Пистолет с музыкой. Амнезия Творца

Илфорд Хочкисс – последняя капля…

Он проснулся спозаранку. Шел дождь. Дом молчал. Он лежал в постели в просторной чистой комнате, снаружи по оконному стеклу ритмично мели влажные листья эвкалипта. Он выскользнул из-под одеяла, взял из шкафа чистую одежду, натянул на себя и босиком, на цыпочках спустился по лестнице. Дождю не удалось прибить туман к земле, особняк по-прежнему напоминал игрушечный домик во взмученном иле на дне омута. Он прошлепал босыми ступнями по крыльцу, остановился под холодным влажным ветром и набрал полную грудь утренней свежести. С крыши срывались капли и разбивались о булыжники, что вели за угол, к двери цокольного этажа. Он на цыпочках вернулся в дом, поднялся по лестнице, надел туфли, а затем снова вышел на крыльцо под дождь.

В свинарнике, который раньше был жилищем Кэйла, сидел Фолт. Он размяк на стуле у окна и смотрел на дождь. С вялой улыбкой он повернулся к Эверетту и сказал:

– Ранняя пташка.

Эверетт показался себе безголосым. Как будто вышел из спальни во сне. Фолт благодушно махнул рукой:

– Садись.

Эверетт опустился на свободный стул, не пододвинув его ближе к Фолту.

– Только Илфорду не надо говорить, – предупредил Фолт.

– Что говорить?

– Что здесь Кэйл.

– Ну, Билли, это как раз не проблема. Ведь Кэйла здесь нет.

– Как бы не так. Он тут.

– Что ты имеешь в виду?

– Я с ним всегда по утрам встречаюсь, когда дождь. А последнее время дождь бывает каждое утро.

Фолт спятил – Эверетт больше в этом не сомневался. Но в таком случае откуда взялась видеокассета?

– Я в том смысле, что сейчас его тут нет. – Фолт вдруг оживился и вскочил со стула. – Как раз перед твоим приходом ушел. Но кое-что осталось.

– Где осталось? – Эверетт решил подыграть Фолту.

– В холодильнике.

– Ага. Кое-что от Кэйла осталось в холодильнике.

– Точно. Моя заначка. Эверетт тяжело вздохнул:

– Ну, так поделись. Не будь жадиной.

– Ладно. Только Илфорду – ни слова. – Фолт стал рыться в карманах.

– Не скажу.

Фолт нашел ключ, отомкнул замок и полез в холодильник. Потом выпрямился с закупоренной пробиркой в одной руке и шприцем в другой и ногой захлопнул дверцу.

– Ифи фюфа, – сказал он задумчиво, держа в зубах пробку. – Хуку фафай. – Игла окунулась в пробирку, жидкость перекочевала в шприц.

– Чего?

Фолт выплюнул пробку и сказал внятно:

– Руку.

Эверетт оторопело смотрел на него.

– Чего ждешь? Рукав подними. За стеной дома дождь – нудный, неизбывный – барабанил по камням. Вокруг был только туман. Эверетт ощущал тяжесть стерильной гостиной, золотых часов, палисандрового шкафчика, набитого бутылками с янтарным виски, – всей своей массой дом давил на захламленную комнату в полуподвале.

Глава 11

Фолт надвигался на Эверетта, криво улыбался и держал у бедра наполненный шприц. И Эверетту почудилось, что весь его путь из Хэтфорка вел только к этому мгновению и только к этой цели – дому-фантому, одинокому островку в тумане, а вовсе не к городу. Его цель сузилась в точку шириной в игольный след… Он закатал рукав и подставил руку.

– Эверетт?

Напротив него сидел Кэйл. Сидел на невидимом стуле в белой пустоте. Кэйл из прежних лет, Кэйл с видеопленки, которую он – не Эверетт, а Хаос – смотрел в Вакавилле. Друг, которого он помнил.

Но Эверетт не должен был его помнить. Не мог он знать человека, причастного к тому, что тут творится.

Куда подевались Фолт, комната и окно?..

– Ты приехал. – Кэйл улыбнулся, наклоняясь вперед, но руку не протянул.

– Похоже на то, – услышал Эверетт собственный голос.

«Где бы я ни был, я где-то нахожусь, – подумал он. – И ты. В том же где-то», что и я. Мы оба там».

– Нам о многом поговорить надо. И тут у Эверетта в мозгу вспыхнула тревога.

– Твой отец… – начал он.

– Илфорд гребаный! Ну его к черту. Забудь о нем.

– Ладно, – сказал Эверетт.

Фолт тоже предупреждал, вспомнилось ему. Просил не говорить Илфорду о Кэйле. Что-то вроде равновесия складывается.

Эверетт повернул голову, желая проникнуть в суть темной зоны, что заменила собою мир. Никакой сути, лишь бездонная серость. Где же она кончается? Возможно, не дальше век, а может, не ближе звезд. Она вызывала одновременно головокружение и клаустрофобию.

Он повернулся назад. Кэйл сидел на приличном расстоянии. Единственный ориентир. Единственная риска на измерительной шкале.

– Кэйл…

– Да?

– Я многого не помню. И не понимаю.

– А меня помнишь?

«Кто ты? – хотелось спросить Эверет-ту. – Наркотик из пробирки или оборотень, прячущийся под личиной своего отца?»

Как ни напрягал Эверетт память, она твердила лишь одно: человек, который жил в цокольном этаже, – друг.

Хоть Эверетт и вспомнил кое-что, пока ехал на мотоцикле из Вакавилля в Сан-Франциско, в памяти еще хватало белых пятен. А тут, в городе сплошных «подчисток», мир неимоверно сократился. В нем остались только Эверетт и Кэйл.

“Спроси еще разок про тот поезд», – подумал он, пытаясь вернуть реальность того мгновения.

– Из прошлой жизни я помню тебя, – сказал он.

– А что еще помнишь?

– Еще? Хэтфорк. Городок в Вайоминге. Меня там звали Хаосом.

– А Развал? Помнишь?

– Нет.

– Ничего страшного. Это будто из киноленты вырезали кусок. Каждый что-то упустил.

“Как, например, ты, – чуть было не сказал Эверетт. – Собственное тело».

И тут он подумал: «Что хуже: лишиться тела или того, что потерял я?”

– Я хотел Гвен повидать, – сказал Эверетт. – Я ее помню. Только ради нее и приехал, если честно.

– Знаю.

– Я ее видел на кассете, которую Фолт…

– Через минуту ты с ней встретишься, если хочешь.

Это прозвучало небрежно, но Эверетт все равно тотчас разволновался. Новость, что Гвен всего в минуте от него (не важно, в минуте пути или минуте ожидания), ввергла в замешательство.

– Но сначала расскажи про Хэтфорк, – попросил Кэйл. – Я уже кое-что узнал из твоих снов и от Фолта. Но хочу услышать от тебя. Расскажи про Келлога.

И Эверетт выложил все. Рассказал про Келлога и Малую Америку, про машины, про груды банок. Затем поведал о Мелинде, о поездке на запад, об Иди. Поток слов изумил его самого. Казалось, за эти минуты он произнес больше, чем за всю прежнюю жизнь, которую помнил. В конце концов он сообразил, что надеется заключить с Кэйлом сделку, получить столько же, сколько отдаст.

Однако за монологом последовала тишина. Казалось, Кэйл погружен в раздумья. Он неподвижно глядел в пустоту, которая разделяла его и Эверетта. Как будто там что-то видел.