Плач Агриопы

В Домодедово было суетно и людно, как всегда. Никаких особых мер предосторожности, в связи с карантином, управдом не заметил. Зато, подойдя к электронному табло прилётов, легко обнаружил там рейс, пассажирками которого числились Еленка с Татьянкой. На удивление Павла, статус рейса не был отражён вообще. Ни «прибыл», ни «задерживается», напротив комбинации из букв и цифр и надписи: «Анталья», — не значилось. Слегка занервничав, Павел принялся — раз за разом — набирать телефонный номер бывшей жены, но нудный служебный голос продолжал утверждать, что телефон Еленки выключен, или находится вне зоны доступа. Управдома хватило на полчаса волнений и метаний; после чего он отважился на то, что делать ненавидел — вступил в контакт со служительницами информационной стойки аэропорта.

Нелюбовь к таким контактам была у Павла профессиональной: ему, в годы горения на работе, приходилось встречать туристов практически во всех столичных аэропортах; порой возникали проблемы, вроде потеряшек, или поиска правильного пути в сортир; и ни разу лицензированные информаторши (на стойках почти всегда работали девушки) не сумели ему хоть сколько-нибудь помочь. Однако на этот раз всё оказалось куда диковинней. Не успел Павел сформулировать вопрос — что с рейсом и, если есть задержка, надолго ли, — как из-за низенького столика поднялся грузный седовласый мужчина в сером штатском костюме (в стайке девушек он выглядел весьма нелепо):

– Встречаете шестьсот восьмидесятый, чартерный, из Антальи? Кто у вас там?

– Жена и дочь, — Павел слегка опешил; мужчина был скорее мрачен, чем просто деловит и серьёзен.

– Назовите фамилию, — бросил грузный.

– Мою? — уточнил, с захолодевшим сердцем, управдом.

– Если у вас с женой одна фамилия — можете вашу; если нет — фамилию жены, — Похоже, мужчина совсем не шутил, хотя сказанное прозвучало слегка комично; Павел назвал фамилию.

– Пойдёмте со мной, — Собеседник махнул мясистой рукой и, не оглядываясь, пошагал прочь от информационной стойки. Управдому оставалось только догонять провожатого.

Сперва грузный шёл быстро, — внушительный зад так и выпирал из-под пиджака, так и вихлялся из стороны в сторону; Павлу казалось, он следует за огромным откормленным гусем, но ему было не до смеха. Совсем неподалёку от зоны таможенного контроля, мужчина повернул к двери «только для сотрудников аэропорта» и решительно её толкнул. Дальше пришлось двигаться по каким-то пандусам и лестницам, по стерильно белым коридорам без единой двери. Провожатый Павла изрядно запыхался и сбавил ход.

– Что случилось? — решился управдом на вопрос. — Это как-то связано с карантином?

– С эпидемией, — поправил мужчина. — Это связано с эпидемией. Подробности вам сообщат через десять минут, мы почти пришли.

Провожатый тяжело ухнул, ещё раз взбежал по узкой лестнице, и — театральным жестом, который у него, вероятно, получился случайно, — распахнул сдвоенные широкие двери. Павел ожидал нового коридора на новом этаже, потому зажмурился, когда ему в глаза хлынул поток чистого дневного света.

Он оказался словно бы на огромном балконе, с которого открывался вид на взлётное поле. Скорее, на какие-то его задворки, потому как самолёты, отчётливо видимые за огромными панорамными окнами, не готовились к взлёту, а мирно спали в радужных масляных лужах. Балкон был настолько широк, что, скорее, ему пристало называться залом. Да это, вероятно, и был зал — может, часть транзитной зоны: Павлу показалось, он увидел на стене, напротив окон, табличку с надписью «Transit». Но вчитываться в таблички ему было недосуг: он замер, поражённый кипучей деятельностью, которая развёртывалась, на его глазах, на каждом метре свободного пространства.

Прежде управдом видел такое только в кино. Десятки людей в медицинских халатах и масках сновали во всех направлениях. Причём маски выглядели весьма внушительно: не марлевые тряпицы на резинке, а этакие намордники дезинфекторов с несколькими широкими раструбами в районе рта. В глазах рябило от пластиковых разноцветных ширм и объёмных мультяшных палаток. Зачем нужны были палатки — Павел не мог даже вообразить, но на обычные туристические они походили мало: составленные из толстых, похожих на зефир, надувных блоков, они имели пристройку перед входом — что-то вроде деревенских сеней, — и в эту пристройку периодически заходили «дезинфекторы», сперва открывая прорезиненный полог на длиннющей застёжке-молнии, а потом засовываясь в какое-то подобие мембраны фотографического затвора. Но самое удивительное и тревожное скрывалось в дальнем конце этого — не то балкона, не то зала. Там, из надувных блоков, скроенных по образцу палаточных, была выстроена целая стена — от потолка до пола. В этой стене не имелось никаких намёков на дверь, зато были прорезаны два широких окна, через которые, еле-еле, из-за дальности расстояния, просматривалась и вовсе космическая тусовка: какие-то высокие фигуры, в жёлтых костюмах полной химзащиты, механически двигались между здоровенными полиэтиленовыми коконами. По здравому размышлению, Павел пришёл к выводу, что он смотрит не на надувную стену, а на что-то вроде мобильного, герметичного бокса. Управдому совсем подурнело: он представил себя внутри; представил, как к нему приближается дурацкий жёлтый скафандр, — и содрогнулся.

– Вы меня слышите? Вам нехорошо?

Павел встрепенулся. Похоже, за страхами и тягостными мыслями, он настолько отрешился от реальности, что не заметил, как к нему подошёл и обратился с вопросом высокий очкарик в кипельно белом халате.

– Я вас слышу. Мне вполне терпимо, — отчего-то управдом моментально проникся к очкарику неприязнью. — И я жду объяснений, — добавил он резко, готовый, если понадобится, идти на открытый конфликт.

– Вы их получите… — Человек в белоснежном халате странно пожевал нижнюю губу; вероятно, это было что-то вроде застарелой дурной привычки. — И напрасно вы так раздражены; я вам не враг.

– А кто? — Павел грозно уставился на собеседника.

– Ну… — замешкался очкарик, — Я — доктор Струве, профессор, специалист по эпидемиям, если угодно. Обычно надо мною подтрунивают из-за фамилии — слишком уж историческая, — но вы, как мне кажется, не тот случай. Вас не интересует моя фамилия. Вас интересуют…

– Мои жена и дочь! — прервал болтовню Павел. — Меня интересуют мои жена и дочь. Что с ними? Где они? Они больны?

– Не всё так просто… Не так однозначно… — доктор опять пожевал губу, оставив на виду немного белой слюны. — Знаете, думаю, будет лучше, если мы продолжим наш разговор после небольшого перерыва.

– Какого, к дьяволу, перерыва, — зарычал Павел, — Хватит из меня жилы тянуть! Я, кажется, задал вам простой вопрос…

– Сюда, пожалуйста, — доктор мягко повёл рукой, поманил к ближней, самой протяжённой в пространстве, ширме.

– Эй, вы куда? — управдом надвигался на доктора, отступавшего к яркой голубой ширме, как к укрытию.

Павел сделал шаг, другой, ещё десяток шагов, — и заглянул за укрытие.

И тут же на него, с пластиковых табуретов и раскладных стульев, уставились страдальцы! Мужские и женские лица. Не так уж много. Но каждое — словно бы почерневшее, как после беды; на каждом написан безответный вопрос. Похоже, этот вопрос был — как вопль: обращён ни к кому конкретно и ко всем сразу — к богу, преисподней, докторам и даже к Павлу.

Управдом не собирался никому отвечать, да и не было в том нужды: взглядом он выхватил из десятка лиц — одно, родное. Еленка! Она тоже увидела Павла — и бросилась ему навстречу, обхватила крепко-накрепко обеими руками. Впервые после разрыва Павел ощущал тепло и хрупкость Еленкиного тела.

– Танька, — прошептал еленкин голос, — Она у них, как в гробу. Мне страшно!

* * *

– Босфорский грипп — глупое название, даже вредное. Писаки постарались, щелкопёры! В действительности, болезнь не имеет ничего общего с респираторными вирусными инфекциями. Собственно говоря, пока что у неё есть только один ярко выраженный симптом — высокая температура, которая держится на протяжении нескольких дней, у первых заболевших — уже неделю. Её не удаётся сбивать традиционными жаропонижающими — это факт. Нам, медикам, это, впрочем, на руку. Определить, кто болен, а кто — нет, — довольно легко.

Павел и Елена слушали импровизированную лекцию профессора Струве. Управдом даже согласился на чашку крепкого кофе. Доктор чуть поднялся в глазах Павла, когда проявил понимание ситуации: позволил бывшим супругам вдоволь наговориться между собой, потом отвёл их обоих в маленькую комнатку на периферии карантинной зоны. Совершенно заурядный чиновничий стол и офисные стулья — и никаких людей в скафандрах и масках. Это слегка успокоило Павла. Но ещё больше он успокоился, когда Струве клятвенно пообещал: Татьянку никто не поместит в карантинный бокс.