Питер. Дневник
Шрифт:
Покружив немного по району и несколько раз уточнив по телефону, где находится и как выглядит место, которое мы ищем, зашли в небольшой закоулок. У стены был козырёк, и лестница вела вниз. Рядом – мемориальная доска Цоя. Ещё подальше компания немолодых ребят выпивала, о чём-то оживлённо разговаривая. А в глубине двора – закрытый вход в подвал под названием «Чукотка». Ещё одна бывшая котельная. Или что-то типа того. Первым делом мы спустились в «Камчатку». Она представляла собой небольшой бар-музей, посвящённый Цою, где даже стены туалета были обклеены вырезками из старых газет и фотографиями. Пиво здесь стоило 150 рублей, и я, признаюсь, не отказалась бы выпить здесь одну кружку. Всё-таки эпичное место. Маленькая барная стойка, деревянные столы, как в моём любимом баре, сцена. На стенах – фотографии, гитара Виктора, маленький телевизор, по которому крутят концерты группы «Кино». Алкоголь был у нас с собой, и мы решили пить его
Открыли вино, пиво. Разговор зашёл о том, насколько нам в Тамбове перекрыли кислород, что мы сразу кидаемся доставать паспорт и удивляемся доброжелательности продавцов. Мэр хочет сделать из нашего города образцовый, и, признаться, внешне он действительно выглядит хорошо, только вот жить в нём стало немного тревожно. Что ни праздник – всё оцеплено так, что чувствуешь себя в оккупации. Алкоголь не продают, даже пиво, и полиции вокруг больше, чем гражданских, так что хочется переждать это "народное разгулье" где-нибудь подальше. Говорили о подкупности власти и о жёсткости системы, о том, что 90% людей не понимают и не хотят понять своего положения, а остальные 10% либо забили и забухали/закурили, либо не забили и сели за абсурдно сфабрикованные дела. От этих мрачных размышлений стало грустно, но что уж тут поделаешь. Вздрогнем.
Спустя некоторое время подошли Юля с Паяльником, мы взяли ещё вина и пошли на вписку, чтобы переодеться. Наступал вечер, быстро холодало. Мою тряпочную ветровку продувало насквозь. Сверху у меня была безрукавка, телу было ещё более-менее, а вот руки, будто совсем голые, были беззащитны перед ветром. Ночью в такой одежде на питерских улицах можно дуба дать. На вписке Юля выдала нам тёплые кофты/куртки, гетры, носки, перчатки, шапки и шарфы. Мне достались гетры, перчатки без пальцев и косуха. Из зеркала на меня смотрел терминатор, осталось разве что раздобыть мотоцикл. Смешно, но именно так лет десять назад мы собрали комп. Информатик сказал нам купить дискеты, и, идя с ними из магазина, мы с одноклассницей переглянулись, и я обронила что-то вроде: «осталось только купить компьютер». Мою первую ЭВМ мы с соседом собрали из подержанных деталей через две недели. Так что чем чёрт не шутит.
Заметив мой восторг по поводу эпичного облачения, Юля сказала: «Можешь оставить, дарю. Я уже не ношу, а на тебе неплохо сидит, к тому же мне самой её отдали». Переходящая из рук в руки косуха теперь была моей «эстафетной палочкой». Я дико обрадовалась и дала себе обещание тоже передать её кому-нибудь, в свою очередь. Итак, утеплившись, мы вышли из подъезда в промозглую (с позволения сказать) северную питерскую ночь. К нашей вечерней прогулке подоспели Белоснежка с мужем, так что наша толпа была довольно многочисленна. Я уже не вспомню, куда именно мы пошли, ибо была уже довольно уставшая и точно не трезвая. Жук и Выпь чувствовали себя настолько хорошо, что с трудом сдерживали в себе всю эту радость. Помню, что сидели у какого-то памятника, играли на гитаре, фотографировались. Подсел какой-то парень, потусил с нами, ушёл. Я залипла в наушники, как говорит Выпь, «абсорбировалась от всеобщего безумия». Мне было прохладно, но терпимо. Я села на край лавочки, то и дело мне передавали бутылку с вином. Слушала музыку и думала, думала, думала. За последние сутки для этого не выдалось ни секунды, но теперь уже я не могла устоять перед этим потоком. Всё пережитое и переживаемое медленно и степенно, порционно проходит сквозь меня, если я остаюсь наедине с собой с периодичностью час через три, если грубо. Но когда не расстаёшься с людьми сутки, сутки не остаёшься один… Действуешь, участвуешь, живёшь, но не переживаешь, когда всё это внутри, не рассосавшись, требуя переваривания достигает размеров больших, чем ты рассчитан воспринять, не осознавая… тогда, хочу я того или нет, оно вламывается сквозь разговоры и смех, делая тебя более не способным поддерживать беседу, морально опасно ослабшим. Это похоже на то, как садится батарейка. И, если физически я могу долго выносить то или иное испытание, труд, нагрузки, то эмоционально я быстро иссякаю. И мне порой даже обидно за то, что мой ментальный желудок размером как у птички.
Время близилось к часу, мы приметились посмотреть на то, как разводят мосты. Поблизости у нас был один небольшой. Белоснежка с Серёгой ушли, Юля с Паяльником – тоже, им завтра на работу, так что к мосту мы пошли втроём: Выпь, Жук и я. От холода уже ощутимо поколачивало, не знаю, как мои друзья, а меня вино уже не сильно спасало, да и усталость достигла уже той стадии, в которой я просто плелась за ними «на автомате», не вникая, где мы, и не интересуясь долго ли ещё идти. Мост оказался действительно небольшим, время – уже к разводу, однако машины невозмутимо продолжали курсировать по нему в обе стороны. Позже мой внезапно обретенный дядя
сказал мне, что такие мосты, как этот, разводят редко. Впрочем, до Дворцового мы бы вряд ли дошли. Холодно, метро не работает. В итоге мы походили по мосту, посмотрели на железные швы, торчащие из асфальта, спустились к реке. Присели на маленькие ступеньки гранитного причала. Выпь отхлёбывала из бутылки, Жук окунула ботинок в Неву: для неё это было какой-то необыкновенной детской радостью. Я молчала и слушала музыку. Было уже совсем холодно, меня раздражало наше бесцельное шатание, думаю, я не очень прониклась этой романтикой мерцающей в звёздном сиянии воды, мне хотелось в тепло, поесть и уснуть. Глаза слипались, ноги гудели, спину ломило. Никакого воодушевления и энтузиазма. Мост так и не развели.–||—
До вписки мы дошли не сразу. Долго ходили кругами, всё как мы любим. Я даже не пыталась встревать в процесс ориентирования, можно даже сказать, что мне, в общем-то, было всё равно, где мы и куда идём. Я почему-то думала о доме, но не так, чтобы я хотела в нём оказаться, а скорее о том, почему не хочу. Питер не был мне роднее, чем Тамбов, хоть здесь и можно взять пива в 2 часа ночи, при этом душевно поболтав с продавщицей. Нет, было что-то другое. Я понимала, что эта поездка вызвана не столько желанием приехать в Питер, сколько желанием уехать из Тамбова. А почему, не понимала. Разве что за эти сутки меня особенно порадовала именно поездка в поезде. Это как бы «между». Это не место, не статичная вещь. Там нет ни одной проблемы, которые, так или иначе, возникают, в каком бы городе ты ни был. В дороге есть только дорога. В дороге мне спокойнее всего.
К середине ночи мы всё-таки дошли до квартиры. Вяло переоделись. Первой завалилась спать Жучка. Выпь же, казалось, была бодра и готова продолжать веселье хоть до самого утра. Моё состояние можно было оценить как нечто среднее, поэтому я согласилась выкурить с ней ещё по одной сигаретке перед сном. Мы засели на той самой скамейке, которая приглянулась нам ещё днём. Закурили. Сначала говорили о чём-то отвлечённом, потом перешли на творчество и в итоге – на творчество конкретно моё. Я начала рассказывать задумку своего, как мне казалось, особо эпичного произведения, и, возможно, меня бы не так сильно занесло, если бы Выпь не поддерживала моё воодушевлённое повествование одобрительными репликами и горячими кивками головы. Когда мы всё-таки решили, наконец, отправиться на боковую, на улице заметно рассвело. Начинался рассвет. Выпь снова, уже в который раз за эти сутки, встрепенулась (где только силы берутся): полезли, говорит, на крышу. Ок. Ночь была безнадежно потеряна, в том плане, что спать мы так и не легли, почему бы и нет. Я предчувствовала, что раньше полудня мы уже не встанем, и половина дня пройдёт мимо нас. Так что встретить рассвет на питерской крыше – довольно неплохая идея. Впрочем, все эти унылые и расчётливые размышления – лишь следствие дикой усталости. Вряд ли Выпь хоть на секунду о чём-нибудь подобном подумала, невозмутимо взлетая по лестнице вверх, к выходу на крышу. Я иногда завидую тому, что сомнения её, кажется, никогда не терзают.
Чердак был перегорожен вдоль метровой кирпичной кладкой, и поперёк него вкось стояли деревянные балки, тут и там валялись непонятные куски строительных материалов. С той стороны, на которую мы выбрались, были лишь маленькие, висящие в полутора метрах от пола, окошечки, поэтому Выпь отправила меня за перегородку выяснить, сможем ли мы выбраться на крышу с той стороны чердака. Сама же она осталась на месте. Таскать её с собой зазря было негуманно и непрактично. Пробираясь сквозь леса и пни, я набрела на небольшой проём, который вёл к лестнице, выходящей в небо. Вернулась за Выпью. Вместе мы снова проделали тот же путь, ещё один подъём и ступили на покатую, но устойчивую железную поверхность. Ржавчина хорошо сцеплялась с подошвами ботинок, однако из-за того, что у крыши не было бордюра, было немного не по себе, уже не беря во внимание то, что мы были довольно пьяные и не спали вторые сутки. Выпь, как и всегда, предоставила волноваться мне, смело перешагивая с одной полосы железа на другую. Я попросила её не ходить, а сесть тут же у вылаза, дабы мне было спокойнее. Наконец мы устроились, открыли ещё одну бутылку вина, прихваченную с собой на автомате. Дома были невысокими, расстояние между ними – небольшим, и можно было представить, что мы – две капли росы на кончике травинки. Над каменным лугом медленно поднималось солнце.
Выпь улыбалась, обнималась, и по её нечленораздельным довольным восклицаниям можно было сделать вывод, что она абсолютно счастлива. Я курила. Мне было спокойно. Ветер стих, было уже намного теплее, слепило глаза. Я сделала пару фотографий, после чего Выпь отобрала у меня камеру и начала щёлкать в разных (впоследствии при просмотре – конечно, в одном) ракурсах, как я красиво сижу с бутылкой винища в руках, щурясь от рассветных лучей. Нужно признать, что получилось довольно неплохо. Эпично уж точно.
Конец ознакомительного фрагмента.