Плацдарм [трилогия]

–  Ну, старшина, как, принимать страждущих больных будем?

Тупиков мысленно выругался.

Манера командира взвода быстрого реагирования являться в гости бесшумно и наслаждаться эффектом бесила не только его одного.

–  Заходите, Виктор Петрович, присаживайтесь, - тем не менее вежливо предложил Тупиков, внутренне подавляя позыв вытянуться перед старшим лейтенантом по стойке «смирно».
– На что жалуемся?

–  На Аргуэрлайл, - коротко бросил Шмаков.

–  Ну, это, увы, неизлечимо, - ответил бывший старшина шуткой на шутку пациента.

–  Да понятное дело… - криво ухмыльнулся взводный.
– Но от простых-то болезней медицина наша чем-то может помочь?

«Неужто венерологию поймал наш герой?» - с неожиданным злорадством подумал главврач.

–  Голова что-то стала кружиться и болеть, приступы временами - как в тиски башку зажали! И в ушах не то чтобы звенит, а как будто… шепчется кто-то. Знаешь, как… ну, не знаю, вот мыши летучие так пищат, слыхал когда-нибудь? Еле-еле слышно, а как будто… И еще - чувство временами такое нехорошее, будто смотрит на тебя кто. Нехорошо так смотрит. Помню, так в Афгане бывало, когда «духи» тебя выцеливают из «зеленки»… Может, думаю, контузия разыгралась… А? Что посоветуешь, лепила?

–  Что посоветую?
– Гена сжал губы.
– Посоветую, Виктор Петрович. Просто надо бросить курить ту дрянь, которой вы дымите как паровоз.

–  Так и знал… - фыркнул старлей.
– Дрянь у тебя в голове, а я анаши этой мешок уходил еще когда парился под Гератом - и ни в одном глазу. А анаша та была со здешней не сравнить - термоядерная! И вообще, ты, салага, этого не поймешь, потому что настоящей войны не нюхал. А я вот был в таких делах, что без травки бы точно свихнулся! Знаешь, как после боя трясет и корежит? Так что «мотор» твой вот-вот сдохнет. А затянулся пару раз - и отпустило.

Тупиков в ответ лишь молча развел руками, показывая всем видом, что, дескать, мое дело предупредить…

–  Ладно, пан доктор, - вздохнул офицер, - видать, и в самом деле медицина наша только банки ставить умеет. Эх, не догадались наши начальники хоть одного нормального военврача в дивизион запихнуть, да кто ж знал…

–  Раз вам медицина наша не нравится, то сходите к шаманам или в храм Грайни, - почему-то потупившись, ответил Гена.
– Может, они чего посоветуют.

–  Ага, посоветуют, - фыркнул спецназовец.
– Шаманы завывать начнут да чертей своих гонять. А грайнитки эти зеленые посмотрят, как Ленин на буржуазию, да и скажут так, губки кривя: ты, дескать, много людей убил, а детей ни одного не сделал - оттого Хозяйка Жизни на тебя и сердится. И вообще, на тебе печать какая-то стоит… Детей, ха! Я, что ли, виноват, что ни одну здешнюю шлюшку не обрюхатил?

–  Подательница, - механически поправил медик.

–  Чего?
– наклонился к нему Шмаков.

–  Подательницей Жизни ковен Грайни зовет свою небесную покровительницу.

–  Да по мне хоть подательницей, хоть продавщицей, хоть кладовщицей, - махнул рукой Шмаков.
– Дел мне только все это запоминать…

–  А что за печать-то?
– переспросил вдруг Тупиков, потому как смутно припомнил что-то такое, связанное с печатью, что мелькало в разговорах грайниток.

–  Я-то откуда знаю?
– раздраженно передернул старлей плечами.
– Ладно, медицина, уж если посоветовать толкового все равно не сможешь, так, может, хоть лекарства дашь?

–  Это какого?
– встревожился Гена, ибо лекарства были его настоящей головной болью - куда там выдуманной шмаковской.

–  Какого-какого? Будто сам не знаешь? Того, которое вы, доктора, глушите почем зря, - осклабился гость. Ну, в соответствии с эмблемой.
– Он довольно невежливо ткнул пальцем в ворот песчанки с латунными значками мед службы.
– Знаешь, как ее называют? Змея в стакане, ха! Короче, спиртяшки не плеснешь?

И каким-то непонятным чутьем старший лейтенант выразительно посмотрел в сторону тяжелого резного шкафа, где бывший санинструктор как раз недавно поставил большую двухлитровую бутыль настоящего девяностоградусного спирта - тройной перегонки, дважды профильтрованного через толченый древесный уголь и вымороженного в больничном леднике. И не далее как завтра с утра он собирался приступить к приготовлению на этом спирте настоя специально подобранных им степных лечебных трав. Так что покушение на его сокровище вызвало неподдельное возмущение медика.

–  Вам, Виктор Петрович, пить нельзя, - как можно тверже выговорил Тупиков, стараясь смотреть прямо в глаза.

–  Так и знал… - сказал спецназовец, поднимаясь.
– Ну и медицина у нас, прямо как в том анекдоте. «Гиви, почему ты нэ пьешь?» - «А мне доктор запрэтил…» - «Вах, ну дай йему сто рублэй, он тэбе разрэшит!» Ну бывай, клистирный командир.
– И внушительно хлопнув Тупикова по плечу (оно враз заныло), он покинул кабинет октябрьского главврача.

Спустившись с каменного крыльца, Шмаков зло сплюнул.

Да чего тут ходить вокруг да около! Чертов салага ведь ни в чем не виноват. Это ему, матерому бойцу, стыдно прятать голову в песок.

Не в контузии и даже не в плане дело. И самое лучшее пойло тут не поможет!

Потому что печать на нем и в самом деле стоит - поставленная кем-то или им самим, его буйной и жестокой жизнью - неважно уже…

Перед внутренним взором старшего прапорщика как в живую встал тот вечер…

Тогда, полгода назад, их взвод стал лагерем неподалеку от селения, название которого он уже запамятовал - у него была вообще дрянная память на эти идиотские здешние имена и названия.

Макеев тогда после спора на совещании решил поставить возомнившего о себе много летеху на место и выгнал на внеочередные учения. Спор, кстати, был из-за этих чертовых баб-амазонок, которым все же решили выдать земное оружие.

Изо всех лишь Шмаков высказался против, да еще имел неосторожность что-то ляпнуть про «обезьяну с гранатой» и дикарей.

Особенно взвился Серегин, муж этой… ладно, проехали.

Как водится, их высадили с трех грузовиков, бросив на пять дней в серой скучной лесостепи. Шмаков честно погонял своих гавриков вокруг холма и по пересеченной местности, лично выбрал три места для засад, в одном из них заняли оборону и условно победили прорвавшуюся конную тысячу. Застрелили попавшуюся на дороге самку тростникового кабана, разнообразив меню в виде похлебки из вяленого мяса нормальной свежатиной, и улеглись спать, не забыв выставить дозоры.

А следующим утром, пока Виктор совершал личную пробежку, наматывая не стандартный километр, как его подчиненные, а три, он и встретил… того человека. Он взял и просто вышел из-за куста горького ореха на лесную тропинку, подняв руку, - как тут приглашали к разговору.

Обычный ничем не примечательный тип - одетый наполовину как степняк, наполовину как оседлый дикарь - так тут часто ходят. То ли небогатый торговец, то ли приказчик, то ли мастер. Оружия при нем не было - даже ножа на поясе, что было необычно для туземцев - те, если имели возможность, всегда таскали что-то смертоубийственное. Даже мальчишки в селениях носили с собой заостренные палки с обожженным на костре для прочности концом.

Виктор на автомате, что называется, вытащил из-за пояса «гюрзу». Незнакомец только улыбнулся в ответ. И почему-то землянин сразу понял, что означает эта улыбка - пока он тут бегал по лесу, его при желании можно было прикончить стрелой из превосходного степного лука, имеющего перед АКМ то преимущество, что выстрела не слышно.

–  Здравствуй, человек из Тхан-Такх, - сказал незнакомец, и Виктор невольно попятился.

Потому как сказано было, пусть и коряво, и с диким акцентом, но по-русски.