподобие подражающих немецким мечтателям так называемых "славянофилов", ратую на какую-то особую самобытность русского или же славянского ума. Я говорю так именно потому, что не признаю национализации логики, а признаю одинаковые законы человеческого мышления вообще. Нет ни европейской, ни американской, ни французской, ни английской, ни немецкой, ни русской, ни польской науки, а есть только одна наука, наука общечеловеческая. И именно поэтому я полагаю, что право научных открытий и обобщений не взято в аренду западноевропейскими учеными, что и в головах русского или польского происхождения могут возникать самостоятельные мысли и что нет ни малейшей надобности быть покорным рабом так называемой "европейской науки" и повторять бессмысленно и без всякой критики заимствованные из нее положения.

Каждый из нас обязан смотреть собственными глазами".

Таким образом, новости в том, что отечественное языкознание давным-давно погрязло в мракобесии, и поэтому, его положения во многом перестали соответствовать требованиям, предъявляемым к подобного рода учебной литературы, являются вполне обоснованными и подтверждаемыми

2. О причинах нездоровой обстановки в отечественной филологии.

Если внимательно вникнуть в те претензии, которые предъявлены И.А. Болдуэном де Куртенэ , в частности, к царящим в России порядкам в сфере филологии, а затем тщательно их обобщить, вырисовывается следующая, крайне неприглядная картина:

А). Отечественная филология всегда позиционировала себя неким "государством в государстве", в отношении которого никто из политического руководства страны не имеет права диктовать, каким образом филологам осуществлять свою научную и познавательную деятельность.

Б). Основополагающей тенденцией научной деятельности отечественной филологии является описание всяких имеющихся фактов, т.е. явно выраженная и всячески культивируемая тенденция исторического описательства. Что же касается формирования целостного, логически обусловленного, взвешенного, сбалансированного, отличающегося глубиной собственных обобщений, то подобной задачи филология никогда перед собою не ставила.

В). В рамках существования филологических представлений отечественой науки особой ценностью накапливаемых знаний считается любое проявление эпатажности, креативности, оригинальничания, выдвижение различных симулякров, а также не подкрепляемых фактическими данными гипотез, а то и явных подтасовок.

Указанные причины , по сути, на всём пути существования академической филологии проявляли своё особое качество неистребимости, что, в частности, хорошо отмечается судя по тем событиям, которые происходили в филологии уже после того, как подавляющее число идей И.А. Болдуэна де Куртенэ было либо извращено, либо забыто, либо просто отметено как несостоятельное. Что касается меры уважения к этому учёному, то об этом свидетельствует лишь то, что за более чем вековой период в СССР (и соответственно, в России) , вышло всего одно, да и то, весьма небольшим объёмом , издание, дающее весьма узкое представление о подлинной его научной деятельности - было это ещё в далёком 1963 году.

Однако оценка , данная И.А. Болдуэном де Куртенэ весьма порочной деятельности отечественной филологии, как показала последующая практика, так нисколько и не потеряла своей актуальности и по сей день, что и наблюдается сегодня повсеместно.

3. О борьбе И. Сталина с беспорядками, царящими в отечественной филологии.

О творящемся беспределе свидетельствуют две личных инициативы руководителя СССР Сталина И.В., которому пришлось дважды вмешиваться во внутренние дела языковедения : один раз в 1934 году, тогда, когда отечественным филологам - академикам в силу ложно понимаемых интересов дела взбрело в голову изменить графическую кириллическую систему письма русского языка на латиницу. В этой связи обращает на себя экзотическая по форме мотивировка, предложенная известным русским лингвистом , профессором Н. Ф. Яковлевым: "Русский алфавит является в настоящее время не только идеологически чуждой социалистическому строительству формой графики, но также служит главным препятствием делу латинизации, как других национальных по форме алфавитов (еврейский, армянский, грузинский и пр.), так и график, построенных на основе кирилицы (белорусская, украинская, восточно-финские и др.)". Как известно, благодаря решительному вмешательству Сталина эта необоснованная попытка чокнутых профессоров оказалась безрезультатной.

Второй раз И.В. Сталину пришлось вмешиваться уже в 1950 году, когда в отечественной филологии получил широкое распространение так называемый культ "марризма", названный так в честь академика Н.Я. Марра. Многими своими чертами марризм соответствовал общественным умонастроениям интеллигенции в СССР в 1920-е годы. К ним относились революционность, разрыв с традициями, полное отрицание "буржуазной" науки, стремление рассмотреть все явления "в мировом масштабе", национальный нигилизм и др. Как всегда, данное направление отличалось экзотичностью своих притязаний. Так, например, согласно положениям этой концепции, все человечество первоначально проходило этап языка жестов ("кинетической речи"), затем произошла "звуковая революция" и язык приобрел звуковую форму. Первоначально речь состояла из четырех "диффузных выкриков" (сал, бер, йон, рош); затем эти "выкрики" членились на отдельные звуки, комбинировались и модифицировались, в результате чего получились слова всех языков мира.

Потерпев неудачу в пропаганде своей концепции за рубежом, Марр с середины 1920-х годов стал добиваться поддержки авторитетных руководителей государства (Н.И.Бухарина, А.В.Луначарского и др.). В Ленинграде господство марризма установилось в конце 1920-х годов, в Москве - в 1932-1933. В это время была исключена возможность появления каких-либо критических по отношению к марризму публикаций, а сравнительно-исторические исследования были запрещены. К марристскому лагерю примыкали некомпетентные в вопросах лингвистики историки и философы-марксисты, иногда явные проходимцы. После смерти Марра в 1934 году его последователи во главе с академиком И.И.Мещаниновым пошли на компромисс с научной лингвистикой. Наиболее фантастические элементы марризма вроде элементного анализа были забыты, другие видоизменились; стадиальные исследования превратились в синтаксическую типологию, уже не связанную жестко с представлениями об исторических стадиях. Официально марризм продолжал считаться "марксизмом в языкознании". В 1948-1950 под флагом борьбы с "космополитизмом" началось восстановление марризма в полном объеме, прерванное после выступления Сталина в газете "Правда" 20 июня 1950 против марризма.

В частности, оценивая причину появления в отечественной филологии "марризма" И.В. Сталин особо указал на общий диагноз филологии, который был обозначен им как "аракчеевщина".

Именно этот термин он использует для обозначения особого негативного явления в отечественной филологии, когда без ведома главного лица государства небольшая группа не вполне адекватных деятелей науки создаёт условия для подчинения своему мощному и тотальному административному диктату всю остальную подконтрольную ей общественность, основывая свой диктат якобы истинностью исповедуемого ею знания, при этом сознательно, нагло и цинично игнорируя не только главный этический закон научной среды, согласно которому никому в науке не позволяется зажимать критику и убирать с повестки дня вопросы, которые кажутся нерешаемыми, а также руководящие указания политического руководства своей страны.