Плач Агриопы

Человек — не побоявшийся сообщить святому и безумному Вазари своё имя — теперь стоял перед громогласным великаном ни жив, ни мёртв. Его словно вывели на суд толпы на большую городскую площадь, и толпа — голосами базарных торговок, и ремесленных мастеров, и расфуфыренных обитателей палаццо, и безродных бездомных детей — прокричала, беснуясь: «Виновен!»

– Я, сеньор, не делал ничего дурного, — неумело солгал человек.

– Ты лечил её! — Выкрикнул Вазари. — Уж я-то знаю! Чёрная Смерть даёт чёрный жар. На теле твоей жены бубоны и петехи, как в смертный час, но чёрного жара — нет. До сих пор я лишь дважды видел людей, переживших чёрный жар. — Вазари наклонился, сразу как будто укоротившись ростом; требовательно и тоскливо, снизу вверх, заглянул в глаза человека, — и вдруг, тяжёлой гнилой копной, повалился перед человеком ниц, бухнулся на колени, обхватил его руку своей — грязной и толстой, как рука утопленника.

– Расскажи мне, как ты лечил её, — прошептал Вазари, но и шёпот его громыхал, будто громовой раскат. — Заклинаю тебя, Валтасар, житель проклятой Пистойи, расскажи всё — и я поделюсь с тобой деньгами и властью, если хоть что-то из этого у меня останется, когда Чёрная Смерть уйдёт.

От неожиданности человек отпрянул назад, натолкнулся на монахиню, что шествовала по проходу с медным тазом в руках. Та вскрикнула и выпустила из рук ношу. К счастью, таз был пуст, но звона и грохота от падения хватило, чтобы привлечь внимание и больных, и здоровых, к коленопреклоненному Вазари.

– Что, вороны, слетелись? — Ловя на себе изумлённые взгляды, вопросил Вазари. Казалось, он ничуть не смутился, но озлился, — и злобу эту вызвал ни кто иной, как испуганный Валтасар.

– Она ещё не выжила, — Вазари, с трудом поднявшись, кивнул на женщину на столе. — И ты. — Неожиданно он ткнул пальцем прямо в лоб собеседника, слегка расцарапав грязным кривым ногтем ему лоб. — И ты тоже — ещё не выжил. Вы оба отправитесь в карантин. Вас будут кормить и поить, но выйти вон — не дадут. Через сорок дней я с вами поговорю, если хоть кто-то из вас — уцелеет.

– Я согласен, — поспешно кивнул человек. — Но вы будете лечить мою жену?

– Лечить? — Вазари усмехнулся. — Никому не дано лечить Чёрную Смерть. Разве что, у тебя это получится. Хотя, может, на тебе — милость Господа нашего, или матери его, Богородицы. Тогда ты ничего мне не расскажешь. Но слово своё я и тогда сдержу: если ты будешь жив по истечению сорока дней — я отпущу тебя домой. Если выживет твоя жена — вы отправитесь домой вдвоём. Помни, что она очень слаба, и может скончаться от слабости так же, как от болезни. Не забывай кормить её — никто иной делать этого не станет.

– Но здесь так много сестёр из монастыря, так много людей великодушных, — проговорил человек, чтобы поддержать беседу.

– Здесь? — Вазари оскалился страшной своей улыбкой. — Вы будете не здесь ожидать своего часа. Я отправлю вас в палату святого Леопольда. Там мы держим тех, кого коснулась Чёрная Смерть. Со стороны больничного двора под окнами палаты протоптана тропа. Её протоптали водоносы и разносчики похлёбки. Не забывай подходить к окну дважды в день — в часы, когда приносят пищу. Опоздаешь — останешься голодным. И голодной останется твоя больная жена.

– Но как же! — Человек в отчаянии бросил взгляд на жену, потом отважно встретился глазами с внимательным взглядом Вазари. — Разве здесь — не больница? Разве лекарям Господь не дал оружия против Чёрной Смерти?

– Возможно, Чёрная Смерть — та коса, которой Господь выкашивает грешную землю, — отозвался Вазари. — Если ты ждал помощи — тут ты её не найдёшь.

Человек плохо помнил, что было потом. Они шли куда-то, предводительствуемые чумным доктором в маске и полном облачении. Человек по-прежнему нёс свою жену на вытянутых руках, и помышлял только о том, чтобы не обронить тело, которое вдруг сделалось тяжёлым и начало источать отвратительный аромат. Миновали больничный дворик, добрались до нового крыла больницы, имевшего отдельный вход. Двери, которые вели внутрь, были заперты на три огромных засова. Рядом с ними, притулившись на колченогом табурете, дежурил городской страж, в маске чумного доктора. А может, это и был доктор, только одетый в кожаную куртку стражника и вооруженный тонким клинком.

– Отойти от дверей! — Зычно прокричал страж, кем бы он ни был, уткнувшись в двери лбом.

Он взял клинок наизготовку, словно готов был разрубить на части каждого, кто встретится за запертой дверью. Потом страж и проводник с натугой избавились от трёх запоров. Человек думал, что после этого он сможет, наконец, войти в палату и слегка отдохнуть. Но ничуть не бывало. За первой дверью оказалась вторая, отстоявшая от первой на несколько шагов. Страж знаком приказал человеку приблизиться ко второй двери, после чего доктор-проводник запер первую дверь. Сделалось темно, как в могиле, и только свет, проникавший через щели в обеих дверях, позволял не ощущать себя слепцом. Распахнулась вторая дверь. Похоже, страж наловчился иметь с нею дело даже в темноте, да и засов тут был всего один.

Смрад ударил в нос человеку. Если бы он не привык вдыхать аромат смерти дома, он бы не выдержал ни минуты в чумной больничной палате. Запах нечистот, человеческих отправлений, гнилой еды и, конечно, чумы сразу захватывал в плен, диктовал правила короткой жизни здесь, в палате святого Леопольда. Человек сделал несколько шагов. Его никто не останавливал, не встречал и не ждал. Зато страж словно бы ждал только этого — остаться позади нового обитателя палаты. Он юркнул за дверь и загремел засовом. Человек и его жена явились в гости к деве-чуме, в её личное владение, и надеялись, что хозяйка никогда не проявит любопытства и не снизойдёт до них.

* * *

– Советую довести дело до конца: открыли один глаз — открывайте и второй. Вам понравится то, что увидите. Вот, смотрите: кофе! Настоящий кофе из пакетика, три в одном. А ещё — шпроты и бесподобная корейская лапша. Вчера вы вырубились так стремительно, что не успели поужинать. Если хотите ещё на что-то сгодиться — не теряйте времени, насыщайтесь!

Павел поморщился: голос Людвига звучал, как колокол. Казалось, станет он громче на полтона — и контузия обеспечена. Глаза с трудом приспосабливались к тусклому освещению. Свет был разбит на узкие полосы — иногда они перекрещивались, иногда пересекали какие-то незнакомые предметы, искажая восприятие реальности. Через некоторое время управдом сообразил: свет сочится сквозь щели в стенах. Свет яркий, дневной.

– Сколько я спал? — Павел едва распознал собственный голос: тот хрипел и, пожалуй, обиженно.

– В общем сложности часов четырнадцать, — Людвиг, одним резким движением, разорвал пакет с диетическими хлебцами и вывалил содержимое на потёртый раскладной столик.

– Что со мной? — Павел хотел бы сам ответить на этот вопрос, но единственное, что он ощущал во всём теле — разбитость.

– Вы не заразились, — немедленно ответил проницательный латинист. — Скорее всего, просто перенапряжение. Ешьте. Я нашёл все это здесь, на конюшне. Будем считать, что позаимствовал хлеб насущный из личных запасов конюха.

Павел поднялся на ложе, свесил ноги, огляделся по сторонам. Теперь он не сомневался, что находится в конюшне: ароматы, царившие здесь, ничуть не изменились с прошлой ночи. Однако крохотное помещение, в котором он проснулся, было, похоже, своего рода пристройкой к основному зданию. Что-то вроде каптёрки для сторожа, а может, и конюха, как выразился Людвиг. Каптёрка была едва ли больше кухоньки в стандартной городской хрущёбе, но обставлена, при этом, капитально. В ней имелись: раскладушка, на которой, до пробуждения, возлежал управдом; столик-«складень», наподобие тех, за какими дачники распивают чаи посреди розовых кустов; несколько полок, уставленных книгами и керамическими безделушками; две тумбочки; посудный шкафчик; и даже совсем уж карликовый холодильник. На последнем громоздились электрочайник и утюг. Но наибольшее удивление вызывали разложенные на тумбочках — по одному на каждой — хитроумные и элегантные устройства фирмы «Эппл». Тонкий «яблочный» ноутбук и тончайший айфон казались инопланетянами в этой лесной сторожке. Людвиг, отвечая на невысказанное удивление Павла, криво усмехнулся и сообщил: