Письмо живым людям
Шрифт:
— Тогда улетайте.
Когда она ушла наконец, он так и не смог уснуть. Вжимался в землю с полчаса, потом встал. Розовый прилив восхода медленно накатывал на вершины деревьев.
Пошел как вчера. К горам. Дойти до гор. Уткнулся в Ржавую Топь и запрыгал по ускользающим кочкам. Где-то в тумане страшно кричала выпь, горы исчезли в душной мгле, в которую Коль гнал себя за очищением. Он безнадежно балансировал, размахивал беззащитными руками, разбрызгивая волны грязи, кочки рвались из-под ног, он шел. Трясина сипела, выстреливая очереди смрадных пузырей, кочки пропали, и Коль, не останавливаясь ни на секунду, стал, волоча ноги в
Он не успел утонуть. Из рыжей дымки вынырнул скорди; утюжа зелень брюхом, аккуратно подполз к Колю, и колпак открылся. Коль молча вцепился в борт. Скорди стал подниматься, пальцы срывались, болото не отпускало. Но Колю перестало быть все равно. Скорди замер, потом приспустился. Коль закричал: «Вы с ума сошли?!» — но тут же понял, что ему дают возможность перехватиться поудобнее. Он перехватился, и скорди еще настойчивее поволок его из сосущей, жадной грязи.
Густая поверхность болота оставила грудь, сладострастно и омерзительно проползла по животу, цепляясь за ноги, оттянулась к коленям и наконец, хлюпнув, раздалась. Он зацепился подбородком за борт.
— Помогите же… — просипел он. Никто не помог, и тогда он, вслух вспоминая матерщину, стал переваливать себя внутрь. Что-то садистски клокотало в нем: ну-ка, послушайте… Разберетесь? Нужен перевод? Он изругал Симу в пух и прах, потом изругал всех их в пух и прах, потом изругал отдельно Макбета и залез в скорди. Сник на полу, уткнувшись в цоколь сиденья. В промежутках между судорожными вздохами он продолжал ругаться, но уже не с прежним пылом, а потом его будто ударили, и он замолчал. Подышал еще и хрипло сказал:
— Да, вот такой я. А вы как думали? Не так? Так? Правильно.
В скорди никого не было.
Он обалдело озирался — единственное сиденье было пусто.
— Здесь что, никого нет? — тихонько спросил он.
В ответ не раздалось ни звука — только пищали мошки. Скорди парил в волнах зловонного тумана. Коль приподнялся и опустил колпак.
— Кто меня… — У него перехватило горло, и тогда он, вдруг испугавшись, шепотом спросил: — Здесь есть кто-нибудь?
Никого не было.
— Кто привел сюда скорди? — Этот вопрос был задан уже очень громко. — Не сам же он, черт возьми, прилетел?
— Я сам прилетел, — сказал скорди. Коль отпрянул и стукнулся затылком о колпак.
— Ты?
— Ага.
Коль медленно осознавал.
— Ты что же, сам по себе?
— Ну, не слишком. Ребята послали меня присмотреть, как бы чего не вышло.
— А что они сейчас?
— Не знаю. Вроде уходить собирались.
— Не знаешь… Стоп, так ты не телепат?
— Нет, конечно, я же механический.
— Ага. — Коль с трудом взгромоздился на сиденье. — Значит, уходить. Куда?
— К своему скорди.
— Ф-фух, — облегченно вздохнул Коль, —
слава Богу.Тогда давай домой.
— Самое страшное, — проговорил скорди, трогаясь с места и полого поднимаясь, — что ты действительно выглядишь обрадованным.
— Это потому, что я действительно обрадован… И все об этом. Зачем тебе пульт, раз ты по первому слову летишь?
— Чтоб ты правил, когда хочешь. Но я же спецскорди, лесниковый. Ежели бы тебя где травмировало, я б сам соображал, что делать, куда везти, оказывал бы первую помощь…
— Знаешь, меня так и подмывает заглянуть под сиденье, не спрятался ли там кто.
— Ты только что оттуда вылез. Впрочем, для приятности можешь. Надо всегда делать, что хочешь. Для счастья необходимо и достаточно: а — делать и бэ — что хочешь. Ну, и цэ — чтобы получалось.
Скорди болтал и летел не шустро — может, давал ребятам время уйти подальше. Он едва не касался деревьев.
— А если хочешь того, чего не хотят другие?
— Так не бывает.
— Может, это в ваше время так не бывает…
— Ты теперь тоже живешь в нашем времени.
Коль качнул головой:
— Я в нем только пребываю.
— Плакса чертов, — сказал скорди. Больше они не разговаривали до самого скита, но когда скорди мягко опустился на поляну между сараем и крыльцом, откинул колпак и Коль шагнул наружу, то сзади раздалось: — Выметайся, о зловонный. Смердящий твой покров мне опротивел, и тянет пальцы в рот совать для облегченья рвоты.
Коль обернулся.
— Чей это сонет? — спросил он, едва удерживаясь от нервного смеха!
— Мой. — Скорди был крайне горд.
— Ты знаешь про пальцы?
— Книжки читаю художественные. Не в пример некоторым.
— Да ты, братец, корифей, как я погляжу, — пробормотал Коль и, на ходу стаскивая истекающую грязной водой одежду, вошел в скит. Все было прибрано аккуратнейшим образом. Все было так, как до.
Сидела у меня на коленях. Каких-то четыре часа назад. Нежная, упругая, женственная, совершенно близкая. Ведь мог бы…
Он вытащил штык. Повертел, наслаждаясь блеском лезвия. Кто-то вымыл его после картошки. Наверное, Сима.
Штык был тверд и сух. Штык был уверен в собственной правоте. Он не колебался бы ни секунды.
Расчекрыжить себе глотку — и все дела.
— Прикрылся бы, охальник, — ханжески протянул скорди. — Иди-ка сюда.
Скорди осторожно подполз:
— Не вздумай пырнуть меня своим рубилищем.
— Еще чего. Я на тебя влезу.
Он взобрался на колпак и стал вырезать над дверью, прямо по бревну: «Пансионъ для холостяковъ. Любое существо женскаго полу, переступившее сей порогъ, будет немедленно подвергнуто разстрелянию без суда и протчих сантиментовъ». Он резал долго, прилежно. Лес звенел. Легко сыпались на крыльцо деревянные крупинки. Потом подметать надо, предвкушающе подумал Коль, еще дело, полчасика уйдет… А там — обед… а там, глядишь, и на боковую…
— Слушай, звездный герой, — сказал скорди снизу. — Сколько тебе надо женщин?
— Ну, пары десятков хватит на первое время, — пробормотал Коль.
— А штаны от истощения не свалятся?
— Дур-рак ты и хам, — ответил Коль, спрыгивая с колпака на крыльцо.
Вырезал. Подмел. Еще только к полудню шло.
Обед… Лень было возиться. Уселся за пустым, чисто прибранным столом, бестолково поводил по углам глазами.
— Не выспался я нынче.
— Поплачь по этому поводу.