Пистолет с музыкой

Не менее привлекательное социальное явление — башкунчики — дети, которые в результате «терапии» ускоренного развития достигли интеллектуального уровня взрослых, сохраняя физический облик детей (и перестав расти). Летем не говорит, как и почему появились башкунчики, но самый факт их существования — весомый показатель нездорового психологического климата общества.

Будущее, описываемое Летемом, не сухая схема, но живой мир, наполненный запахами, звуками, красками, многоцветьем жизни, которую мы видим глазами главного героя. Наверное, автор мог бы изобразить все это и через восприятие другого героя, скажем, башкунчика — задача эта была бы, бесспорно, крайне сложной, но в высшей степени благодарной, но тогда бы мы получили не просто крепко сколоченный фантастический триллер, а одну из величайших книг НФ, роман, подобный «Шуму и ярости» Фолкнера, где повествование идет от лица слабоумного глухонемого. И все действующие лица предстают живыми, полнокровными: люди, обращенные животные (особенно хороши котенок Саша и, конечно же, кенгуру Джой), даже башкунчики, сюрреалистически выразительные. У Летема вообще нет лишних, посторонних персонажей, чье появление тормозило бы, нарушало действие, все важны — каждый, разумеется, по-своему, и нужны автору.

Появились в этом мире и новые органы правопорядка, напоминающие прежнюю полицию, но действующие куда более жестко и обладающие неограниченными полномочиями. Инквизиция Летема (примечательно название — так называлась судебно-полицейская, по сути, служба, учрежденная для борьбы с религиозным, а затем и политическим инакомыслием в XIII веке) аналогична таким известным в фантастике социальным институтам, как Хранители Замятина, полиция мысли Орвелла и пожарные Брэдбери. Прерогатива Инквизиции — одновременно профилактика преступлений и наказание за них, что производится с помощью имеющейся у каждого человека карточки, на которой отмечается уровень его социальной лояльности. Название шкалы лояльности — изящная и при этом жутковатая насмешка (Летем — мастер такой детали).

Ведь понятие кармы — само слово на санскрите означает «действие» — в древнеиндийской философии использовалось для обозначения поступков человека, намерений, с каким он совершает их, и их последствий. В более обобщенном смысле карма — закон воздаяния человеку за все, что он делает в жизни, закон возмездия, но справедливого, устанавливающий непрерывную цепь причин и следствий, ведущий к высшей, космической справедливости, высшей правде. Каждым нашим поступком — или отсутствием его — мы, согласно представлениям древних, творим свою карму, хорошую или плохую. Работа же Инквизиции вовсе не воздаяние, а наказание, осуществляемое без суда и следствия, исходя их, мягко говоря, субъективных представлений о добре и зле каждого инквизитора. Сами инквизиторы похожи на некоторых наших милиционеров (впрочем, надо полагать, и на американских полицейских тоже), грубых, озлобленных, недалеких, одним словом, «ментов», к которым всегда можно найти подход — в зависимости от толщины бумажника нарушителя или подозреваемого. Немало инквизиторов (как это видно на примере Корнфельда) связаны с преступным миром, хотя усердно прикидываются служителями Истины и Справедливости.

Само же наказание — помещение в «морозильную камеру», в которой человек проводит несколько лет, — еще один парафраз Летема, на этот раз известного в НФ хода: замораживание человека (нередко — неизлечимо больного) и сохранение его тела при сверхнизкой температуре в течение неопределенно долгого времени, перенестись в будущее (когда будет найдено спасительное лечение). Сюжетные возможности такого хода видны на примере различных произведений: «Когда Спящий проснется» Уэллса, «Вести их будущего» Амосова, «Зачем звать их назад с небес?» Саймака. У Летема этот прием имеет совершенно иной характер: «замораживание» используется не для исцеления человека, но наказания его — ломается судьба того, чья карма стала нулевой, рвутся все связи с родными и близкими, при выходе из «морозилки» он лишается имущества и жилья.

И еще одна, весьма важная примета мира будущего — легализация наркотиков (правда, они называются по-другому, но суть от этого не меняется). Государство взяло под контроль производство и продажу наркотических веществ, открыв специальные магазинчики. С помощью получаемого там порошка можно расслабиться, можно успокоиться, а можно и забыть о мучающем прошлом (так поступал Стенхант, но, не рассчитав дозировку, оказался в трагической ситуации доктора Джекила — и сам, в сущности, заказал свое убийство).

Работа Инквизиции, легализированные наркотики, множество других незначительных, на первый взгляд, и существенных примет будущего (некоторые из них выявляются в диалогах, на первый взгляд, многочисленных, избыточных, но на деле необходимых, так как они не только четче показывают характер героев, но и помогают понять общественный психологический и моральный климат) — все это образует своего рода мозаичную картину жизни тоталитарного общества. Государство с помощью всесильной инквизиции, «карточек судьбы» и наркотиков не просто манипулирует общественным сознанием, не просто подавляет человека. Как видит герой (после выхода из «морозильной камеры»), государство идет дальше, низводя личность до придатка к механической памяти. Для людей, обладающих такой памятью, хранящей только положительные воспоминания, существует только настоящее, в котором не надо ни о чем думать и беспокоиться. У людей отнято прошлое — и таким образом возникает идеальная модель социума, в котором отныне и вовеки все довольны и умиротворены (характерно, что в этом мире, как в знаменитом романе Брэдбери, запрещена книжная культура).

Вопрос о счастье и свободе человеческой личности — центральный вопрос общественного развития — в мире, нарисованном Летемом, решен в тоталитарном обществе окончательно. Оскоплены не только сознание, но и души людей, отныне каждый человек — остров, вопреки великой формуле Джона Донна, отделенный от других непреодолимым океаном равнодушия и безразличия к чему бы то ни было на свете, кроме собственной персоны; общество загнано в тупик — развитие хомо сапиэнса остановлено, остановлено историческое время. И этот мир более благостен и покоен, чем любое из десяти небес дантовского рая, и более страшен, чем любой из девяти кругов ада великого флорентийца.

Интересно, что Летем не говорит ничего о том, кто стоит за этими процессами, кто манипулирует изменениями в жизни социума, кому, иными словами, выгодно все, что происходит с жителями страны. Мы не знаем, кто правит в мире Летема, какой принцип лежит в основе изображенного им общества: «олигархический коллективизм», как у Орвелла, деление на классы, как у Хаксли, господство технократии, как у Замятина или Азимова в «Конце Вечности». Но эта обезличенность власти страшнее, чем ее персонификация, чем те воплощения социального зла, которые мы видим в великих антиутопиях нашего века.

Герой романа Летема не выступает против этого мироустройства. Меткалф — не борец с антигуманной системой, она, вообще-то говоря, его до поры до времени устраивала, и он не пытался ее изменить, поскольку нашел в обществе свою «экологическую нишу». В отличие от героя классической антиутопии, начинающего сомневаться в непогрешимости общества, Меткалф не выражает гражданского неповиновения. И если классическая антиутопия начиналась с неведения героя и заканчивалась его прозрением (а потому — чаще всего — его смертью), то герой Летема хорошо знаком с окружающим его миром, его закулисными пружинами, не питая никаких иллюзий относительно его морали.

Хотя Меткалф не восстает против общества, но, столкнувшись с порожденными им несправедливостью и жестокостью, начинает борьбу, защищая право человека быть свободным и счастливым. После «пробуждения» герой понимает, что большая и, наверное, лучшая часть его жизни уже прошла, дальше его ждет доживание, а потому он не думает о себе. Меткалф приходит к пониманию того, что нет ничего важнее, чем делать добро, помогать тем, кто слаб и немощен. Собственно, это и авторская позиция тоже, которую мы воспринимаем опосредованно. Сам Летем ни разу на протяжении повествования не морализирует и не поучает, но нет сомнения в том, что он — на стороне Меткалфа. И автор поддерживает героя в его стремлении восстановить справедливость в «отдельно взятой» ячейке социума, карая Джоя — конкретного носителя социального зла.

Протест героя против бесчеловечности системы бесперспективен, но не протестовать герой не мог. Противостоя злу, он утверждает человечность, нравственное начало в бездушном мире. Потому роман Летема не о грядущем, а о нынешнем — впрочем, как и вся хорошая фантастика, как это сформулировал в свое время Рей Брэдбери: «Мы будущее не предсказываем — мы его предотвращаем».

Детектив, по сути дела, утопия: писатель создает мир, в котором добро одерживает верх (или по крайней мере не терпит поражения). Такая модель сама по себе фантастична, ибо в мире реальном, нам знакомом, чаще, увы, происходит обратное. Но в литературе, в мире вымышленном, добро торжествует, зло побеждено, и мы закрываем книгу с надеждой и верой.