Плач палача

– Так вот если бы зло возвращалось к людям сразу, они бы убоялись того, что творят! – неожиданно закричал он и вскочил на кровати. – Может быть, я и послан для того, чтобы вы поняли это!

Матвеев поднялся со стула.

– А-а, страшно?! – бесновался Баклагов. – Я возвращаю вам ваше зло! Ты уже понял это?! Сделай мне плохо – и тебе не придется ждать десять лет, пока сотворенное тобой возвратится к тебе! Ты получишь сразу и сполна!

Он упал на подушку. Похоже было, что силы его оставили. Матвеев осторожно присел на краешек стула.

– Мне жалко их всех, – глухо сказал Баклагов. – Я плачу по ним, но это плач палача.

Он приподнялся на локте. Матвеев сидел, боясь пошевелиться.

– Это плач палача! – выкрикнул Баклагов. – К палачу приводят жертву, а он даже не знает, чем провинился этот человек! И, может быть, ему жаль, он противится отнять жизнь! Но не от него это зависит, и не он вынес приговор!

– А кто? – спросил Матвеев. – Кто вынес приговор? Вите. Пашке.

– Они сами вынесли себе приговор, – сказал Баклагов. – И никто не в силах его отменить.

– И ты их убил.

– Не я. Они себя убили.

– А что же ты?

– Я – лишь объект творимого ими зла. Я – лакмусовая бумажка человеческих поступков.

– Но проступок и наказание несоизмеримы, – сказал Матвеев. – Рукоприкладство возвращается к человеку смертью.

– А знаем ли мы, чем отзовется творимое нами?

Матвеев вздохнул.

– Ты еще долго будешь наказывать людей? – сказал он.

– Нет, – Баклагов покачал головой. – Мне недолго осталось, я чувствую это.

– Чепуха, все обойдется, – сказал Матвеев, пряча взгляд. – Ты еще поправишься.

Баклагов не ответил.

– Доктор сказал, что у тебя еще могут быть приступы. Неплохо было бы надеть на тебя рубашку. Не возражаешь?

– Как я могу возражать? – Взгляд Баклагова был печален.

– Я сейчас. – Матвеев суетливо поднялся со стула.

Он вернулся через пару минут, держа в руках рубашку с длинными рукавами, свисающими до пола. Баклагов безропотно дал надеть на себя рубашку. Матвеев завязал у него на спине концы рукавов, проверил, надежно ли.

– Отдохни, – сказал он. – Тебе сейчас надо больше отдыхать.

– Хорошо, – тихо ответил Баклагов.

Матвеев вышел в коридор, запер дверь палаты на замок. «Вот и все, – подумал он. – Осталось совсем немного».

Он положил ключ в карман и отправился в дежурку.

Чайник был горячий. Матвеев налил кипятку в чашку, порылся в столе, разыскивая заварку, но не нашел. Тогда он вылил кипяток обратно в чайник и лег на кровать поверх одеяла. Когда по коридору кто-нибудь проходил, он приподнимал голову, прислушиваясь. Но никто не заглядывал к нему. «Уеду к Лидке в Демидовск, – думал Матвеев. – Не прогонит. Поживу у нее, пока здесь все уляжется, а там будет видно».

Он пролежал на кровати до вечера и, когда за окном стемнело, поднялся и вышел в коридор. Медсестра сидела за своим столом. Из-под двери кабинета Родионова пробивалась полоска света. Матвеев подошел к четырнадцатой палате и осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь. Баклагов неподвижно лежал на кровати, и теперь его лицо казалось совсем черным.

Матвеев закрыл дверь и, опустившись на колени, пошарил рукой под кроватью. Там обычно складывали лишние подушки. В какой-то момент Матвееву показалось, что Баклагов проснулся, и он замер, прислушиваясь, но вскоре понял, что ошибся. Вытянув подушку, Матвеев распрямился. Голова Баклагова темнела на белой наволочке. Кто-то прошел по коридору. Когда шаги стихли, Матвеев бросил подушку на лицо Баклагову и навалился сверху. Баклагов забился под ним, и Матвеев подумал, что неплохо придумал со смирительной рубашкой – так Баклагову не выкарабкаться. Он лежал, терпеливо ожидая развязки, и через какое-то время Баклагов затих. Матвеев поднялся, покачиваясь. Он не стал включать свет, потому что и так знал, что все кончено, бросил подушку под кровать и вышел в коридор. Медсестра по-прежнему сидела за своим столом.

Родионов был в кабинете один. Матвеев прикрыл за собой дверь и сказал:

– Баклагов умер.

Он следил за выражением лица доктора и увидел, как тот вскинул брови:

– Умер?

– Да, – кивнул Матвеев. – Скоропостижно скончался.

Родионов привстал из-за стола.

– Будет лучше, если обойдется без вскрытия, – сказал Матвеев.

Родионов посмотрел на него вопросительно.

– Последнее время ему вводили слишком много лекарств, – спокойно пояснил Матвеев, сделав ударение на слове «слишком». – Зачем об этом знать кому-либо?

Он поднялся и пошел к двери. Родионов молча смотрел ему вслед.

– У него ведь совсем не было родственников, – сказал, обернувшись, Матвеев. – Так что никто и не вспомнит о нем.

В железнодорожной кассе Матвеев купил билет до Демидовска.

Людей в вагоне почти не было. Молодая мамаша с ребенком, Матвеев да ватага парней – судя по всему, школьников.

Матвеев заперся в своем купе, перечитал купленные на вокзале газеты. Парни за стенкой смеялись и громко звенели стаканами. «Совсем пацаны, – подумал с неприязнью Матвеев. – А к бутылке тянутся как взрослые». Постучал проводник, предложил чай.

– Нет, не надо, – покачал головой Матвеев. – Я скоро буду дома.

– Вы до Демидовска едете? – уточнил проводник.

– До Демидовска, – кивнул Матвеев.

– Везет вам, – улыбнулся проводник из-под черных кавказских усов. – А мне еще двое суток на колесах.

Матвеев вышел в тамбур, закурил. Двое парней из той ватаги стояли в уголке, возбужденно матерясь. Матвеев посмотрел неодобрительно, отвернулся.

– Слышь, козел старый! – неожиданно услышал он за спиной. – Че ты пялишься?

Он сжался внутренне, растерявшись, но в следующий миг что-то подсказало ему, что надо обернуться.

Парень уже вытянул нож из кармана и теперь раскрывал его, зло глядя на Матвеева.

– Щас я тебя буду учить, – сказал парень, и в его взгляде Матвеев прочитал приговор себе.

– Не дури, – сказал он. – Покалечу, если подойдешь.

Но уже знал, что умрет. Даже сюда дотянулся за ним мертвый Баклагов. И если бы он не поехал этим поездом, а остался сидеть дома – все равно ему не жить. «Они сами себе вынесли приговор», – сказал ему Баклагов. Это он и о нем тоже сказал.