Питомец

Оставив девочку в пещере и выдав последние ценные указания в художественном и лубочном оформлении, я со всех крыльев рванул обратно. Уже на отлете до моего слуха донесся отчаянный писк мелкого дракончика-няньки. Понятно, Лири занялась любимым делом — откручиванием хвостов. Бог ей в помощь. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

За пятнадцать минут путешествия туда и обратно (как у хоббита Бильбо Бэггинса) обстановка поменялась кардинально. Вспоминая прочитанные в прошлой жизни книги и просмотренные фильмы, я ожидал увидеть картину сражения, но никак не панораму разгрома. Победа дорого далась разбойничкам. Десятки трупов усеивали тракт и придорожные кусты. Обе стороны понесли существенные потери. Оставленные на стреме зеленушки передали несколько эпизодов короткой битвы и прорыва из окружения полутора десятков всадников, отчаянно отстреливающихся от бросившейся за ними погони из луков, арбалетов и коротких духовых ружей. Два десятка оставшихся для прикрытия (читай — на убой) гвардейцев сковали остальных бандитов, которых было около пятидесяти человек. Зеленочешуйчатые «флешки» исправно транслировали картины самоотверженного героизма и превалирования качества над количеством. Подчиненные барона Лера не зря ели свой хлеб. Тот, кто попадал в гвардию, мог навсегда забыть о просиживании штанов. За обильную кормежку и золотые кругляши с них требовали ведра пота и крови. Гоняли гвардейцев на совесть, словно претворяя в жизнь суворовское: «Тяжело в учении, легко в бою». Бойцы успешно крошили разбойников в капусту, и казалось, что победа близка… Но у гвардейцев разрядились амулеты, чем не преминул воспользоваться маг нападавших. Как только в дело вступил разбойник с красным браслетом на левой руке, Фортуна отвернулась от людей в форме королевских цветов. Пять минут понадобилось наймитам для окончательного разгрома, правда, из всей кодлы уцелело только три человека. Остальные либо были убиты, либо получили тяжелые ранения. Тех, кто отправился догонять сбежавших, я не считал.

Маг и его подначальный за волосы выволокли из кустов двух девиц, сильными пощечинами и пинками привели в сознание ту, что помельче, после чего девушек привязали к дереву. Мелкая сплюнула тягучую слюну вперемешку с кровью на сапог здоровенного наемника и подняла голову. Какого черта! Лилина! Как ее угораздило?!

Просматривая воспоминания дракончика, я зарычал и чуть не подпрыгнул на месте от злости, ярости и ненависти к наемникам. Зеленые разведчики запищали от страха и сорвались с места, реактивными мухами скрывшись среди ветвей деревьев. М-да, «большой и страшный»… Такой большой и такой страшный, что нет никакого желания попасть под его горячую лапу. Это в армии соблюдается неукоснительный принцип — находиться как можно дальше от начальства и как можно ближе к кухне. А как быть в наших условиях, когда начальник является главным раздатчиком вкусностей на кухне?

Пока я пытался составить цельную картинку, просматривая любезно предоставленные мелкими летунами воспоминания, наемные душегубы дорезали раненых гвардейцев, и самый здоровенный перешел к более приятным делам. Время было на исходе. Я подозвал к себе мелкоту и поставил перед ними задачу всей стаей навалиться на мужичка с копьем. Сам же замаскировал ауру, проверил кинжал и скользнул в кусты…

Через две минуты грешные души наемников отправились к точкам посмертного базирования. Вверх или вниз, тут уж не моя епархия. Надеюсь, что вниз, на самые горячие сковородки и острые вилы. Не передать, как мне было тошно…

Родители Лири умерли от моей руки или лапы, тут кому как удобно. Смерть стала для них благом и избавлением от мучений, но кое-кто получил жуткий опыт, научившись отнимать человеческую жизнь, хотя троица изуверов изначально воспринималась мною в образе опасных и жестоких животных, недостойных звания людей. Задавив эмпатию и отгородившись от эмоций ментальным щитом, я убивал без всякого угрызения совести и жалости, прихлопнув мразей, словно комаров или тараканов, временами передергиваясь от приступов брезгливости. Уже позже пришла запоздалая мысль, что раскалывать черепки наемников было лишним. От такого кого угодно стошнит, и съеденная в обед рыба только чудом и растопыренными в отчаянном жесте плавниками удержалась в желудке.

Прихлопнув убивцев, я развернулся к девчатам и чуть было не превратился в живую статую. И было отчего. Пусть кинут в меня камень, если я не мужик. Да-да, высшие силы запихали меня в шкурку огнедышащей твари, но чувство прекрасного они отшибить не смогли, хотя пытались, прикладывали все силы, можно сказать. Кобелиная сущность никуда не делась, несмотря на другую видовую принадлежность. Таки да, в другой жизни и в другом мире в стойку встало бы большинство мужиков. По-прежнему не снимая ментальный щит (не хватало еще заполучить эмпатический шок, окунувшись в гейзер женских эмоций), я зачарованно вытаращился на открывшиеся прелести чуть было не изнасилованной подружки Лилины. Глядя на нее, было отчего впасть в уныние и взгрустнуть о потерянном. У-ух, огонь-девка, в другом теле и в других обстоятельствах я бы с ней покувыркался. Печально… Чтобы не залить слюной землю, похотливый рург захлопнул пасть и подошел к бывшей хозяйке, от которой так знакомо пахло теплом и уютом.

Девочка держалась на остатках силы воли, как мантру повторяя, что не должна показывать слабость. Она не должна бояться, ведь все смертны, и она тоже. Слушая полубезумный шепот, я постарался пробиться через возведенный в ее разуме барьер. Имение в городе, школа, чертов Дэсус, дерьмо в тапках, прогулки по набережной, бал на двенадцатилетие. Высвободив Лилину от пут, я было собрался покинуть общество прекрасных дам и избавить их от своего присутствия, как меня обхватили за шею:

— Скайлс…

Вырвавшись, я отступил на шаг. Лилину прорвало, девочка просила прощения.

Господи, идиот, что я делаю? Мало мне одного хомута на шею, еще пару навешать собрался?

Глядя в потускневшие глаза Лилины, я не нашел в себе сил отказать ей в помощи и медленно кивнул.

Стена дрогнула. Потрясение, ступор, неверие, узнавание, искристая радость…

— Дасти, дрянная девчонка! Это твой рург? Быстро развяжи меня, поганка!

От визгливого крика над ухом я чуть не пророс в землю хвостом и лапами, так неожиданно он прозвучал. Словно выстрел из разряженного ружья, висящего на стене под охотничьими трофеями в виде рогов и оскаленных морд. Быстро голая леди пришла в себя.

— Дасти, долго тебя ждать? — не унималась бывшая жертва разбойников.

А горлышко у красотки развито не по-детски. Ей бы на базаре в ярмарочный день зазывалой работать, всех бы перекричала. М-да, Василиса Прекрасная превратилась в Бабу-ягу. Так всегда, только-только раззявил рот на модель, как зелень ее глаз перетекает в болотный колер бородавчатой лягушачьей шкурки. Таки обидно.

— Прости меня, Скайлс, — шепнула Лилина. — Я сейчас.

Наклонившись над ближайшим трупом разбойника, она разжилась боевым ножом. Залихватски крутанув широкий клинок в ладони, она рубанула по веревкам, стягивающим руки голосистой и голосисястой красотки. От легкого прикосновения путы спали, будто их рассекли острейшей бритвой. Молодец разбойничек, следил за оружием.

— Ты что творишь? Мерзавка! — Раскрасневшись от злости, накинулась освобожденная на Лилину. Забавно нынче выражают благодарность. — Мой отец — виконт! Я дворянка, а ты, чернавка деревенская, должна знать свое место!

Растерев онемевшие руки и восстановив кровоток в конечностях, жертва насилия перешла к активным действиям, подкрепив слова хлесткой пощечиной. На щеке Лилины отпечаталась красная пятерня. Девочка дернулась, как от удара под дых. В следующую секунду распускающая руки дама улетела в кусты, пропахав оттопыренной попкой небольшую борозду во влажной почве.

— Скайлс! — вскрикнула Лилина и отпрянула, натолкнувшись на мой бешеный взгляд. — Хорошо, делай как знаешь, — пошла она на попятный, для верности отступив от меня на пару шагов.

Глянув на пришибленную и дезориентированную товарку, Лилина мстительно улыбнулась, из-под милой овечьей шкурки на мгновение показалась оскаленная морда матерой волчицы.

Подхватив веревку, я повторно связал застывшую от страха драчунью, нечего руки распускать. А что, неплохо так получилось, скажу я вам, аж самого гордость берет. И ведь сибару [14] ни разу не обучался! Хотя японцы — те еще выдумщики, но я их перещеголял. Бандажик вышел сексуальный, глаза радуются и слюни текут, только успевай подтирать. Я эстет, однако. Или извращенец? А может, эстетствующий извращенец?

14

Сибару (шибари) — искусство связывания, при котором путы выполняют еще и роль своеобразной одежды.

— Дасти! Дасти! Шлюхино отродье, я все про тебя расскажу госпоже! Тебя на конюшне выпорют! — орала невольная натурщица, которой совсем не понравилась роль опутанной узлами рабыни. — Отгони своего зверя! Пусти меня, животное! Пусти-и-и… грязное животное!

Нет, я понимаю, что на роль принца на белом коне претендовать не приходится, но «грязным животным» меня ни разу не обзывали. Да я во сто крат чистоплотнее большинства дворян, моющихся от силы раз в году. Средневековье, тут разве что из окон на голову ночные горшки не выливают. Некоторые особи о банях ни разу в жизни не слышали, и не все такие чистюли, как семья Лилины. Демонстративно закатив глаза, я оторвал от полы грязного платья крикуньи добрый кусок изгвазданной в земле материи, быстренько соорудил из него кляп и прекратил поток брани, разбавленной оборотами, характерными для опытного докера, а не для изнеженной выпускницы школы благородных девиц. Так-то лучше, благословенная тишина. Иногда радикальные методы — самые действенные.