Плач льва

Не ведал о них и Артем, а потому, несмотря на искреннюю увлеченность дрессировкой собак, несмотря на тотальную занятость и отсутствие времени предаваться тягостным раздумьям, несмотря на существование в жизни определенных встреч с представительницами прекрасного пола, то и дело в случайно ли брошенной кем-то фразе, в невольно обращенном внимании на чужого ребенка, в чрезмерном ли, докучливом стороннем любопытстве получал он вдруг резкий, болезненный удар по своей не затянувшейся ране. Мало кто из нормальных людей находит удовольствие в страдании. Бывает, несчастные получают некую выгоду от своих мучений, но вряд ли кто-то из них радуется подобному приобретению. Человек разумный скорее откажется от благ, только бы избежать продолжения своих терзаний. Артем не был исключением. Он постарался, как мог, оградить себя от любых напоминаний, но окончательно избежать столкновения с миром, в котором живешь, невозможно, как ни пытайся. Не мог Артем бывать только на тех улицам, где не ходят за ручку с мамами маленькие девочки, не мог не замечать беременных женщин, не мог не обращать внимания на счастливые семьи, приходящие к нему на тренировку со своими собаками.

Нет, он не был параноиком и не зацикливался на своем горе, но все же иногда чужое благополучие вызывало гнетущую зависть и невольную злость, заставляло задавать вечный и всегда безответный вопрос: «Почему это случилось со мной?» — и предлагало искать ответ на него там, где ищут ответ на неразрешимые вопросы многие, многие люди, — в забытьи. Артем выбрал самый популярный и отнюдь не новый способ ухода от реальности: в самые тяжелые минуты пытался по-прежнему найти облегчение в спиртном, но опьянеть до конца уже то ли не мог, то ли не позволяла этого сделать ответственность перед собакой. Ум оставался ясным, а следовательно, желаемого избавления от воспоминаний не случалось. И оттого способом этим, как оружием для восстановления душевного равновесия, пользоваться Артем в последнее время практически перестал, но окончательно избавиться от дурной привычки пока так и не сумел, как не удалось ему и освободиться от ее следов на своем лице. Он по-прежнему выглядел заметно старше своих лет, и хотя давно уже не был обрюзгшим и одутловатым, угадывалась в его облике то ли болезненность, то ли усталость, то ли надломленность. Если бы окружающие его люди доподлинно узнали, сколько ему лет, они бы, возможно, были удивлены и даже ошарашены, но затем присмотрелись бы и увидели, что и походка у него все еще решительная, и взгляд не тусклый, и плечи расправлены, и кожа не слишком морщинистая, и энергия если и не бьет ключом, то все же уверенным, быстрым ручейком. И хотя моложавым при всем желании Артема уже никто никогда бы не назвал, но и странным его облик для мужчины слегка за сорок считать перестали бы.

Нельзя сказать, что он сам никогда не задумывался над тем, какое впечатление производит. Артем прекрасно сознавал, что, скорее всего, будет у него больше и работы, и удовольствий, сбрей он бороду и избавься от седины, но то ли хватало ему и того, и другого, то ли большого значения облику своему он не придавал, то ли не считал возможным искоренять в себе оставленные жизнью отпечатки. К сединам своим не относился он как к благородным, понимал, что нажиты они не опытом и не мудростью, а потому и украшать, видимо, не могут.

Не украсит его и та боль, что испытывает он от потери собаки, не избавит от грусти в глазах, от пепла на волосах, от тоски в душе. От утраты его уберечь не мог никто, но человеческое тепло, сострадание, ласка могли если не избавить от страданий, то хотя бы смягчить их. И Артем, потерянный и разбитый, так жаждал получить хоть какое-то облегчение, хотя бы крупинку жалости, понимания и сочувствия, что поспешил в тот дом, где его ждали, так, как никогда не спешил, и впервые забыл подумать о том, кто именно будет ждать его в этом доме и с кем ему придется столкнуться.

— Здравствуйте, — произносит девочка, открывшая дверь. Она похожа на маму: светленькая, худенькая, симпатичная, волосы длинные, глаза голубые, взгляд немного озабоченный и по-детски любопытный. — А вы к нам уже приходили, я вас видела. А меня Вероника зовут.

Еще вчера Артем сразу же отшатнулся бы от нее, как от прокаженной, но теперь, прежде, чем уйти, он все же находит в себе силы произнести едва слышно:

— Я знаю.

А потом? Потом известная схема: бег по улице, мокрые от слез ресницы, сорванное от рыданий горло, батарея пустых бутылок возле дивана… Казалось бы, все то же самое и все совершенно другое, ибо нет больше той ответственности, тех преданных глаз, того мокрого носа, что способен был вывести Артема из подобного состояния.

25

Женя нашла. Ей хотелось так думать. Ей казалось. Нет, она уверена: ребенок, на поиски которого она потратила столько усилий, наконец найден. На первый взгляд он ничем не отличался от других таких же, приводящих в центр своих братиков и сестричек, но Женя чувствовала — это то, что нужно. Осталось только посмотреть, как будет вести себя почти утвержденный актер на уроке канисотерапии, и можно приступать к переговорам с родителями.

Директор дельфинария жутко соскучилась по своей работе. Ей ужасно хотелось вернуться к животным. Она безумно устала от людей, от их тщательно скрываемых и неудачно скрытых пороков и явных, остро выраженных недостатков. За последние дни это преследующее ее чувство скорого разрешения проблемы уже столько раз достигало апогея и столько же раз обрывалось унылым и вконец изматывающим разочарованием.

— Прекрасное предложение, — вежливо улыбаясь, сказала Жене мама первого выбранного ребенка, — думаю, мой сын справится с поставленной задачей.

— Да, сложностей возникнуть не должно. Ребенок наверняка получит удовольствие от игры с дельфином и…

— Но что он получит, кроме удовольствия?

— То есть?

— Я спрашиваю, что он получит, кроме удовольствия?

— Он просто поможет своему брату, привлечет внимание общественности к проблемам детей-аутистов.

— Мне нет никакого дела до других детей. Меня волнуют мои. Труд ребенка не может быть использован. Это, между прочим, в законе прописано. А в нашей стране всем известно: уж если закон нарушаешь, будь добр понести за это финансовое наказание. Так что хотелось бы узнать размер гонорара.

— Понимаете, у нас, к сожалению, не театр. Ставку тренера никто под ребенка не даст. Но зато ваш мальчик, наоборот, будет бесплатно общаться с дельфинами. Кстати, ваш… не совсем здоровый малыш тоже сможет это делать.

— Моему не совсем здоровому малышу вполне хватает собак, спасибо. Да и здоровый не нуждается в общении с рыбами. Потеряет еще здоровье-то в вашем грязном бассейне.

Женя проглотила все: и рыб, и грязный бассейн. Как-то не получилось у нее ни осудить, ни обвинить в чем-то эту обиженную судьбой женщину. Жизнь и так ее уже наказала сполна. За что? Может быть, как раз за отсутствие бескорыстия. Ох, если бы всех она наказывала за что-то…

Женя искренне надеялась, что подобных разговоров больше не повторится. Они и не повторялись. Все были разные, но с одинаковым результатом.

— Нет, нет и нет. Я этого не одобряю, и предложение ваше считаю неприемлемым, — отрубил ей с порога степенный родитель другого выбранного таланта.

— Но почему? — все же успела вставить Женя, прежде чем перед ней захлопнули дверь.

— Я считаю, что наш ребенок тратит достаточное количество времени на свою больную сестру, и я бы хотел, чтобы те часы, которые у него остаются для собственного досуга, были потрачены на нечто, с аутизмом никак не связанное. Я понятно выражаюсь?

— Вполне.

В третьем случае все, напротив, осталось запутанным и непонятным:

— Наверное, можно было бы попробовать… — Молодая женщина смотрела на Женю обреченно и испуганно, будто та ей предлагала какой-то новаторский способ лечения ее больного сына, а не просила отпустить сыграть в спектакле здоровую дочь.

— Пробовать не можно, а нужно.

— Да-да, вы правы. А когда надо приступать?

— Чем раньше, тем лучше. Может быть, завтра?

— Ой, нет, завтра у Даши пение, она у нас в хоре поет. Дашенька, возьми верхнюю «ля». Вы слышите, какой чистый звук?